Реквием по любви. Грехи отцов (СИ) - Сладкова Людмила Викторовна "Dusiashka"

Глава 74

Почти сразу Лизе поплохело. Если до этого момента она умудрялась хоть как-то «держать» лицо, то теперь сдалась окончательно. Ей стало нечем дышать из-за болезненного комка в горле. Из-за непролитых слез, от которых страшно жгло и выедало глаза. Из-за проклятого пепелища где-то там… в области сердца. Она никак не могла взять себя в руки. И даже не пыталась успокоиться. Знала, что бесполезно. Эмоции хлестали ее наотмашь. Не щадя.

Без особых усилий сметали в бездну весь ее самоконтроль. Она завороженно смотрела на свою маму… живую, несломленную, гордую, красивую до умопомрачения, и готова была в голос выть, от желания… просто прикоснуться к ней. Крепко прижать к себе, и никогда не отпускать, шепча на ухо: я здесь, мамочка! Я рядом, родная! Мы все с тобой преодолеем! Но, увы. Глупые детские надежды сдохли. Давно разбились о скалы жестокой реальности. И дата внизу экрана, лишний раз подтверждала это. Лиза с небывалой горечью принимала тот факт, что данную запись мама сделала всего за неделю до своей гибели. Бегло взглянув на Макара, она поняла, что тот вообще пребывает в некоем подобии транса. Он, точно одержимый, таращился на ее мать. С тоской. С абсолютным обожанием. Не мигая. Забывая даже дышать. В какой-то момент, явно сам того не замечая, он схватил Лизу за руку. Совершенно не контролируя силу, смял ее ладонь своими стальными пальцами, чудом не раздробив ее бедные косточки.

Девушка зашипела от боли, но руку отнимать не стала. Так… ей было чуточку спокойнее. К тому же, встрепенувшись, Зарутский сам ослабил хватку. Как раз вовремя. Собравшись с мыслями, мама тяжело вздохнула, и произнесла с укором, глядя прямо в камеру:

- Вы говорили - крепись, Марина! Таков он, наш мир. Жестокий и циничный. Вы уверяли - время лечит! Нужно только продержаться. Нужно только перетерпеть. Первый год – самый сложный. Выстоишь – полегчает. Боль стихнет, раны затянутся, и ты научишься жить заново. Так вы говорили мне, когда я умоляла вас, пристрелить меня, и положить рядом с ним! Вы… всё врали. Врали, глядя мне прямо в глаза! Прошел не год. Прошли годы. А мне… лишь больнее. С каждым днем. С каждым часом. С каждым новым вдохом, который я делаю… а он – нет. Я не могу отпустить его! Я не могу забыть! У меня… не получается. Окажись он сейчас здесь, наверняка устроил бы мне приличную взбучку за слабохарактерность, за бесхребетность. И поступил бы верно. Ведь… Боже, мне бы хоть каплю его силы! Его стойкости и смелости! Все живут дальше, а у меня не выходит. Я не справляюсь. Цепляюсь за прошлое. Вгрызаюсь в воспоминания. Мне страшно… забыть его лицо. Страшно, забыть его голос. Тепло рук. А еще страшнее, окончательно потерять саму себя! И это реальность, в которой мне приходится существовать. Реальность, на которую меня обрекли вы! Я не живу, я существую. Единственная причина, по которой я все еще встаю по утрам – мои мать и дочь. Они не должны страдать только из-за того, что я не в силах совладать с самой собой. А я… не в силах. Это правда. Любой вопрос Лизы об отце, вызывает у меня приступ паники. Я впадаю в истерику, чем сильно пугаю ее. Не удивительно, что она спрашивает о нем все реже, и реже. Моя малышка не хочет лишний раз доводить меня до слез. Она тоже по-своему переживает. Зачем я рассказываю все это? Уж явно не с целью вызвать вашу жалость! Это последнее, что мне нужно от вас. Просто хочу напомнить, что вы – тоже люди. И у вас есть близкие, родные. Где гарантия, что завтра на моем месте не окажется ваша мать, жена, сестра, дочь? Вас любят, невзирая ни на что. Вас ждут домой, за вас переживают. А что в это время делаете вы? Без конца меряетесь членами, как мальчишки, в детском саду! Вам проще лишить кого-то жизни, чем дать человеку шанс! Чем выслушать друг друга, и попробовать договориться! Найти компромиссы по спорным моментам, конечно, сложнее, чем бездумно спустить курок! Чем растерзать кого-то толпой, точно стая шакалов! И после этого вы называете себя мужчинами? Знаете что? В гробу я видала все ваши понты, и гордыню! В мире ТАКИХ мужчин – напыщенных глупцов, возомнивших себя вершителями судеб, я жить точно не хочу! И Кирилла вам никогда не прощу!

Лиза вздрогнула, ибо последнюю фразу ее мать почти прокричала.

Ее трясло. В ее глазах стояли слезы. Запись прервалась. А когда возобновилась вновь, мама предстала в кадре собранной и спокойной.

Усевшись за стол, она обеими руками вцепилась в чашку чая, и продолжила дежурным преподавательским тоном:

- Прошу прощения! Эмоции – вещь непредсказуемая. И тем не менее, я очень постараюсь держать себя в руках. Нам нужно многое обсудить. И начнем мы, пожалуй, с самого начала. Как вы уже поняли, на случай непредвиденных обстоятельств, Кирилл оставил мне четкие инструкции. Я должна была немедленно связаться с Зарутским, и передать ему украшение. Я не понимала, почему он доверил хранение общака именно Макару, а не тому же Боре, но лишних вопросов не задавала. На обратной стороне изделия имелась подсказка.

Особенный шифр, по которому можно было найти компромат на Пескаря. Да, Кирилл перестраховался, и надежно спрятал все, что к тому времени успел раздобыть на него. Однако, когда его не стало, я… я не помню первые полтора месяца, после смерти мужа. Вообще. Все, как в тумане. Как только сознание стало более-менее проясняться, я вспомнила о его просьбе. Но было уже поздно. Макара к тому времени раскрыли. Как-то он прокололся. Чем-то выдал в себе засланного казачка. Но несмотря на это, за каким-то дьяволом, все равно остался в окружении Пескаря. Это казалось невероятным, но он стал работать на него. И теперь уже… по-настоящему. Нет, я не дура! Я догадывалась, для чего он это делал. Жертвуя собой, он защищал меня и мою дочь. Напрямую не говорил.

Но всякий раз, когда я просила его перестать, остановиться, свернуть со скользкого пути, слышала в ответ – иного выхода у нас нет! Смирись, Марина! А ведь они ломали его. Морально уничтожали. Перекраивали под себя. Заставляли творить такие вещи, которые прежде были ему чужды. Наш бедный Макар. Мне больно за него и по сей день. Но тогда… я жутко испугалась. У меня сбились ориентиры. Я не понимала, где друг, а где враг. Я самой себе казалась конченной психопаткой. Потому что, видела предателя в каждом человеке. Абсолютно в каждом! Даже в самых близких людях. В матери, которая не одобряла наш брак с Кириллом. В Боре, который по итогу занял место своего брата. В Аркаше, которого всегда любила, как старшего брата. Это было ужасно! Мне всюду мерещились приспешники Гарика.

Я не доверяла больше никому. Даже своей тени! И компроматом рисковать не могла. Слишком уж он ценен. В тот момент и приняла роковое для себя решение. Я ослушалась Кирилла. Украшение Макару передала, но про шифр промолчала. И как расшифровать его, намеренно ему не объяснила. Смысла в этом не видела. Подсказка, оставленная моим мужем, уже никуда и никого не привела бы. Ведь я добралась до компромата первой, и перепрятала его. Признаться, сама не ведала, что творю. Действовала чисто на инстинктах. Так мне велело мое сердце. И когда я ознакомилась со всеми материалами, когда просмотрела послание Кирилла… нет, легче мне не стало. Но прояснилось очень многое. И я решила, во что бы то ни стало, довести начатое им до конца. Правда, не сразу. Некоторое время… года два, или около того… просто ждала.

В глубине моего искореженного сознания теплилась надежда, что Кирилл вернется, и сам воздаст всем по заслугам. Да, мне так казалось. Я ведь не видела его тела! Боря не позволил мне... попрощаться с ним, как положено. Вот и преследовали меня мысли о том, что мой муж просто инсценировал свою смерть. Что на самом деле он жив, здоров, и скоро вернется к нам. Это продолжалось до тех пор, пока Аркаша не рассказал мне, почему Боря так жестоко поступил со мной. И от чего именно меня огородил. С того дня я не могла больше спать спокойно. Всякий раз думала о том, что сотворили с Кириллом. И каково было Боре, собирать своего брата по кускам. Тогда-то шоры с моих глаз слетели окончательно. Я взялась за дело, желая лишь одного - возмездия! Отмщения! Вендетты! Но осуществить мои задумки оказалось не так-то просто. Мы упустили драгоценное время.