Гротеск - Нацуо Кирино

— Ну что, папаша? Погуляем?

«Папаша» дохнул перегаром и заорал:

— Вали отсюда! Выпить спокойно человеку не дают!

Наблюдавшие за этой сценой зазывалы из кабаре покатывались со смеху, хлопая друг друга по плечам.

— Ну и ведьма! — сказал один другому.

Почему ведьма? Я пробиралась через многолюдье, не находя ответа на этот вопрос. Именно здесь, на этой улице, меня подцепил Араи. И мужиков вокруг полно, приняли хорошо и маются — не знают, куда себя деть. И я теперь гораздо симпатичнее. Почему тогда все так нещадно шпыняют меня или вообще не замечают?

Я подошла к хорошо знакомому зданию. Здесь помещалась моя прежняя контора — «Сочная клубника». Сколько можно шататься по улицам в такой холод? Да… Похоже, звезда моя закатилась. Посидеть бы месячишко в конторе. Тепло, светло… сидишь и ждешь, когда тебя вызовут. Может, так лучше? Примут меня обратно? Но, вспомнив, как дежурный выставил меня за дверь, я поняла, что даже в нынешнем незавидном положении мне будет непросто решиться снова войти туда.

Постояв в раздумье, глядя на лестницу, ведущую в контору, я уже было поставила ногу на ступеньку, но тут на пороге «Сочной клубники» появился какой-то тип — не хозяин заведения и не дежурный — и начал спускаться. Безобразно толстый и с таким двойным подбородком, что снизу нельзя было разобрать, какое у него лицо. Несмотря на мою худобу, шансов разойтись на узкой лестнице у нас не было, поэтому я отступила и с нетерпением стала ждать, когда толстяк пройдет. Он поднял руку: «Извините!» — и окинул меня оценивающим взглядом с головы до ног.

— Может, хочешь поразвлечься? — в который уже раз за вечер предложила я.

— С кем? С тобой?

Толстяк криво усмехнулся. Голос его, хоть и звучал как забитая жиром треснувшая труба, показался мне знакомым. Кого он мне напоминает? Я наклонила голову, не забыв при этом, конечно, приложить палец к подбородку — это добавляло мне привлекательности. Толстяк тоже попробовал нагнуть голову, но получилось неважно, уж больно шея заплыла жиром.

— Мы где-то встречались?

— Мне тоже кажется, я тебя где-то видела.

Когда он спустился с лестницы, я обратила внимание, что он всего на несколько сантиметров выше меня. Изучающий злой взгляд. Глаза — как у змеи.

— Где же? Ты в моей фирме не работала?

И тут я вспомнила. Конечно, это Такаси Кидзима! Тот самый, в кого я влюбилась в школе, кому писала письма. Во что он превратился! Гора мяса, а ведь был тоненький, как лезвие.

— Постой, постой! Это ты все время с сестрой Юрико ходила? — Кидзима раздраженно постучал себя по затылку, пытаясь вспомнить, как меня зовут. — Ты на год старше была…

— Кадзуэ Сато, — подсказала я, иначе он бы еще час вспоминал.

Кидзима вздохнул с огромным облегчением и на удивление дружелюбно проговорил:

— Сколько же мы не виделись? Как меня из школы выперли. Двадцать лет.

Я раздраженно кивнула, оглядывая наряд Кидзимы. На нем было дорогое пальто песочного цвета — не иначе кашемировое; на правой руке золотой перстень с бриллиантом, на запястье толстый браслет. Волосы уложены, хоть и не по последней моде. Похоже, у него все в порядке. Неужели он все еще занимается сводничеством? Зачем ему это? Какого черта я по нему в школе умирала? Мне стало смешно от этой мысли.

— Что смешного?

— Как я умудрилась в тебя втюриться?

— Я помню твои письма. Забавные…

— Забудь, — буркнула я. Та история — единственное, за что мне было стыдно в жизни. Я разозлилась на Кидзиму и двинулась вперед, но тут же передумала: — Слушай, Кидзима! Может, хочешь поразвлечься?

Кидзима торопливо замахал руками:

— Ничего не получится. Я гей. Это не по моей части.

Вот оно что! Ну и дура же я! Ишь размечталась! Я пожала плечами:

— Ну, тогда пока.

Тяжело дыша, Кидзима пустился за мной и, догнав, схватил меня за плечо.

— Сато, погоди! Что с тобой произошло?

— В каком смысле?

— Ты страшно изменилась. На улице дежуришь? Слышал, тебя взяли в компанию G.? Что случилось?

— Ничего. Как работала, так и работаю. — Я стряхнула его руку. — Замначальника отдела.

— Круто! А вечерами, значит, подрабатываешь? Счастливые вы, бабы. С двух сторон деньги можете качать.

Я обернулась к нему:

— Ты тоже совсем другой. Вон какой толстый стал. Я тебя даже не узнала.

— Выходит, мы оба изменились, — фыркнул Кидзима.

«Ничего подобного!» — сказала я про себя. Я всегда была худая и красивая. А сейчас стала еще лучше.

— Я тут на днях встретила Юрико. Она тоже изменилась.

— Юрико? Не может быть! — Кидзима несколько раз повторил ее имя. Моя новость взволновала его. — Ну как она? В последнее время мы совсем не общались. Я беспокоился за нее.

— Тяжелый случай! Толстая, страшная… Куда вся красота подевалась? Я поверить не могла. Знаешь, что я подумала? Двадцать лет назад мы с ней были как небо и земля. А сейчас сравнялись, почти одинаковые. И чего тогда я ей так завидовала, чего ревновала?

— Угу, — буркнул Кидзима уклончиво.

— Она, как и я, на улице углы обтирает. Говорит, скорее бы конец. Ей на все забить. Это же ты ее втянул в это дело. Скажешь, нет?

Кидзима скривился — видно, мои слова были ему неприятны. Застегнув державшуюся на честном слове пуговицу на пальто, он поднял глаза к небу и издал трагический вздох.

— Ты здесь работаешь?

— Нет. Мой приятель держит эту точку. Вот, решил заглянуть… А ты?

— Раньше работала. Холодно на улице, я подумала: может, возьмут меня опять на какое-то время. Не замолвишь за меня словечко?

Лицо Кидзимы вдруг застыло, он категорически покачал головой:

— И не думай. На месте хозяина я бы тебя не взял. В девочки по вызову уже не годишься, да и вообще ты перезрела. Кто на тебя клюнет? Так что не мечтай.

— Это почему же? — возмутилась я.

— Ты уже перешла черту. Если к таким, как я, цепляешься, значит, плохо твое дело. Остается только улица. Девушки по вызову — легкоранимые, нервные, им такая работа не годится.

— Я тоже легкоранимая и нервная.

Кидзима посмотрел на меня с большим сомнением, уголки его рта опустились.

— Скажешь тоже! Да тебя ни на каком ветру не продует. Сплошной адреналин. Даже страшно делается. Тебе это все в удовольствие. А в фирме ты всем просто голову дуришь. Плевать ты на них хотела.

— А ты как думал? Нужно же как-то жить. В фирме меня с самого начала ни во что не ставили. Я туда пришла, как на крыльях прилетела. Думала: вот сейчас покажу, на что способна. Но эти охламоны ценят за другое — им смазливую физиономию подавай и все такое. Рожей, как им кажется, не вышла — можешь отдыхать. А я не люблю, когда меня задвигают в угол.

Я говорила, чувствуя, как закипаю, как краска заливает щеки. Кидзима выслушал меня, не прерывая, потом вынул из кармана мобильник и вопросительно взглянул на меня: «Ну что? Все?»

Я быстро сменила пластинку:

— Дай мне визитку. Может, пригодится. Поможешь когда-нибудь.

Кидзима скорчил кислую мину. Ему явно не хотелось со мной связываться.

— Вдруг Юрико умрет, к примеру…

Он тут же посерьезнел и протянул мне визитную карточку.

— Увидишь Юрико — скажи, чтобы позвонила.

— Зачем?

— Ну… — протянул Кидзима, сжимая в пухлой руке мобильник, — просто интересно. Любопытно.

Любопытно… Ответ вполне удовлетворительный. Когда я говорю клиентам, что работаю в большой компании и окончила университет Q., все они делают изумленное лицо и задают один и тот же вопрос: почему ты этим занимаешься? Я им отвечаю: именно потому, что я офис-леди. И это правильный ответ — он их радует, удовлетворяет любопытство. Днем я — добродетельная дама, ночью — развратная шлюха. Мужики почему-то верят в такие сказки. Поэтому я горжусь, что стала такой классной проституткой. А на работе веду себя так, как другие не могут себе позволить, и довольна этим. Любопытство — ключевое слово, и получи оно нужную функцию, все были бы счастливы — и я, и клиенты. Но клиенты почему-то испарились. Странно, однако ничего не поделаешь. И дело не во мне, я какая была — такая и осталась. Выходит, не стало клиентов, у которых я вызываю любопытство?

— Кидзима! Мужики, наверное, клюют на меня из любопытства. Но почему в последнее время у меня такая засуха? Все как-то разом изменилось.

Кидзима потер толстым пальцем мясистый подбородок:

— Думаю, мужики, которые тебя снимают, хотят понять, как ты докатилась до такой жизни. Это не любопытство, а что-то более основательное, глубокое. Нормальным мужикам правда ни к чему. Они побоятся. Ты не обижайся, но кто захочет деньги выбрасывать, чтобы с тобой переспать? А найдется любитель — значит, отчаянный какой-то, раз потянуло на такое…

— Докатилась?! Я?! — изумленно воскликнула я. — Никуда я не катилась! Что ты несешь?! Это моя месть. И на какое «такое»? Ты говори, да не заговаривайся.