Рябиновый мед. Августина - Алина Знаменская

Ночь, обволакивая женщину, заставляла испытывать страх, ни на что из пережитого не похожий. И Августина ждала утра.

Но и утро не принесло покоя. Целый день она бродила сама не своя, перекладывая предметы. То выходила во двор, то возвращалась, чтобы вновь наткнуться взглядом на вещи Алексея — портупею, чайную чашку из любимского дома, картину Ивана, на которой Троицкий ансамбль и сторожка на берегу Учи.

Вещи эти, казалось, наблюдали за передвижениями Августины и все понимали. К тому же Эмили бросала тревожные взгляды и несколько раз пыталась подступиться с расспросами. Ася уклонялась от разговоров, но от этого не становилось легче.

Все, что было сейчас вокруг нее, сегодняшнее время каким-то образом отодвинулись. Словно она сама, та, прежняя, вчерашняя влюбленная гимназистка, выплыла из прошлого. Она требовала свое — свою страсть, не прожитую в полную силу, неисполненные желания, оправдание всех страданий, пережитых после. Она была моложе, сильнее и безрассуднее Аси теперешней. И с ней было не совладать.

К вечеру ее состояние стало невыносимым. Единственное место, которое, как она надеялась, могло внести какую-то ясность, это могила сына, и она отправилась туда.

Знойный вечер не принес прохлады. Воздух был тяжел и густ, солнце плавилось, лениво подползая к своей западной гавани.

Здесь, в Бухаре, ночь наступала всегда неожиданно. Вечер кажется бесконечным, но впечатление это обманчиво — ночь подстерегает его у края неба и обрушивается, вмиг захватывая в свои объятия всю округу целиком.

Ася знала это, но продолжала сидеть на могилке сына, как на единственном острове спасения для себя. Это место избавляло ее от необходимости выбора, и зыбкая надежда избежать его существовала для нее только здесь.

Но она ошибалась.

— Августина!

Лев появился из-за деревьев. В этот момент, как занавес, на Бухару упала искристая ночь. Он подошел к ней, взял за руки. Мгновенно по рукам побежали невидимые потоки, кровь застучала в животе и в висках.

— Я знал, что ты придешь сюда. Пойдем.

Прежде чем она ответила, его губы нашли ее рот. Звезды закружились над головой вместе с черными силуэтами деревьев.

— Все будет хорошо, пойдем, — тихо повторял он, увлекая ее за собой. Она двигалась как во сне — не видя дороги, не различая иных звуков, кроме стука собственного сердца.

Они отошли довольно далеко от кладбища, когда со стороны воинской части до них донесся стук копыт. Это был одинокий всадник, и он торопился.

Ася остановилась.

Лев тянул ее за руку.

— Пойдем, нам нужно торопиться.

— Это Федулов, — сказала Ася, безошибочно узнав красноармейца по белой курчавой голове, мелькающей меж деревьев.

— Бог с ним, пойдем.

— Нет, ты не понимаешь. Что-то случилось. Он скачет один ночью в город. Он едет к нам, это ясно.

— Тебя нет, Ася. Забудь. Проводник не будет ждать, нам нужно идти.

— Это Федулов. Может, что-то с Марусей. А может… Ты не понимаешь, я должна знать!

Лев что-то говорил ей, обнимая за плечи, но она не слышала его: она вся была устремлена туда — вслед за лошадью красноармейца Федулова. Она вдруг ясно почувствовала, что не может не узнать, что случилось, ведь зачем-то он несется ночью, подвергаясь опасности, в город.

— Ася, я не пущу тебя. Я люблю тебя, Ася! Ты нужна мне, не уходи!

Но она молча уходила от него, в темноте натыкаясь на камни, попадая ногами в ямки вырытой глины, падая и карабкаясь наверх, чтобы срезать путь.

— Э-эй! — громко крикнула она, но Федулов не слышал. — Э-эй!

— Кто здесь?

Всадник остановился у городских ворот. Конь нетерпеливо перебирал ногами.

— Это Вознесенская, — задыхаясь, объяснила Ася, карабкаясь на холм. — Что случилось?

— Августина Тихоновна? Вы здесь? Федулов спешился. Помог ей подняться.

— Я к вам.

— Я уже поняла. Что-то с Марусей?

— Нет. Алексей Сергеич ранен. За вами посылать было не велено, идет операция. Но мы с Марусей решили — негоже это.

— Ранен?..

Ася опустилась на землю у ног коня.

— Да вы не волнуйтесь, там доктор. Но все же ранение тяжелое. Я подумал…

— Я еду с тобой. Поворачивай.

Федулов помог Асе подняться в седло. Она ни разу не оглянулась в темноту, где остался Лев.

Они мчались, и ночь гналась за ними. Но вот уже костры воинской части.

Большая палатка лазарета была освещена изнутри желтым светом керосиновых ламп. У входа дежурил красноармеец и Асю впустить внутрь отказался.

— Идет операция.

— Где командир? — звенящим от волнения голосом спросила Ася.

Красноармеец кивнул в сторону палатки, откуда уже шел к лазарету высокий худощавый командир Щедрин.

— Я хочу знать положение моего мужа, — все тем же звенящим голосом проговорила Ася. — Рана опасная?

— Задето легкое. Потеряно много крови. Но будем надеяться на лучшее, Августина Тихоновна. Идет операция.

— Кровь нужна? У нас с ним одна группа крови.

— Я спрошу у доктора. Идемте.

Командир скрылся в палатке. Через минуту вышел Артем. Белый халат его был забрызган кровью. Артем наспех вытирал мокрые руки.

— Ася, ты? Кровь нужна, идем.

Ее привели в ту же палатку, где оперировали Вознесенского, только за ширму. Она видела сквозь белую ткань больничной ширмы преувеличенную тень мужа, лежащего на столе, видела, как вздымается его грудь, слышала свист, раздающийся оттуда. Артем крепко взял ее за руку.

— Не бойся, Артем, я не упаду в обморок. Делай, что нужно.

Сколько прошло времени? Может, час, может, больше. Ей велели лежать, потому что крови взяли много.

Ася осталась на кушетке и видела все, что происходит за ширмой. Видела, как устанавливают штативы с физраствором, как хирург колдует, зашивая, словно куклу, безвольное тело Вознесенского. Но оно дышит. Дыхание это прерывисто, трудно, неровно.

Ася, как заклинание, повторяла, следя за ирреальным теневым действом: «Дыши, дыши!»

И потом, когда в палатку просочился рассвет и тени от лампы стали синими, она повторяла, глядя на профиль, отпечатанный на белой ширме:

— Дыши. Дыши.

Чтобы ненароком не заснуть от слабости, то и дело щипала себя за руку. Ей казалось: засни она, и Вознесенский бросит дышать. Ася была уверена, что только ее волевое усилие заставляет его легкие вбирать и выбрасывать воздух.

— Дыши, Вознесенский, дыши…

Вошел санитар и потушил лампу. Тени исчезли.

Весной 1928 года ожившее было за годы НЭПа хозяйство Кругловых претерпевало новую катастрофу. Чайную с постоялым двором закрыли. Несколько лет семья занималась извозом, но и этот период закончился.