Собрание сочинений в четырех томах. 4 том. - Борис Горбатов

Любил ли он лошадей? Он и сам не знал да никогда и не думал об этом. Кони-то ведь были чужие. И он одобрительно наблюдал сейчас за тем, как старается бедняга Савка, и только об одном тревожился, чтоб другие кони в конюшне не смутились воплями Чайки, не стали беситься. А когда Савка Кугут вывел Сатану из конюшни и повел на рудничный двор приучать к упряжке. Бобыль и вовсе забыл о проклятой кобыле.

Часа через два Савка вернулся вместе с Сатаною. С первого взгляда Бобыль понял, что мир между ним не наступил: Савка не победил. Сатана не покорилась. Оба были утомленные и злые. От Сатаны валил густой пар, вся спина ее была иссечена и сочилась кровью,

— Эк ты ее! — не то удивленно, не то укоризненно сказал Никифор, принимая кобылу.

— Убью, — мрачно ответил Савка. Заправил под каску взмокший чуб, сердито сплюнул на пол и вышел из конюшни.

Бобыль повел Сатану на место.

— А ты сама, голубушка, виновата... — благодушно начал было он, но тотчас же и осекся. Ему почудилось, что в скошенных на него налитых кровью глазах Сатаны вдруг блеснул огонек лютой ненависти. Это озадачило Бобыля. «А я ж тут при чем? — словно оправдываясь, пробормотал он, — не я ведь тебя учил. Ну, да бог с тобою!» — И он обиженно отошел прочь.

Однако в назначенное время он задал ей овса. К его удивлению. Сатана немедленно и с жадностью накинулась на еду. Она торопливо и даже как-то ожесточенно хрупала овес (другие кони обычно жевали медленно, задумчиво), и Бобылю невольно подумалось, что Сатана оттого так ест, что хочет набраться новых сил для завтрашней схватки с Кугутом. Эта неожиданная мысль удивила и почему-то испугала Бобыля. «Вот чертова кобыла! — растерянно пробурчал он. — Ну и ну!».

А наутро все началось сызнова: опять пришел Савка с кнутом, опять нещадно полосовал непокорную лошадь, потом увел. На этот раз Бобыль проводил их неспокойным взглядом и затем весь день был не в себе: чертова кобыла все не выходила из головы.

В полдень Савка привел Сатану обратно в конюшню. На кобылу страшно было смотреть: клочья окровавленной шерсти свисали с ее спины, боков и даже с бабок. Сатана прерывисто и трудно дышала, но уже не ржала, только время от времени как-то странно икала. А в глазах ее — так по крайней мере показалось Бобылю — по-прежнему горел желтый огонек ненависти.

— Ну и черт! — устало сказал Савка Кугут, размазывая рукавицей грязный пот на лбу. — В первый раз попадается мне такая анафема. — И он вдруг со злостью, из всей силы, ударил Сатану кулаком по морде.

Бобыль и тут ничего не сказал. Торопливо взял Сатану за недоуздок и увел на место.

В этот вечер он вовсе не выехал на-гора: остался подле Сатаны. Мальчишка — конюх ночной смены — потом, смеясь, рассказывал ребятам, что Бобыль всю ночь «беседовал» с Сатаною. «По душам беседовали, уж так-то ладно...».

Это была правда. Как и все одинокие, робкие люди. Бобыль любил разговаривать про себя; он и сам не замечал за собой этой привычки.

«Отчего ж ты работать не хочешь, а, милая ты моя? — говорил он, осторожно, бережно смывая примочками кровь со спины Сатаны. — Так, брат, нельзя... Не годится! Как же так?.. Работать каждый должен — и человек, и скотина. Как же, чтобы, например, не работать? Э, нет, нехорошо!..»

Сатана слушала, понурив голову.

«Ну и что ж, что шахта? — продолжал возиться подле нее Бобыль. — Шахта — она шахта и есть. Такое заведение... да... подземное... Оно и в шахте, что ж, ничего, можно... Я, брат, тоже сперва сомутился... А привык. Работать, брат, везде можно... Ничего... А ты вот пожуй-ка сахарок, на-ка!.. Бери, бери, ты меня не бойся. Я, брат, сам человек смирный, я тебя не обижу.» Вот и славно!.. Ах ты умница моя!.. — умилился он, глядя, как Сатана доверчиво слизывает сахар с его черной ладони. — Вот и распрекрасно!..»

Когда на следующее утро Савка Кугут вновь пришел за Сатаною в конюшню. Бобыль нерешительно обратился к нему:

— Слушай, Савелий, а?.. А может, того... будет, а?..

— Что? — не понял тот.

— Говорю: будет, мол! А? Хватит?»

Но Савка, уже не слушая его, направился к Сатане. Та всем телом задрожала, почуяв приближение своего мучителя.

Бобыль торопливо забежал вперед и снова встал перед Савкой.

— Слышь, Савелий, а? Отступись, прошу я тебя!.. — забормотал он, складывая руки на груди и часто-часто мигая рыжими ресницами. — Ведь насмерть запорешь, что хорошего? Все-таки — живое создание...

— Отойди! — вяло сказал Савка.

— Прошу я тебя... Имей снисхождение...

— Отойди! — вдруг, разъяряясь, закричал Савка и взмахнул кнутом.

Тогда-то я случилось неожиданное, то, о чем долго потом говорили на «Крутой Марии». С криком «ратуйте!» Бобыль выбежал из конюшни и побежал по рельсам.

На крик сбежались шахтеры. Был среди них и Прокоп Максимович Лесняк, в те поры мастер-забойщик. Бобыль, беспорядочно размахивая руками и ничего не умея толком объяснить, повел всех в конюшню. Тут все и выяснилось.

Некоторые сразу же взяли сторону Савки, припомнили коногонов, покусанных Сатаною; кто-то сказал даже: «Да разве ж это лошадь? Это ж — Чемберлен! Ее не то что кнутом, ее штыком надо!». Но большинство вступилось за кобылу.

— Нет, не могу я тебя одобрить, Савелий! — сказал Прокоп Максимович Лесняк. — Не по-шахтерски с конем поступаешь. Конь шахтеру — первый друг.

— Ты бей, да с понятием бей, с сожалением... — подхватили шахтеры.

— Совсем замордовал кобылу. Живого места на ней нет. И где только совесть у человека?

— Да это ж вредительство, ребята, чистое вредительство! — запальчиво крикнул кто-то из молодых шахтеров-комсомольцев.

Савка не принимал участия в общем споре, словно это его и не касалось. Он не защищался, не оправдывался, даже не огрызался — молчал да небрежно играл кнутом. Но словцо «вредительство», видно, задело его. Он презрительно усмехнулся. Потом медленно обмотал плеть вокруг кнутовища, сунул кнут за пояс и сказал:

— Ладно, конец базару! Отрекаюсь, я от вашей треклятой кобылы. Эх вы, интеллигенция! — Он двинулся к двери и уже на ходу насмешливо прибавил: — А коняку татарам продайте. Лошадь из нее не получится, — и вышел.

Пошумев еще немного, разошлись и остальные. Последним ушел десятник движения Сиромаха. «Эх, Бобыль, — сказал он с досадой, — заварил ты кашу, кому теперь только расхлебывать? Уж если Савка с этой тварью не совладал, куда ж ее теперь? — и горестно махнул рукою. — Ну ладно, опосля разберемся!»

Так Сатана очутилась на полном попечении Бобыля. Он стал, как нянька, ходить за нею, лечил ее раны, баловал сахарком да морковкой и часто ради нее оставался на всю ночь в конюшне. Незаметно для самого себя он всей душою прилепился к этой забитой и гордой лошади. Тут уж была не только жалость, как прежде; явилось совсем новое, смутное, самому Бобылю еще неясное чувство — странное чувство собственности, что ли... Сатана его лошадь. Он отвоевал ее у Савки, у десятника, у коногонов. От нее все отказались. Она была бы ничья, ее продали бы на мясо татарам, кабы не Бобыль. И теперь это был его, по праву его, Бобыля, конь, давно желанный, вымечтанный, пусть еще не вполне свой, не собственный, но и не чужой ведь, не такой, как иные кони...

— Эх, милая ты моя, — говаривал он, бывало, между делом, — нам бы с тобой в деревню. Вот куда. В деревню, на чисто полюшко... А? И стали бы мы с тобою землю пахать... Да. Хозяйничать! Вот здесь морковка — купленная, дорогая... А у нас была бы своя! И овес — свой. Хорошо-о!..

Он все чаще возвращался к этой мечте.

— Ты погоди, милая умница ты моя, потерпи: вот разживусь деньжатами — и выкуплю тебя. Да... А как же? И уедем мы с тобой в деревню да на чисто полюшко, на зелену травушку...

Он и сам толком не знал, как все это сделается; да и можно ли покупать у шахты лошадей. Но что это непременно сделается, в том он был крепко уверен. Только бы деньжатами разжиться. А другого коня себе Бобыль теперь и не желал.

Наконец, Сатана поправилась, успокоилась, повеселела. Бобыль решил, что настало время попробовать ее в упряжке. «Сомневаюсь!» — покачал головой десятник Сиромаха. к которому несмело обратился Бобыль, но возражать не стал. Весть о новом испытании Сатаны тотчас же разнеслась по штрекам. У рудничного двора собрались коногоны. Всем было любопытно поглядеть, как теперь поведет себя проклятая кобыла. Савка не пришел.

Ко всеобщему изумлению Сатана послушно стала в упряжку. Бобыль что-то ласково шепнул ей на ухо, она раздумчиво помахала хвостом, потом стронула «партию» с крепежным лесом и пошла, сопровождаемая веселыми криками шахтеров...

В тот же день навсегда исчез с «Крутой Марии» Савка Кугут. последний «настоящий» коногон старого закала. Куда он ушел, никто не знал. На соседних шахтах он не объявился.

А на «Крутой Марки» родился новый коногон — Никифор Бубнов. И его лошадь называлась по-новому: Чайка.

3

С давних пор утвердился на «Крутой Марии» неписаный обычай: коногоны сами крестили своих коней. Иногда имя давалось сразу, на первой же проводке, чаще же являлось на второй-третий день, когда коногону становился ясным характер его четвероногого товарища. Да и меткие же бывали клички! Этот гнедой Купчик действительно напоминал загулявшего, вихлястого купеческого сынка. Маркиз был лодырем и симулянтом, а Барышня — жеманницей...