Период разделения Русской Церкви на две митрополии - Митрополит Макарий

Но тогда как патриархи действовали на расстройство и расслабление Западнорусской Церкви больше отрицательно, своим нерадением о ней и небрежностию, литовско-польские государи содействовали этому расстройству и расслаблению положительно. От начала до конца периода все польские короли, одни менее, другие более, злоупотребляли своим правом верховного патронатства над православною Церковию, находившеюся в их владениях. Они раздавали в ней архиерейские места неразборчиво и безрассудно людям, вовсе к тому не приготовленным, за воинские и гражданские заслуги, за деньги, по ходатайствам, по проискам и подобному; раздавали одни и те же места разом двум-трем лицам, и часто еще при жизни иерархов, занимавших эти места. Оттого высшая иерархия мало-помалу совершенно ниспала и потеряла свои нравственные силы и значение. Не стало архипастырей, достойных своего звания по своему образованию и жизни, по ревности и заботливости о пользах Церкви, архипастырей-наставников, руководителей, охранителей и защитников для паствы в делах веры. На архиерейских кафедрах явились настоящие паны, которые искали себе в архиерействе только права владеть архиерейскими имениями и потом стремились к одному, чтобы воспользоваться этими имениями и по возможности приобретать еще новые. Заботились лишь о себе и о своих выгодах, а о своей духовной пастве почти забывали и пренебрегали ею. Зато и паства почти не признавала их за своих пастырей, соблазнялась их поведением и жизнию и иногда называла их даже, как мы видели, не святителями, а сквернителями. Эти пастыри постыдно бросали свое духовное стадо, когда на него нападали враги, предоставляли ему самому защищаться и отбиваться, как оно могло и умело, и способны были совсем пожертвовать им для своих выгод. В то же время короли не менее безрассудно раздавали православные монастыри светским лицам или отдавали по два, по три монастыря панам архиереям, которые большею частию только грабили, разоряли и опустошали монастырские имения, а самые монастыри доводили до обнищания, до развалин и до оскудения или низвращения в них монашеской жизни. И таким образом подрывалась в корне еще одна нравственная сила в местной Церкви – монашество, которое в других Церквах часто подготовляло и давало достойнейших иерархов, имело самое благотворное влияние на нравственное воспитание народа и в минуты религиозных движений и опасностей укрепляло народ в православной вере и удерживало его от увлечения в ереси и расколы. Тогда как патриархи только как бы отталкивали от себя западноруссов и их иерархов, польские короли положительно влекли их к папе и Римской Церкви, одни менее, другие более. Они то не допускали православных к высшим гражданским должностям, которые предоставляли только латинянам, в силу известного Городельского постановления; то не давали православным свободы в построении церквей и в отправлении церковных обрядов, какою пользовались латиняне; то употребляли насильственные меры против православных и попускали преследования за приверженность к православию и нежелание принять латинство; то действовали обещаниями льгот и дарованием льгот тем, которые склонялись на принятие унии. Последний король, Сигизмунд III, превзошел в этом всех своих предместников. При нем началось, при нем же и окончилось самое введение унии, и без его решительного участия уния не была бы введена. Когда некоторые владыки и митрополит уже заявили письменно свое желание принять унию, но еще не согласились между собою вместе, не подписали общего послания к папе и начали было колебаться, их удержал только страх пред королем. Припомним замечательные слова Потея к митрополиту: «Если ты не приедешь (в Брест для совещаний), то, право, ты нас выдашь на снедение; нас погубишь, да и сам не воскреснешь, ибо это не с своим братом шутишь». Рады не рады, а уже должны были вести начатое дело до конца. Когда после подписания соборного послания к папе митрополитом и владыками поднялись протесты и смуты в народе, когда сами даже владыки вслед за мирянами начали просить у короля созвания Собора, который мог расстроить дело и воспрепятствовать отъезду избранных депутатов в Рим, король решительно отказал в Соборе и велел депутатам ехать в Рим. Когда по возвращении их земские послы от лица всех православных подали просьбу королю и публично заявили на варшавском сейме, что они не желают унии, король не обратил на эти просьбы и заявления никакого внимания, а велел созвать Собор и прислал на Собор своих могущественных послов, под охраною которых уния и была провозглашена. Сигизмунд III был самым сильным, хотя и не главным, виновником унии.

Православное духовенство в Литве и Польше при господствовавшей там системе раздачи епархий, монастырей, иногда и церквей и оставленное почти без всякого надзора со стороны Цареградского патриарха, естественно, не могло отличаться и не отличалось соответствием своему высокому призванию. Уже на Виленском Соборе 1509 г. слышались жалобы, что архиерейские, настоятельские и священнические места покупаются некоторыми за деньги, и притом при жизни архиереев, настоятелей и священников, занимавших те места; что архиереи не имеют попечения о своих паствах, а занимаются мирскими делами, не слушаются своего митрополита и не ездят к нему на Соборы; что монахи самовольно отлучаются из монастырей и бродят повсюду, священники переходят из епархии в епархию без разрешения начальства, а вдовые священники открыто живут с наложницами. К 1546 г. бесчиние и беспорядки в православном духовенстве и особенно распущенность и заблуждения («блуды») между владыками усилились до того, что сам король приказал митрополиту созвать Собор и принять какие-либо меры против этого бесчиния и распущенности. А к концу периода нравственный упадок в православном духовенстве достиг последней степени. Не стало учителей – будем говорить словами современников, свидетельства которых мы привели прежде, – не стало проповеди слова Божия, не стало науки – все ниспроверглось. В честных монастырях вместо игуменов и братии жили игумены с женами и детьми и безбоязненно совершали святокрадства. Епископы похитили себе архимандритства и игуменства, ввели в монастыри своих родственников и мирских урядников, истощили все церковные имения и испразднили иночество. В церквах священствовали двоеженцы, троеженцы и вообще люди порочные и безнравственные, несмотря на известное распоряжение патриарха Иеремии, и, когда митрополит обличал их на Соборе пред всеми и требовал, чтобы они перестали священствовать, они отвечали: «Пусть прежде перестанут святительствовать такие же святители и послушают закона, тогда и мы послушаем». На архиерейские кафедры возводились люди негодные и женатые, и потом невозбранно жили с своими женами, а иные с наложницами, и рождали детей, иные предавались буйству и совершали набеги с оружием в руках. Епископы не слушались патриарха, не подчинялись определениям Соборов, а своего митрополита считали ни за что и на его грамоты и проклятия не обращали никакого внимания. Такие великие нестроения в духовенстве, такое бесчиние и беспорядки, особенно между владыками, невольно смущали православных мирян; многие недоумевали, не настоит ли уже время погибели, а все единогласно говорили: «Если не исправится в Церкви такое беззаконие, то мы вконец разойдемся, отступим под римское послушание и будем жить в безмятежном покое». Но если мирян владыки как бы толкали в унию своими бесчинствами, то сами решились принять ее по чувству своекорыстия, по желанию улучшить свое внешнее положение и приобресть себе новые льготы и преимущества. Одною из самых постоянных жалоб владык во весь период была жалоба на светских людей, на их притеснения по церковным имениям и вмешательства в церковные справы и суды. Много раз эти жалобы восходили до короля. Но, несмотря на все королевские указы, притеснения и вмешательства не только не прекращались, а еще увеличивались и под конец периода достигли крайней степени. В 1590 г. владыки, как только собрались на Собор в Бресте, прежде всего передавали друг другу, что они терпят чрезвычайные и неслыханные отягощения от разных чинов, а в следующем году некоторые из владык уже заявили королю свое желание принять унию, которое потом повторили и все прочие владыки и сам митрополит. В своих условиях унии они прямо говорили, чтобы король обеспечил за ними все их церковные имения до конца их жизни, чтобы им предоставлены были такие же права и преимущества, такое же положение в государстве, какими пользовались латинские прелаты, и дарованы были наравне с последними даже сенаторские места. Двое из владык, Гедеон Балабан и Михаил Копыстенский, по влиянию на них князя Острожского или по внушениям собственной совести и собственных соображений вовремя одумались и оставили унию вместе с некоторыми архимандритами, игуменами, протоиереями и священниками, подписавшимися было на нее на Львовском Соборе (28 генваря 1595 г.). Но остальные пять владык и митрополит с немногими лицами из низшего духовенства до конца довели начатое дело и остались верными ему на всю свою жизнь. Вождями из числа этих владык, соединившими навсегда свои имена с введением унии в Литве, были Ипатий Потей, Кирилл Терлецкий и митрополит Михаил Рагоза: первый послужил делу своим умом и образованием, которым превосходил двух других; второй – своею хитростию, изворотливостию и происками; третий – своею скрытностию, двоедушием и самым возмутительным фарисейством.