Бродяга, Плутовка и Аристократ - Александр Фарсов

что морально хуже, что убивают, воруют, относятся низко по отношению к слабым и являются бесполезными. Настоящий гордец, вроде меня, не позволит себе опуститься до их уровня, напротив именно моя гордыня заставляет меня быть лучше их многократно. Но её высокомерие корнями уходит в статус, в её аристократическую кровь. Она кичится ею, словно величие её предков делает великой и её саму, словно пустая кровь в её жилах не такая же красная, как у простолюдинов. Я думаю, это мерзко. Пустая гордыня. Нет хуже порока для человека. Именно она заставляет меня из раза в раз смотреть на Ракшасу с долей презрения, кое неприятно мне самому. К сожалению, большинство людей именно такие. Но есть и иные… Розалия не страдает ни одной из двух гордынь. Она блага к другим, исходя лишь из собственных моральных убеждений. За это я её и уважаю. Никакой фальши, жалости и мнимого сострадания… просто порыв чистой души. Но, полагаю, пыл Ракшасы со временем можно будет унять, и в таком случае помолвка с ней разумна и полезна для рода. Пожалуй, стоит обговорить это в ближайшее время».

Для бала в честь жатвы трудились обе семьи. Родители возложили эту обязанность на своих отпрысков, с которой те отлично справлялись. Симон отвечал за организационные моменты. На время подготовки Розалия переселилась к Кол Галландам, чтобы активно принимать участие в процессе. Только вот после долгожданной покупки, хобби полностью завлекло её. Чтение древних текстов казалось ей чрезмерно увлекательным, она читала и видела совершенно иной мир; мир другой морали, привлекавшей её. Многие идеи из этих текстов она взяла на вооружение себе, и их практика абсолютно соотносилась с этикой Единства. Добро, справедливость, равность — эти слова манили своей незамысловатостью и искренней честностью.

— Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть, — прочитала в слух, — жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне… Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне.

«Как прекрасно осознавать, что религии прошлого не были дикарскими и бесчестными, — думала она. — Судя по всему, они говорили о вещах высоких, о помощи людям в независимости от положения. Помощь есть помощь и не важно кому. Так сильно это похоже на Единство, возможно ли, что пророк перенял многое из этой веры? Но почему же она канула в забвение, исчезла с лица истории?»

Рукописи воодушевили её, навели на мысли, которые она тотчас же захотела воплотить в жизнь. Поэтому она ринулась в кабинет Симона, поделиться ими.

— Сима! Есть идея! — завопила она.

Она прильнула к столу, блестя глазами. Но тут же получила щелбан по лбу.

— Ай! За что?!

— Сама знаешь, — ответил он, не отводя взгляда от бумаг. — Я тут занят как бы, отчет о расходах сам себя не подсчитает.

— Отвлекись же ты на минуту! — настойчиво продолжила.

— Плешь всю проешь, — раздраженно выдал Симон. — Что там у тебя?

— Я тут подумала, для аристократов жатва — возможность поделиться своей добродетелью, так? — он кивнул. — А что может быть лучшей добродетелью, чем помощь ближним нашим.

— Странно ты выражаешься, но я тебя понял. Уже предусмотрено. Часть, выделенных средств, ушла в благотворительные фонды Рабочего района и Центра. Сумма крупная, можешь не переживать. Что-то ещё?

— Это чудесно, однако я не об этом. Я хотела предложить пригласить на бал несколько семей с низким достатком. Накормим их, напоим, оденем. Как тебе? — улыбнувшись, спросила.

— Исключено! Бал только для аристократов, это неотложная традиция. Да и устроить такое займёт дополнительных вложений, а тратить больше уже расточительство.

— На благое дело не расточительство! «И всякой мерой не измерить душу человеческую», — процитировала она Откровение.

— «Но всяк мерой измеримо её деяние», — ловко парировал Симон. — Не вырывай фразы из контекста. Ах, тебя же всё равно уже не отговорить, да? Если уперлась рогом, то с концами.

— Угу!

— Разбирайся тогда с этим сама, договаривайся с родителями, выбивай бюджета, пропуска, организовывай транспорт и прочее. Я в этом не участвую.

— Спасибо, Сима! — выкрикнула и поцеловал его в щечку, а после убежала.

— Вот дурёха… — выдал он, чуть покраснев.

Благодаря своему очарованию, Роза без проблем уговорила Пьера и Густава принять её замысел. Осталось дело за малым: дождаться первого снега, который синоптики обещали уже на следующей недели. Эта жатва обещала быть самой запоминающейся и нестандартной за последние годы. Но вместе с тем она стала источником огромной трагедии для семьи Кол Галландов, изменившей всё, в особенности юного Симона.

III

Наконец-то первый снег выпал на землю Артеи, и этот благостный знак ознаменовал начало великой зимней жатвы. Все четыре благородные семьи собрались под одной крышей Кол Галландов. Даже Такеда, находясь не в лучших отношениях с Густавом, изволил явиться и забыть на этот день все прежние неурядицы. Его сопровождал старший сын Кайен, который занял своё место в низшей палате совета, и его жена, в то время беременная Сатори. Их разногласия с Густавом зародились много лет назад, когда Кол Галланд отказал в женитьбе юной Моне, дочери Такеды, с Симоном. Это должен был быть политический брак, который своими условиями отнюдь не радовал. После этого честь Моны, как и её отца, были задеты.

Семья Кол Галланд была достаточно большой. У Симона было двое младших братьев и трое сестёр. Братья в будущем стали главами своих семей побочной ветви, восседая в мировых палатах других городов или же возглавляя компании семьи. Сёстры же удачно вышли замуж, укрепив тем самым связи с другими родами. Единственным продолжателем династии Кол остался Симон не только по праву старшинства, но и по заключению теста. А его способности не оставляли сомнений в кандидатуре.

На бал пришёл и сам Николай Флок Гильмеш, но на этот раз в полном одиночестве. Совсем недавно его супругу забрала болезнь Пустоши, не успела ей исполниться и тридцати пяти. Это событие вогнало его в глубокую печаль, которую он надеялся развеять в кругу друзей. В то время он ещё не был одержим своими исследованиями так рьяно, но они уже назревали в его сознании.

— Как ты, друг мой? — обратился Пьер к Гильмешу. — Выглядишь уставшим. Я понимаю, сегодня праздник, но ты не должен заставлять себя улыбаться. Все прекрасно знают, в какой ты ситуации.

— Спасибо за заботу, но я давно смирился, — с фальшивой улыбкой ответил он. — Смерть Марты не была неожиданностью, у меня