Генофонд нации - Владислав Виноградов

– Нет, это означает поспать. Но и курить тоже можешь.

– А мы его не пропустим?

– А на что тогда это? – вопросом ответил на вопрос Второй, кивнув на несколько мобильных телефонов, воткнутых в держатели. – Те, кто его пасут, меня знают. За хорошую работу плачу сполна. За плохую тоже.

При этом Скотч посмотрел в сторону «Запорожца».

Карел нагнулся к своему портфелю, а когда выпрямился с бутылкой в руке, то второй раз за вечер ощутил выплеск адреналина – в лоб смотрел двуствольный пистолет, вроде тех, что носят американские «копы» как второе оружие.

При виде фляжки Второй, скривив губы, опустил «дерринджер».

– Нервы хорошо лечат в Карловых Варах, – сказал Бредли и щелкнул ногтем по бутылке. – Обоим хватит на пару глотков. «Бехеровка».

– Вали один. Я пью напиток «мишек Гамми».

– О?!

– Водка с коньяком. Коктейль скинов. Выпьют и идут мочить черных.

«Бехеровка» булькнула в луженой глотке Бредли. Стало чуть полегче. Но, как всегда под утро, накатывала тоска.

– Послушай, э-э-э, Второй, они к тебе ночами не приходят?

Скотч сразу понял, кого имел в виду мужик с заметным акцентом, похожим на прикарпатский. Он имел в виду тех, кому помог досрочно сыграть в ящик. Видно, дед знавал лучшие дни, хотя сейчас ни на что путевое не годился – рыхлый, мешки под глазами, выхлоп на полтора метра. А пьющий человек работы не сделает, нет. Хотя с пяти метров из автомата по машине не промахнется и пьяница с тряскими руками.

Дальнейшая роль Первого была определена «железной Мэгги» [113] , подписавшей Скотча на это дело. И такой расклад его вполне устраивал, как и сумма контракта.

Поэтому Скотч не стал философствовать. Что за интерес рассуждать о смысле жизни с без пяти минут покойником?

– Отвечаю, что после сегодняшнего они к тебе приходить не станут, – сказал Скотч. – Без базара.

– Правда? – с надеждой спросил чуть сомлевший от горькой настойки Карел Бредли.

– Честное комсомольское, – ответил Скотч, глядя на шоссе, над которым длинными полосами плыл морозный туман.

2. Час Быка

Без четверти четыре Токмаков открыл глаза. Два часа сна полностью восстановили боевую форму. Он еще раз проверил документы по алюминиевому делу, запер замки кейса шифратором, передернул и поставил на предохранитель затвор «Макарова».

У пистолета ТТ предохранителя нет, поэтому Токмаков не стал досылать патрон. Зато этот сувенир из Саратова имел глушитель, благодаря чему его удобно было заткнуть за пояс.

Бронежилет Непейводы – Виктор облачался в него всякий раз, когда его прихватывал радикулит, – и охотничий карабин «Сайга» 20 калибра со складным прикладом дополнили снаряжение для поездки в столицу.

Длинный коридор третьего этажа был полуосвещен. В четыре часа утра кроме опера с потекшей крышей по нему могли бродить лишь неприкаянные души «замученных» в этих стенах воров, именовавших себя элитой бизнеса.

Видимо, с одним из таких привидений Токмаков и столкнулся, повернув за угол. Привидение ойкнуло, звякнула разбитая чашка, и Токмаков узрел Жанну Милицину.

Она тоже узнала его и вдруг прижалась к Вадиму всеми округлостями и впадинками, которыми наделила ее природа и которые она эгоистично скрывала от сослуживцев, маскируя строгими костюмами.

Однако в этот ранний час она забыла о маскировке. И о чопорном тоне классной дамы. Токмаков застал ее врасплох, за что и был награжден поцелуем – далеко не братским, отнюдь не товарищеским. Узкие стеклышки ее очков тронула дымка его дыхания.

Мягкие губы Жанны пахли свежезаваренным кофе. Он вдруг понял, что его тянуло к этой женщине с первой минуты, когда он увидел ее в аэропорту в смешном голубом пуховике, оттенявшем синие глаза.

Сейчас ее глаза были темнее. Они казались аметистовыми. Фиолетовыми. Фиалковыми…

Токмаков разжал пальцы – и вся его амуниция с грохотом рухнула на пол, распугивая вышедших на променад тараканов. Освободившиеся руки знали, что им делать.

Но Жанна вдруг откинула голову, уперлась ему в грудь кулачками:

– Ты просто несносный тип, Вадим Евгеньевич! Неужели нельзя как-то иначе?

Виновато пожав плечами, Токмаков подумал, что уже опечатал кабинет, да и вообще это плохая примета – возвращаться. Но не в коридоре же?.. Душевное смятение вылилось в самый дебильный вопрос, какой только можно было представить:

– Иначе – это как?

– Мне еще и этому тебя прикажешь учить? А я думала, что у тебя большой опыт! Ну, как-нибудь мягче, нежнее, что ли…

Токмаков разозлился. Черт возьми, опять она его «лечит»! Сейчас будет тебе нежнее! А вот мягче – не обещаю…

Прижал к стене, одним движением поднял юбку. Отлетевшая пуговица покатилась по полу среди осколков разбитой чашки. Посуда бьется – к счастью!

Может быть, счастье оперуполномоченного по особо важным делам как раз и является утра в образе юной следачки в узких очочках и задранной до ушей юбке? В четыре часа – то ли ночи, то ли уже утра…

Пальцы скользнули за поясок колготок, под резинку трусиков. Он уже ощущал прохладную гладкую кожу ее бедер, когда Жанна в свою очередь несмело коснулась его ремня, и тут же отдернула руку как ужаленная:

– Ой, что это у вас?

Вопрос был по меньшей мере странным, как и обращение на вы. Но уже в следующую секунду Токмаков понял, что рука Жанны наткнулась на глушитель заткнутого за пояс пистолета.

– Вообще-то «левый» ствол…

Нелепость ситуации стала ясна обоим. Жанна рассмеялась (Токмаков отметил, что впервые слышит ее смех) и сказала:

– Все, коллега, проехали. Мне утром дело везти в прокуратуру, Логиновский за сроками следит строго. Вот пришлось задержаться, а мне нельзя работать по ночам. Если жаворонка пытаются сделать совой, то возможны эксцессы… И куда, спрашивается, закатилась эта чертова пуговица?

Вместо ответа Токмаков предпочел отвести глаза – слишком завлекательно выглядела Жанна Феликсовна в полуспущенных колготках искавшая пуговицу среди осколков чашки и боевой амуниции.

– А если этого жаворонка, ставшего совой, другая сова однажды вечером пригласит в какой-нибудь тихий ресторанчик? – прямо поставил вопрос Токмаков.

– Это вы, что ли, сова? – со вновь прорезавшимся в голосе следаческим подозрением спросила Жанна, поднимаясь с колен. Одернув юбку и подтянув колготки, она вновь перешла на официальный тон.

– Понимаю, в настоящий момент я больше смахиваю на вьючного осла… – самокритично заметил Вадим. – Только не говорите, что я похож на осла всегда.

– Хорошо, говорить не буду, – проявила снисхождение Жанна Милицина. – А вообще, куда это вы собрались в четыре часа утра со всем этим железом?

Токмаков коротко рассказал о культпоходе в ДК «Выборгский» и предстоящей сегодня в встрече с заместителем Генерального прокурора.

– И вы собрались в такой путь один?

– Непейвода хотел ехать, но… Ты же понимаешь, командировку мне никто не выписывал. За обращение сразу в Генпрокуратуру тоже по головке не погладят. Так зачем обоим получать? Лучше я один.

– Ну да: один, всегда один! – язвительно сказала Жанна. – А сохранность документов вы один обеспечите?

– Ты же видишь – у меня здесь целый арсенал, – ответил Токмаков, поднимая с пола припасенную в дорогу амуницию.

– И за поясом тоже…

На прощание Жанна выступила в своем привычном репертуаре, допустив единственное послабление – опять назвала Вадима на «ты»:

– Не превышай скорость, Токмаков, там наверняка гололед. Будь осторожнее в Москве – там большое движение и много жуликов. А еще обязательно звони с дороги, ты слышишь!

Открывая дверь на лестничную площадку, Токмаков поборол искушение обернуться. И без того знал: Жанна смотрит ему вслед. Настенные часы в холле Управления показывали четыре с минутами. Четыре утра – час Быка, смутное, тревожное время.

Вырвавшись из города, на тридцатом или сороковом километре, Токмаков вдруг обнаружил, что в боковом зеркале его «Волги» уже пять минут горит сдвоенный огонек – свет фар ехавшей следом машины. Она не приближалась и не удалялась, когда Вадим сбрасывал или прибавлял газ – четко держала дистанцию.

Гости пожаловали?

Скинув скорость до восьмидесяти, Токмаков произвел боевые приготовления. Слева у дверцы он пристроил бронежилет Непейводы, о боевых свойствах которого было известно лишь то, что изделие помогает при шейном радикулите. Выдернув из чехла «Сайгу», передернул затвор и положил ружье – копию автомата Калашникова – на правое кресло. Расстегнул куртку так, чтобы «Макаров» в подмышечной кобуре тоже был под рукой. Убавил зачем-то громкость радиоприемника и только после этого бросил взгляд в зеркало.

Знакомый сдвоенный огонек пропал. Странно, вроде съездов с шоссе не было…

Горизонт на востоке становился чуть светлее, но было еще темно, и Вадим не выключал фар. Встречных машин было больше чем попутных, за все время его обогнали лишь две – «бомба» и «мерс». Правильно, на других тачках в Москву нечего ездить…