Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг. - Бенгт Янгфельдт

В первые годы после самоубийства советское общество относилось к Маяковскому и к его творчеству прохладно. На самом деле, после того как сошел со сцены этот гигант, литературный и политический истеблишмент облегченно вздохнул, и мало кто был заинтересован в том, чтобы сохранить о нем память. Его почти не издавали, а правительственные решения об увековечивании его памяти по большей части игнорировались. С исчезновением частных и кооперативных структур нэпа все издательские решения принимались государственными издательствами, где на своих старых постах остались те, кто при жизни Маяковского ему противодействовал.

Учитывая такое положение, Лили обратилась с письмом к Сталину. В посмертной судьбе поэта этот документ сыграл огромную и роковую роль:

Дорогой товарищ Сталин,

После смерти поэта Маяковского все дела, связанные с изданием его стихов и увековечением его памяти, сосредоточились у меня.

У меня весь его архив, черновики, записные книжки, рукописи, все его вещи. Я редактирую его издания. Ко мне обращаются за матерьялами, сведениями, фотографиями.

Я делаю всё, что от меня зависит, для того, чтобы его стихи печатались, чтобы вещи сохранились и чтобы всё растущий интерес к Маяковскому был хоть сколько-нибудь удовлетворен.

А интерес к Маяковскому растет с каждым годом.

Его стихи не только не устарели, но они сегодня абсолютно уникальны и являются сильнейшим революционным оружием.

Прошло почти шесть лет со дня смерти Маяковского, и он еще никем не заменен и как был, так и остался крупнейшим поэтом нашей революции.

Но далеко не все это понимают.

Скоро шесть лет со дня его смерти, а «Полное собрание сочинений» вышло только наполовину, и то — в количестве 10 000 экземпляров!

Уже больше года ведутся разговоры об однотомнике. Матерьял давно сдан, а книга даже еще не набрана.

Детские книги не переиздаются совсем.

Книг Маяковского в магазинах нет. Купить их невозможно.

После смерти Маяковского, в постановлении правительства, было предложено организовать кабинет Маяковского, при Комакадемии, где должны были быть сосредоточены все матерьялы и рукописи. До сих пор этого кабинета нет.

Матерьялы разбросаны. Часть находится в московском Литературном музее, который ими абсолютно не интересуется. Это видно хотя бы из того, что в бюллетене музея имя Маяковского даже не упоминается.

Года три тому назад райсовет Петроградского района предложил мне восстановить последнюю квартиру Маяковского и при ней организовать районную библиотеку имени Маяковского.

Через некоторое время мне сообщили, что Московский Совет отказал в деньгах, а деньги требовались очень небольшие.

Домик маленький, деревянный, из четырёх квартир (Таганка, Гендриков пер. 15). Одна квартира — Маяковского. В остальных должна была разместиться библиотека. Немногочисленных жильцов райсовет брался переселить.

Квартира очень характерная для быта Маяковского — простая, скромная, чистая.

Каждый день домик может оказаться снесенным. Вместо того, чтобы через 50 лет жалеть об этом и по кусочкам собирать предметы быта и рабочей обстановки великого поэта революции, не лучше ли восстановить всё это, пока мы живы.

Благодарны же мы сейчас за ту чернильницу, за тот стол и стул, которые нам показывают в домике Лермонтова в Пятигорске.

Неоднократно поднимался разговор о переименовании Триумфальной площади в Москве и Надеждинской улицы в Ленинграде — в площадь и улицу Маяковского. Но и это не осуществлено.

Это — основное. Не говоря о ряде мелких фактов. Как например: по распоряжению Наркомпроса, из учебника по современной литературе на 1935-ый год выкинули поэмы «Ленин» и «Хорошо!». О них и не упоминается.

Всё это, вместе взятое, указывает на то, что наши учреждения не понимают огромного значения Маяковского — его агитационной роли, его революционной актуальности. Недооценивают тот исключительный интерес, который имеется к нему у комсомольской и советской молодежи.

Поэтому его так мало и медленно печатают, вместо того, чтобы печатать его избранные стихи в сотнях тысяч экземпляров.

Поэтому не заботятся о том, чтобы, пока они не затеряны, собрать все относящиеся к нему матерьялы.

Не думают о том, чтобы сохранить память о нём для подрастающих поколений.

Я одна не могу преодолеть эти бюрократические незаинтересованность и сопротивление — и, после шести лет работы, обращаюсь к Вам, так как не вижу иного способа реализовать огромное революционное наследие Маяковского.

Л. Брик

Письмо датировано 24 ноября 1935 года. Через несколько дней Лили вызвали в Кремль, где ее принял Николай Ежов, секретарь ЦК компартии и председатель Рабкрина. Спустя два года тот же Ежов займет пост комиссара внутренних дел и будет руководить партийными чистками, но пока он — обыкновенный, хоть и высокопоставленный, партийный работник: карликоподобный мужчина с большими серыми глазами, одетый в темную гимнастерку. «Он похож на хорошего рабочего из плохого советского фильма, — вспоминала Лили, — а может быть из хорошего…»

Беседа длилась полтора часа. Ежов расспрашивал Лили, записывал и попросил разрешения сохранить шпаргалку, которую она составила и которая содержала разного рода информацию: хронологические данные, издания и так далее. Потом он читал вслух резолюцию Сталина, написанную красным карандашом поперек ее письма:

Товарищ Ежов! Очень прошу Вас обратить внимание на письмо Брик. Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям — преступление. Жалобы Брик, по моему, правильны. Свяжитесь с ней (с Брик) или вызовите ее в Москву. Привлекайте к делу Таль и Мехлиса и сделайте, пожалуйста, все, что упущено нами. Если моя помощь понадобится, я готов.

Привет!

И. Сталин

Слова Сталина произвели мгновенный эффект. Уже 5 декабря вторая и третья фразы резолюции были напечатаны в «Правде», но вместо «лучший, талантливейший» появилось «лучший, талантливый». Опечатка? Или продолжение того бюрократического сопротивления, о котором писала Лили и которое уже объявлено Сталиным «преступлением»? В любом случае правильная формулировка была опубликована в «Правде» 17 декабря, и в этот же день Триумфальную площадь в Москве переименовали в площадь Маяковского.

По словам Пастернака, этим Маяковского «стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине». Это стало, прибавил он, «его второй смертью. В ней он неповинен». Под второй смертью Маяковского Пастернак имел в виду то, что положение первого поэта Советского Союза повлекло за собой обязательное очищение его биографии в соответствии с нормами социалистического реализма; он перестал быть живым поэтом, стал памятником, именем которого называли города, улицы и площади. Канонизация произошла в эпоху, когда большевики вовсю занимались созданием народных кумиров. В каждой области выбирался один образец, который должен был служить примером. Рабочий номер один — Стаханов, трактористка с тем же порядковым номером — Ангелина, хлопкороб — Мамлакат, клоун — Карандаш, диктор — Левитан, режиссер — Станиславский, летчик — Чкалов, пограничная собака — Ингус и так далее. Точно так же у советской литературы было два рабочих-ударника: поэт номер один Владимир Маяковский и прозаик номер один Максим Горький.

Канонизация привела к тому, что Маяковского стали печатать массовыми тиражами, но за исключением академических изданий выбор был весьма тенденциозным: главное внимание уделялось политически корректным произведениям, тогда как ранние, футуристические стихи практически не издавались. Его политический профиль тоже пригладили — «Баню», например, поставили опять только после смерти Сталина. По тем же причинам затушевывалась — а к концу 70-х годов стала совсем замалчиваться — его связь с Бриками: советский поэт не должен был иметь такую сложную семейную жизнь, в особенности с евреями; логичным результатом этой политики стало закрытие в 1972 году Музея Маяковского в Гендриковом переулке, созданного благодаря письму Лили Сталину. Для того чтобы полностью вытравить Лили из биографии Маяковского, были предприняты серьезные попытки найти ей замену в качестве главной любви его жизни. Выбор пал на Татьяну Яковлеву. Учитывая ее биографию, выбор не идеальный, но тот факт, что она была эмигранткой, компенсировался тем, что в ее жилах не имелось ни капли еврейской крови.

Сложившаяся ко времени падения советской власти ситуация была абсурдной. Все мало-мальски знакомые с биографией Маяковского знали, что большую часть жизни он прожил вместе с Лили, которой посвятил не только отдельные стихотворения, но и свое Собрание сочинений. Тем не менее официально она не существовала. Таким же ложным было представление о Маяковском как поэте. Когда пал Советский Союз, пал и Маяковский — тяжело, как во времена революций падают памятники. Несмотря на то что во многом он сам был жертвой, большинство людей видели в нем представителя ненавистной системы, официозного поэта, чьи стихи их заставляли учить наизусть. О том, что он писал не только дифирамбы Ленину и революции, но и замечательные любовные стихи, знали немногие. Когда после распада СССР была перекроена литературная иерархия, Маяковский исчез из учебных планов и книжных магазинов. Это стало его третьей смертью — и в ней он был не повинен.