Закалка клинка - К. Паркер

Ветриз промолчала. Она не была уверена, что правильно понимает Эйтли, но не имела шансов это узнать. Ветриз всегда обладала чрезмерной восприимчивостью к трогательным историям и знала за собой эту черту – склонность видеть везде романтику, порожденную всего лишь собственным воображением. С другой стороны, сейчас ситуация располагала к однозначному пониманию происходящего.

Но все это в общем-то было не ее дело.

– Я думаю, город будет стоять, – сказала она, – ты только дождись. А наше дело – не теряться и добиваться больших успехов в делах. Нельзя позволить какой то дурацкой войне путать наши деловые планы.

Эйтли улыбнулась;

– По меньшей мере один твой брат думает так же.

– Вот именно.

Произнося эти слова, Ветриз знала, что сейчас грешит против собственной интуиции. Неизвестным образом она понимала, что город падет – рано или поздно. Не то чтобы она долго над этим раздумывала, проверяя интуитивное соображение; воистину мысль об этом только вызывала у нее головную боль. Девушка просто знала, и все.

Так же, когда она встречалась со своей двоюродной бабушкой Аламандой, Ветриз знала, что это их последняя встреча, отличный шанс для прощания навеки. Бабушке было девяносто два, ее измучил артрит, и последние десять лет она ждала смерти, как нетерпеливый мореплаватель ожидает гавани. Ветриз никогда не была особенно привязана к бабушке Аламанде – так же как и к Тройственному Городу Перимадее (довольно приятное место, в котором, однако же, не хочется поселиться на всю жизнь). Возможно, надлежит быть отстраненно равнодушным, чтобы доверять своей интуиции.

Из-за этого чувства девушка и старалась невольно сделать так, чтобы все ее новые друзья оказались вне города, в безопасности. Жалко, что Патриарх не уехал, и Лордана тоже жаль, конечно. Но этого следовало ожидать; оба они люди чести, мужчины с сильно развитым чувством долга – не из тех, что бегут, спасая свою жизнь.

«Мужчины, подумала она. – Как есть мужчины!»

Венарт, должно быть, сейчас на носу корабля, нетерпеливо смотрит на морскую дорогу, несущую их домой. Сестра пошла к нему, чувствуя внезапное довольство, что она – та, кто есть, и самая большая причина для волнения у нее сейчас это груз веревок, оставшийся в нижней части порта, и возможность того, что упущен хороший заработок.

– На самом деле, – говорил ей Венарт немногим позже, – это какая-то… проклятие, что у нас противоположно обычной удаче? Скажем так, удача замаскированная, да, мы теряем прибыльный рынок, один из самых хороших. Но это же не конец света; остается весь остальной мир, желающий покупать и продавать, и если они не смогут делать это в Перимадее, им придется найти другое место. Возможно, именно такого шанса Остров и ждет веками. Ведь не так давно мы сами пытались разрушить город ровно из этих соображений.

– А, – значительно протянула Ветриз, – значит, у нас все в порядке.

Венарт прищелкнул языком.

– Я знаю, это звучит жестоко и бесчеловечно, и уж поверь – на самом деле мне жалко их, бедняг. Хотя если подумать, делается ясно, что они сами виноваты: сами пустили врагов в город, научили делать оружие и машины, а теперь уже поздно жалеть! Факт остается фактом – нам нужно зарабатывать себе на жизнь.

Ветриз кивнула.

– Так ты думаешь, мы стоим на пороге прекрасных новых возможностей?

– Вполне вероятно. Вполне вероятно.

– Ну и отлично. – Ветриз солнечно улыбнулась. – Значит, ввиду всех этих перемен я поступаю только разумно, наняв еще одного служащего. Я скажу Эйтли, она будет очень рада.

– Ветриз…

Венарт набрал было воздуха, но выпустил его обратно долгим укоризненным выдохом. По правде сказать, когда его сестре приходила в голову какая-нибудь идея, переупрямить ее делалось практически невозможно. Единственной разумной реакцией было принять это как данность и попытаться максимально сократить грядущие расходы, пока она сама не взялась за дело.

Венарт представил, что перед ним простирается широкая, прямая дорога к дому. Вернуться домой с выгодным товаром, с полным денег карманом – ради этого стоило сюда тащиться. Большего и просить невозможно.

Сколько известно об осадах, дела могли бы идти и куда хуже.

Бывают осады, когда защитники города голодают. Когда дохлая крыса или дрозд переходят из рук в руки по цене хорошего бушеля пшеничной муки, когда по городу бродят слухи о разрытых могилах и людоедстве, вырастая на почве черного отчаяния, как поганые грибы во тьме. Бывает и наоборот: лагерь осаждающих в гиблых бесплодных болотах наблюдает спокойную жизнь крепкого, хорошо снабжаемого города – как часовым на стенах приносят сытный обед, в то время как их врагов косит равно голод и горячка. Или осады, когда требушеты осаждающих сыплют в город кусками гниющих трупов, чтобы распространить мор в его стенах; или напротив – требушеты города посылают в гущу осаждающих ковриги черствого хлеба, чтобы посмеяться над их голодом. Бывает и так, что город выдерживает двойную осаду – врага снаружи и болезнь изнутри. А иногда мор переходит с одного врага на другого, так что по обе стороны стены войско истаивает, как дождь на горячих камнях. Осаждаемые страдают летом от жестокой жары, осажденные – зимой, от ледяного холода. В общем, осада – крайне неприятное занятие для всех участников. Затянувшаяся война никому не приносит добра.

Другое дело осада Перимадеи: ее и осадой-то трудно было назвать. Конечно, горожане не могли свободно выходить из города на равнину – но, по правде говоря, они в этом и не нуждались. Гуртов мост в основном предназначался для входа и выхода чужеземцев; сами перимадейцы испокон веков пользовались морским путем, через гавань. Завоз товаров с суши никогда не был важен – основную часть продуктов доставляли по воде. Если же доставка морем обходилась несколько дороже, это компенсировалось ростом цен. Когда стало ясно, что вряд ли можно ожидать нового штурма и по реке во вражеский лагерь не доставляется материал для новых осадных машин, лестниц и так далее, горожане начали терять к осаде интерес. Кроме продолжавшихся дебатов о допустимости использования горючей смеси (политические фракции считали нужным их поддерживать, как продолжает чадить лампа с сырым фитилем), мало что в ходе войны волновало простых людей. Они просто выбросили осаду из головы и вернулись к будничным обязанностям.

Люди Темрая также оказались мало-помалу затянуты в повседневную рутину. Равнина за городом не выкашивалась лет десять, что теперь сделало ее превосходным пастбищем. Река также изобиловала рыбой, и после изнурительного труда над осадными машинами отдых только приветствовался. У кочевников было немало забот. Они восстановили дамбу, трудились над изготовлением и оперением стрел, отковкой наконечников, починкой доспехов.