Утопия - Марина Дяченко

Они же неуязвимы!

Они не разобьются о камень, не свернут шею и даже не сломают ногу. Пандем бережет их; они будут делать сальто — безопасно, как в спортзале. Полет на самодельных крыльях, сумасбродный, свободный, на грани жизни и смерти полет заменен теперь комфортабельным «рейсом» в кресле с подлокотниками, с соком в стакане, с кнопкой вызова услужливой стюардессы…

— Зачем? — спросил Омар у Пандема.

«Потом поймешь», — ответил Пандем.

Ничтожество возделывало свой сад. Ковыряло тяпкой, разрыхляя землю у подножия каких-то кустов, выдергивало траву, пыхтело и казалось очень увлеченным своим делом.

Макс подошел и остановился у ничтожества за спиной. Окликать не стал — пусть сам заметит. Пусть повернет голову.

За те несколько месяцев, что они не виделись, садовник — Макс желчно скривил губы — постройнел и поседел. Слипшиеся от пота перья волос на затылке были какого-то воробьиного цвета — это против прежней-то вороньей черноты!

Пандем молчал. Вот за что Макс ценил Пандема — за понятливость.

Садовник выпрямился, хмыкнул, переводя дыхание, и краем глаза заметил Макса. Оглянулся, едва не выронив свое орудие.

— Наигрался? — мягко спросил Макс. — Поехали. Машина у ворот.

— Добрый день, Максим Петрович, — глухо пробормотал хозяин куста и тяпки.

— Добрый, — Макс сдержался. — Ты мне нужен. У меня есть для тебя работа. Живее.

Хозяин тяпки переступил с ноги на ногу:

— Разве… мы не переговорили уже обо всем?

— Дерьмо! — рявкнул Макс, и с ближайшего дерева стайкой слетели перепуганные синицы. — Я не для того убил на тебя столько лет, чтобы ты сейчас рыл землю, как свинья под березой! Живо со мной, я трачу на тебя время, Базиль!

— Это моя работа. — Базиль снова взялся за тяпку, и в движениях его была такая решительность, что Макс не удержался.

— Ах ты!..

«Осторожнее, Макс. Ты сломаешь ему руку».

Базиль был на двадцать лет моложе. После пятиминутной борьбы он все-таки высвободился; Макс наступил на тяпку, вминая ее в разрыхленную землю. Он сломал бы ее об колено, если бы мог. И плевать на драматизм и опереточность. Если бы не Пандем — он задушил бы ученика-предателя собственными руками…

«Макс, в доме девочка. Не ори. Напугаешь».

«Ну так отвлеки ее! Пощекочи пяточки!»

«Макс…»

— Максим Петрович, — Базиль говорил очень тихо и внятно. — Вся ваша наука…

— «Ваша» наука?!

— Наша наука, — сказал Базиль после паузы. — Это… потеряло смысл. Это… конец науке, конец знанию, конец вообще всему. Это приход нового каменного века. Я хочу встретить его достойно — с мотыгой в руках, как и подобает… как и подобает обитателю новых пещер. Благоустроенных. Зачем… если можно просто спросить Пандема?!

— Все сказал? — Макс отряхнул ладони. — Теперь я скажу. Мне надо, чтобы ты делал для меня работу. Которую я не могу поручить Питеру! Он-то мужчина, а не попугай, он ученый, но он ни черта не может пока… он пацан. Слушай, сволочь, целая лаборатория работала на тебя столько лет, а теперь ты меня кидаешь, как шулер, как истеричная бабенка?! Теперь, именно теперь, когда у нас появилась уникальная…

— У нас ничего не появилось, мы все потеряли… Мотивации…

— Пандем, идиот! Пандем — универсальное орудие, большой вопрос, он же ответ, он же супертестер, он же сверханализатор, он же вселенная, он же микроволновка и подставка для пробирок…

Базиль молчал.

— Так ты едешь или нет? — спросил Макс, внезапно ощутив усталость.

Базиль молчал.

— Как я жалею, что взял тебя тогда в аспирантуру, — сказал Макс, вытирая губы тыльной стороной ладони. — Как я жалею, что поверил в тебя, ничтожество. Ты не ученый. Пошел вон.

И, не дожидаясь, пока под Базилем разверзнется земля, Макс развернулся и двинулся обратно. Целый день улетел псу под хвост, ничтожество оказалось непоколебимым в своей слабости, Макс всегда знал, что не умеет убеждать. Они либо шли за ним, либо не шли. Базиль был тщеславен… А он, Макс, никогда не умел разбираться в людях… Приживала под брюхом науки! Ну ничего, в Питере-то Макс не разочаруется. Двадцать три года, но молодость — быстро проходящий недостаток, уж Питер-то не бросит Макса, даже если Пандем напишет на большом листе ватмана все ответы на все вопросы и повесит их перед входом в Максову лабораторию… Пусть так, в любом задачнике есть страница с ответами… Но полагать науку задачником?! Базиль — идиот. Путь к ответу… Темный лабиринт, освещаемый мыслью, будто фонариком. Вопросы неисчерпаемы, Пандем несовершенен… Да, несовершенен, поэтому он существует. В несовершенстве своем Макс подобен Пандему, а Пандем — Максу… За полгода пройден путь, на который прежде уходили десятилетия… Почему Пандем не объявился раньше?!

Машина — Пандемов подарочек на универсальном топливе — завелась беззвучно и сразу.

«Макс, погоди. Две минуты».

— Чего тебе?

«Во-первых, Элла стоит на крыльце. Во-вторых…»

Макс оглянулся. Девочка-подросток (сколько ей теперь? Четырнадцать? Тринадцать?), дочка Базиля, действительно стояла на крыльце, и миловидная мордашка ее была бледнее мела.

«Я же просил — отвлеки ее!»

«Она не младенец, чтобы ее отвлекать».

«Ну скажи, что я сожалею… Скажи что-нибудь за меня».

«Погоди, Макс. Базиль сейчас придет».

— Что-о?

«Он решится секунд через тридцать. Подожди его. Полминуты — не так долго, правда?»

— Максим Петрович? — слабым голоском спросила девочка от калитки. — Может, вы бы… чаю?

«Соглашайся, дурак».

— Сам дурак, — шепотом сказал Макс.

Тяжесть, много дней лежавшая у него на душе, покачнулась, как плохо закрепленный мешок на спине вьючной лошади. Гнет, готовый свалиться.

Сито пошарил руками, ругнулся разбитым ртом и не очень уверенно поднялся на четвереньки. Зрение возвращалось медленно; прямо перед ним был корявый ствол, о который его приложило минуту назад. А что было вокруг — трава, кусты, туман — сливалось, будто на большой скорости.

«Ты понял, кто тут хозяин?»

Сито потрогал передние зубы. Подбородок был мокрый. Капало на рубаху.

«Я вижу, понял не до конца».

— Я понял, — прохрипел он, мотнул головой, роняя капли, снова потерял равновесие и шлепнулся в прелую листву.

«Ладно. На первое время будем считать, что понял. Сейчас я выведу тебя на дорогу, там остановится машина, довезут тебя куда надо. Адрес — Овражная, семь. Скажешь, что пришел работать. Тебе дадут самосвал, сядешь за баранку и будешь пахать, шоферюга. Наказывать буду не то что взгляд кривой — мысль кривую… Понял, сынок?»

— Да, — Сито поднялся, держась за дерево.

«И благодари, сука, что мордой твоей деревья пачкаю. Тебе бы мозги подкрутить — так нет же, обращаюсь с тобой, как с человеком… А будешь ли человеком, Леня Ситник?»

Сито задрал лицо к низкому пасмурному небу, выматерился, покачнулся, устоял.

В голове был теперь смех — одобрительный, как показалось Ситу.

ГЛАВА 8

— Как дела, дядя Борис? — спросила племяшка, голос ее в телефонной трубке слышался совсем не так, как в жизни. Бывают такие голоса — тихие, бесцветные, неуверенные, но при попадании в трубку вдруг обретающие яркость и силу; племяшка спросила, как дела, и Борис Григорьевич ответил по обыкновению:

— Все хорошо, Лисенок. У меня все в порядке.

Они поговорили еще три минуты и распрощались. Борис Григорьевич сунул трубку в карман штормовки, переменил наживку и снова забросил спиннинг.

Рыбалка была его многолетней… страстью? Может быть. Отдушиной. Поругавшись с женой, или с начальством, или просто устав до потери памяти на ночном дежурстве, он шел сюда, к любимым двум вербам, забрасывал спиннинг на «прикормленном» месте, ловил и слушал, как вытекает усталость из тела, из памяти, желтой от никотина, из трепанных-перетрепанных нервов.

Здесь он учил сыновей, тогда еще маленьких, таскать красноперку на тесто. А на спиннинг брались лещи, иногда щурята. Борис Григорьевич смотрел на противоположный берег, на ивы, смыкающиеся ветвями с собственным отражением, и думал, какое было бы счастье, если бы на работу вообще не ходить, о завтрашнем дне не думать и только рыбачить себе да рыбачить.

Сбылось. Он не думает о завтрашнем дне. Не ходит на работу. Читает по восемь часов в день глянцевые учебники пищевой химии и биологии синтеза, не понимает ничегошеньки во всех этих новых формулах, чувствует себя тупым первоклассником и, отчаявшись, идет на рыбалку, и так изо дня в день вот уже почти год.

…Клюнуло. Теперь Борис Григорьевич осторожно выбирал напряженную, дергающуюся «стальку», спиннинг гнулся, Борис Григорьевич сопел и краем глаза высматривал на земле подсак. Азарт. Он все-таки сохранился от прежних времен, может быть, потому, что такая большая рыба попадается редко, и, если продеть веревочку сквозь жабры и пронести улов через поселок на плече, дети будут бежать вслед, взрослые будут уважительно оборачиваться, дергать друг друга за рукава, показывать…