Портрет в коричневых тонах - Исабель Альенде

произойдёт огромная ссора. Правда, стоит сказать, что наши стычки столь же запоминающиеся, как и наши последующие страстные примирения – всё это никак нельзя назвать спокойной и приторно-сладкой любовью. Хотя, защищая это высокое чувство, можно сказать, что по своей сути оно крепкое и продолжительное, и даже кажется, что различные препоны такую любовь никак не спугнут, а, скорее наоборот, лишь её укрепят. В браке, порою, необходим здравый смысл, которого как раз нам обоим и не хватает. Тот факт, что мы не женаты, существенно возвышает нашу любовь друг к другу, ведь каждый из нас может посвятить время самому себе, и вдобавок мы оба располагаем собственным пространством. Когда же мы чувствуем себя на грани нервного срыва, нам всегда удобен вариант расстаться на несколько дней, после которых, почувствовав невыносимую тоску по взаимным страстным поцелуям, объединиться вновь. С Иваном Радовичем я научилась в любой ситуации не лезть за словом в карман, а, если надо, то и постоять за себя. Если ему и покажется странным предательство, – которого, надо сказать, никоим образом не хочет сам Бог -, но как то уже случилось у меня с Диего, я не стану изнурять себя плачем, который полностью охватил меня в прошлый раз. Теперь я поступлю ровно наоборот – задавлю все слёзы в себе, не испытывая ни малейших душевных мук.

Нет, пожалуй, я не стану говорить о близости, которой я делюсь со своим возлюбленным. Однако даже в этом вопросе есть эпизод, замалчивать о котором я просто не могу, потому что его никак нельзя предавать забвению, не допущение которого и есть основная причина, побуждающая меня писать все эти страницы. Мои ночные кошмары представляют собой целое путешествие вслепую к загадочным тенистым пещерам, в которых спят мои самые старые воспоминания, будучи запертыми в глубочайших слоях сознания. Фотография и ведение записей являются всего лишь некой попыткой уцепиться за конкретные моменты, прежде чем те рассеются навсегда, они же помогают и сосредоточиться на воспоминаниях. Вот два процесса, которые и придают смысл моей жизни. Мы с Иваном вместе уже несколько месяцев, и привыкли к нашим тактичным обыденным встречам лишь благодаря доброму дяде Фредерику, кто неизменно бережёт нашу взаимную любовь с самого момента её возникновения. Иван должен был прочесть очередную лекцию по медицине в некоем городе на севере страны, куда я его и сопроводила под предлогом сфотографировать там месторождения селитры, где у простого народа, как известно, были крайне нестабильные условия работы. Английские предприниматели отказывались вести диалог с рабочими, отчего и царила между ними атмосфера нарастающего насилия, которая просто не могла не достигнуть своего пика, что, впрочем, и случилось несколько лет спустя. Когда подобное всё же произошло, а оно имело место в 1907-м году, я оказалась там совершенно случайно. Вот почему мои фотографии представляют собой единственное неопровержимое свидетельство реально бывшего в Икике массового убийства, ведь благодаря правительственной цензуре из истории страны ловко исчезли две тысячи мёртвых, которых я собственными глазами видела на площади. Однако это уже другая история, которой нет места на страницах данной книги.

Впервые попав в город вместе с Иваном, я даже не подозревала о трагедии, свидетелем которой я невольно стану позже; ведь в этом городе мы оба решили провести наш непродолжительный медовый месяц. В гостинице мы зарегистрировались по отдельным номерам, и в первую же ночь, после того, как каждый завершил свой трудовой день, он пришёл в мою комнату, где я уже ждала своего мужчину с великолепной бутылкой вина под названием Виноградник Паулины. До этих пор наши взаимоотношения были всего лишь неким плотским приключением, исследованием обоюдных чувств, что лично я считала самым главным. Ведь благодаря им мне наконец-то удалось преодолеть унижение, испытываемое ввиду отказа Диего, и понять, что всё же я не стала женщиной-неудачницей, чего так боялась и поначалу думала сама на себя. С каждой встречей с Иваном Радовичем я всё больше ему доверяла, по ходу преодолевая собственные робость и стыдливость. Однако ж, я так и не понимала, что наша славная тесная дружба в какой-то момент открыла дорогу большой взаимной любви. В этот вечер мы не прекращали объятия, став совершенно безвольными от дневных многочисленных тягот и от выпитого хорошего вина, напоминая собой мудрую пожилую пару, занимающуюся любовью уже раз в девятисотый, отчего напрочь утратившую способность как удивляться, так и разочаровываться. И что же для меня было в нём такого особенного? Да полагаю, что и ничего, за исключением, пожалуй, не раз повторённого с Иваном взаимного счастливого опыта, уже, надо думать, достигшего критического количества раз, необходимых для того, чтобы окончательно разрушить всю некогда выстроенную мною же оборону. Случалось и так, что при очередном оргазме, будучи в крепких объятиях своего возлюбленного, я чувствовала подступавшие к горлу всхлипывания, что как следует встряхивали меня целиком и полностью. Они повторялись ещё и ещё даже спустя какое-то время и вплоть до тех пор, пока меня неизвестно куда не увлекал неудержимый след к тому моменту успевших накопиться слёз. Я плакала и плакала, увлечённая чувствами, одновременно покинутая и уверенная находясь в объятиях мужчины так, как я и сама уже не помнила; хотя подобное, несомненно, имело место в моей жизни и ранее. Где-то внутри меня сломалась некая перемычка, отчего застарелая боль, точно растаявший снег, вновь вышла из берегов. Иван как не задавал мне никаких вопросов, так и не пытался утешить. Напротив, он только крепко прижал меня к своей груди и просто дал мне возможность выплакать все свои слёзы, а когда, чуть успокоившись, я сама захотела с ним объясниться, то молодой человек совершенно неожиданно закрыл мне рот долгим поцелуем. Впрочем, в это время у меня пока не имелось какого-либо объяснения случившемуся, нужно было ещё таковое выдумать. И всё же теперь я знаю – ведь подобное имело место ранее и не один раз - , что почувствовав себя совершенно вне опасности, укрытой и защищённой со всех сторон, я снова вернулась в собственные воспоминания о первых пяти годах своей жизни. Другими словами, я очутилась в том времени, которое моя бабушка Паулина и все остальные люди скрывали от меня под загадочным покрывалом. Первым делом, уловив разумом очередную вспышку просветления сознания, я увидела образ своего деда Тао Чьена, шепчущего моё имя на китайском языке – Лай-Минг, Лай-Минг, слышала я, как он без конца повторял. Хоть это и был всего лишь кратчайший миг, однако ж, ясный и светлый, точно луна. Затем я, так и