Адептус Астартес: Омнибус. Том II - Энди Смайли

— Я не достоин этого обряда.

— О Русс…. Радамарр, здесь миллиарды пустотных змиев. У меня нет времени изображать исповедника. Пора забирать тебя.

— Нет! — закричал в вокс дредноут, так громко, что со сводчатого потолка посыпалась пыль.

Ятрак приставил широкое дуло плазменного пистолета под край саркофага и прикрыл лицо, чтобы избежать разряда энергии и потока амниотического пара, после которого внутри останется лишь искалеченный пилот дредноута. Сжав зубы, он нажал на спуск. Плита саркофага отлетела с оглушительным грохотом, но изнутри не вырвалось ничего, кроме затхлого, тёплого воздуха.

Ятрак принюхался, в недоумении сморщив нос и лоб. Затем он заглянул в зияющее нутро саркофага и ужаснулся. Внутри была путаница проводов, немного помятых костяных шестерней… и всё.

— Во имя Русса, что за…?

— Целесообразность, — спокойным вокс-тоном сказал дредноут.

— Мерзость! — закричал волчий жрец, наводя плазменный пистолет. Взвыли перезаряжающиеся энергоячейки.

Внезапно в хранилище воцарилась кромешная тьма. Раздался рокот, треск керамита, а затем опустилась тишина.

Крис Райт

Железная ярость

Это не мои руки.

Мои братья позабыли об этом — по крайней мере, так мне всегда виделось. Эти руки, вне всяких сомнений, могучи, и они сотворили много великих дел всем нам во благо, но они не мои. И с этим нельзя не считаться.

Они забыли, что серебро на моих руках досталось мне от зверя, которого я сразил. Оно как печать великого зла, которому я положил конец и которое все еще живо внутри меня. Чужеродное, искусственное, оно стало оборотной стороной того физического совершенства, что даровал мне мой отец.

Сейчас мне уже трудно от него избавиться. И дело тут не в медицине, ибо я не сомневаюсь, что хирурги моего отца смогли бы воссоздать мой первозданный облик, стоит только отдать им приказ. Нет, я не избавлюсь от серебра на моей плоти, потому что теперь я стал зависеть от него.

Проблема кроется в моем разуме. Я настолько уверовал в ту силу, что дали мне мои металлические перчатки, что плоть под ними давно превратилась лишь в воспоминания.

Оно стало обузой, это серебро. Настанет день, когда я сорву его с себя, даже если это навеки лишит меня возможности совершенствоваться. Воины моего легиона уже заменяют свои руки металлом в мою честь, и это значит, что их тоже одолевают сомнения в природной силе своих тел. Они должны отказаться от этой практики, пока она не переросла в манию. Ненависть к своему человеческому естеству есть первый и величайший из грехов.

Поэтому я пишу эти строки: когда придет время, я отрину это чуждое серебро на моих руках. Я велю моему легиону отречься от их неверия к плоти. Я отверну их от даров машины и вновь научу таинствам плоти, кости и крови.

Когда Крестовый поход моего отца подойдет к концу, таков будет мой священный долг. Когда закончится битва, я исцелю мой легион и самого себя. Ибо если вокруг будет одна лишь война и если такое влечение к силе окончательно овладеет нами, останется только неукротимая жажда насилия.

Я вижу то безумие, к которому ведет этот путь, и потому я должен избавиться от серебра на моих руках. Поступком этим я ослаблю себя и моих сынов, но тем не менее так должно быть.

Эти руки могучи, и они способны творить великие деяния, но они не мои.

Пролог

Капитан Уленс Арела из Двенадцатого Шарденского пехотного полка Имперской Гвардии пробежал взглядом по строчкам данных на экране авгура и стал немного лучше понимать, как именно умрет.

Изредка среди неразберихи статических помех проскакивала полезная информация, но ее было недостаточно, чтобы планировать ответные действия. Одно слово, «Террито», повторялось снова и снова. Похоже, так захватчики именовали себя. Прочая статистика также оседала в его памяти — в основном расположения боевых групп и посадочные векторы первой волны.

Они даже не стали утруждать себя должным шифрованием, и поэтому когитаторы Арелы без проблем смогли перехватить большую часть информационного потока с низкой орбиты. Но эти сведения не придавали капитану уверенности, а лишь указывали на скорый и неотвратимый конец.

Исходя из того, что он видел и слышал, Уленс Арела предположил, что ему и его полку осталось жить меньше часа. Капитан воспринял это относительно спокойно, учитывая, что ему довелось испытать за прошедший год. За это время он осознал, что смерть — не самое худшее, что может случиться с человеком. Есть вещи пострашнее, и некоторые из них ему предстоит увидеть очень скоро.

Он уставился на мелькающие зеленые огни на экране авгура, и выражение горького смирения легло на его покрытое шрамами лицо. Он не отдавал приказов, да и те три сотни человек, что собрались в бункере F45, в них не нуждались. Все они слышали приглушенный гром взрывающихся орбитальных платформ и ощущали дрожь земли, вызванную пришедшей в действие защитной сетью города. Они знали, что миллионы людей, сбившихся в таких же бункерах и траншеях на мертвых равнинах Гелата, чувствуют то же самое, думают о том же самом, боятся того же самого.

Арела не представлял, что сейчас происходит в небесах над ним. Укрытый под метрами рокрита, он не мог видеть грубые очертания посадочных модулей, медленно спускающихся сквозь атмосферу. Не видел огненные следы ракет, прикрывающих десант, но зато ощущал их удары недалеко от бункера. Не видел вражеские канонерки, проносящиеся между крупными судами, спиралью заходящие в коридоры для атаки и уничтожающие стационарные артиллерийские точки.

Впрочем, он прекрасно это представлял. Показания авгура навели его на мысль, что та сила, которую обозначает это «Террито», поистине непомерна.

«Они хотя бы озадачены так же, как и мы? — праздно подумал он. — Знают ли люди на тех кораблях об этой войне больше нашего? Смогут ли они принять и почтить Императора подобно нам, если просто объяснить им истину?»

Что важнее всего, Арела не знал, что от многих сотен садящихся на планету кораблей отделился один и лег на курс по направлению к позиции F45. Впрочем, было бы удивительно, сумей капитан это сделать, ведь число запусков в стратосфере постоянно росло. К этому моменту штурмовые суда захватчиков уже приземлились и теперь выпускали атмосферные самолеты, словно раздувшиеся насекомые, непрестанно порождающие молодое потомство. Высоко над ними линейные корабли занимали позиции на высокой орбите и низвергали разрушительный огненный дождь.

И среди всего этого одинокое судно — грузная угловатая канонерка черного цвета — прокладывало себе путь к планете сквозь буйство взрывов и лазерного огня. Оно металось из стороны в сторону, дабы не попасть в прицел оборонительных орудий. Как и прочие корабли, рвущиеся к пустошам Гелата, канонерку охватывало яростное пламя от входа в атмосферу, что придавало ей зловещий облик метеора.

Только когда судно подлетело на расстояние пяти километров от F45, матрицы авгура уловили его траекторию. Вспыхнула череда красных рун. Арела резко опустил забрало и посмотрел на батарею своего лазгана.

— Они идут, — пробормотал он в воке, и три сотни людей внутри бункера в точности повторили его действие.

Солдаты двигались спокойно и точно, именно так, как он их тренировал, и эхо трех сотен визоров, вставших на свои места, пронеслось в тесноте бункера.

— Занять позиции, — приказал Арела.

С удивлением он ощутил, как забилось его сердце. Пальцы скользнули по спусковому крючку лазгана, который от постоянного использования казался совершенно гладким.

Как и в случае с прочими разбросанными по Гелату сооружениями, устройство бункера было довольно незатейливым. Центральное помещение в форме шестиугольника, не выше трех метров и примерно тридцати метров в поперечнике, было вкопано в твердую, вулканического происхождения поверхность Гелата, а стенами служили покрытые адамантиевой обшивкой панели усиленного рокрита толщиной в два метра. С четырех сторон в рокрите на высоте плеч были проделаны узкие щели, позволяющие людям внутри беспрепятственно обстреливать пепельные пустоши на востоке. Оставшиеся же две стороны упирались в крутой подъем, ведущий к городским предместьям. Подземные туннели соединяли такие бункеры в единую сеть, протянувшуюся до самых Врат Ваннона, хотя ведущие к ним двери были опечатаны и обложены взрывчаткой.

Пути отхода к ульям не будет — линию фронта необходимо держать настолько долго, насколько это возможно. Арела прекрасно это понимал, так же, как и люди, выстроившиеся вдоль четырех стен, просовывающие свои лазганы в щели амбразур и выискивающие глазами первые цели.