Зеркало судьбы - Виктор Павлович Точинов

меня тоже. Тут, в ожоговом отделении, дико скучно. Если бы не планшет, совсем бы рехнулась. Но через неделю выпишут)

Извини, что раньше не ответила. Сама не знаю, почему. Уже третий день собираюсь. Я ещё удивилась сначала, ну зачем тебе письменный отчёт. Такое же фиг забудешь. А оказалось, очень даже всё это вымывается из памяти…

Ну, поехали.

Я добралась в Кисловодск тридцатого. В девять сорок, что ли. Если надо, я поищу билет. Взяла такси на вокзале, доехали за полчаса. Ну может, чуть больше. Да, я помню, ты просила записывать всё по минутам, но мне тогда реально не до того было, чтобы на часы глядеть. Ты не обижайся, но я решила, что у тебя из-за переезда и матушкиных закидонов крышу сорвало маленько. Эти твои письма…

Короче, я знала одно: придётся вызывать санитаров. Не знала только, к кому из вас.

А потом я увидела тебя. Сидишь на лавочке у подъезда и таращишься в разбитый телефон. Стрёмное зрелище, конечно (я не про телефон). Тощая, руки в синяках, нос расквашенный, а хуже всего глаза. Стеклянные такие, как у игрушки. Я не знаю, что они с тобой делали, но вот за эти глаза — убить их мало.

Твои мне не особо обрадовались. Мы чуть-чуть повздорили. Ну ОК, подрались. Мамаша твоя на меня с порога бросилась, ноздри раздувает, как бык. А Михаил Петрович стоял рядом и лыбился. Потом начал загонять, как в старых книжках, мол, убирайся из нашего дома, считай, что ты уже труп…

А ты чудная, вообще. Стоишь в сторонке и спрашиваешь: ты уйдёшь, да? Я ж хабалка деревенская, ты забыла? Ну дали по морде, ну облаяли. Тоже мне конец света. Это норма, как Малышева говорит. И намёков я не понимаю. А он намекал. Мол, мне этой ночи не пережить, уж доктор постарается.

Короче, я тебя у них забрала. Там соседи сбежались на крик, кипеш подняли, так что твои с достоинством удалились))

Нет, тогда я тебе не верила. Ну город как город. Туристы гуляют, солнце жарит. А потом мы пошли в парк, и что-то я засомневалась. Ты на секунду остановилась на мостике. И вода из реки потянулась к тебе прямо по опорам моста. Ну не умею я красиво описывать((Такими ручейками, будто щупальца выпустила. У меня был трояк по физике, но, по-моему, это нездоровая хрень какая-то. И я тебя за руку тащу, а ты как к земле пристала. И глаза прозрачные, как у этого хлыща, братца твоего. И бормочешь что-то.

Я просто не знала, что с тобой делать. Ты была такая оцепенелая, будто неделю сидела на диете из валиума и галоперидола (ты не думай, что я такая умная, это всё Интернет). Я хотела тебя увезти, ну его, Мишку. И вот мы уже пришли на остановку, и я говорю тебе: поехали. Хватит. Вернёмся в Москву, будешь жить с нами, а этим тут и вдвоём неплохо. А ты стоишь и молча плачешь. На это у тебя сил хватает. Даже не плачешь — просто слёзы текут по щекам, а лицо спокойное и пустое.

И я повела тебя в гостиницу — надо же было куда-то пойти? Помню, девчонка-администратор ещё извинялась, что нет комнаты с видом на реку.

В номере кто-то оставил диск в DVD-плеере. Ну, знаешь, что на этих дисках обычно бывает. Ан нет, до нас тут настоящие проказники гостили)) Целый сезон «Давай поженимся» (программа такая, по первому, а то вдруг ты не в курсе). Я включила, смотрю. Что ещё делать-то? Гузеева жжёт, как обычно. Девки там чуть из штанов не сигают, стараются жениху понравиться, а он расселся, как падишах. Ну, нормально, весело даже. И вот на исходе третьего часа ты вдруг саданула кулаком по кровати, встаёшь и говоришь: так. Всё. Хватит. Выключи эту пакость (ты по-другому выразилась, ну да ладно). Не знаю уж, что конкретно тебя выбесило. В чем-то вы с матерью похожи, только не обижайся.

Проняло тебя, всё-таки. Ты давай ругаться, плакать, кулаками по стенке молотить, хоть на человека стала похожа. Потом засобиралась Мишку спасать. Ну и я с тобой.

И да. Тогда, в Москве, я знала про нож. Не обязательно быть Вассерманом, чтобы догадаться, зачем брошенная дочь приходит к мачехе. Я и не знаю, зачем впустила тебя. Подумала, что это будет правильно.

Всё, закрыли тему.

Мы засели в кафе напротив твоего дома, ждём, пока они лягут спать. И ты давай ныть: ничего не получится, это ведь мать виновата, и мы против её воли бессильны. А я говорю — но ведь и ты тоже Забелина. Тоже, получается, родня этому призрачному айболиту. Так отмени назначение, и всё тут. Ты так на меня уставилась — я уж испугалась, что тебя опять накрыло. Но тут наконец-то в ваших окнах свет погас.

И дождь начался. Подумала ещё: к успеху (примета есть такая). Людей на улице почти не было. И я начала понимать, о чём ты писала. То есть, тогда я думала, это нервишки шалят после твоих писем, а сейчас уже и не уверена. Это правда был другой город. Гнилой и фальшивый. Дома стали какими-то плоскими. Одни фасады. И свет в окнах почём зря. Нехороший такой свет. И тени, эти чёртовы тени из-под моста полезли. Какие-то похожи на людей, какие-то — не очень. Меня как током долбануло, когда одна рядом проскользнула. А ты идёшь себе, и будто не видишь ничего.

А они тебя видели, очень даже. Останавливались, смотрели вслед — но не трогали. И я ещё подумала: ну как, как твоя мать могла тут что-то решать, если ты тут настоящая королевна?

Ты не понимаешь, это и твой мир тоже. Может, даже больше твой, чем чей-то ещё.

Мишка твой тяжёлый, зараза)) Умаялась, пока его наружу тащила. Но я поняла, почему ты без него не стала бы уезжать. У него было доброе лицо, хорошее такое. Будто грим смыли. А вот квартира ваша — это действительно жесть. В воздухе кислая морось, как осенью на берегу реки. И хлеб на столе весь в плесени. И обои все покоробились и отошли, а на полу толстый такой слой…не знаю, чего. Но на месте риэлтора я б повесилась.

В общем, мы выползли втроём из подъезда, идём к мосту (дальше помню уже хуже). И тут начался ДОЖДЬ. Вот я раньше думала, что «стена дождя» — это так,