Чужого поля ягодка - Карри

— Не стоит. Тебе нужно много сил, а от нас не особо убудет.

Голос был знакомый. Чужой. Но знакомый. Очень низкий, тихий, с придыханием в конце фраз, он звучал почти на пределе восприятия. Аж звери мурашки всей популяцией высыпали на кожу… где и принялись топтаться колючими лапками. И ментофлёр… знаком. Запах свежевыпавшего снега…

— Как любопытно. Ты и в сознании ведёшь себя так же, как без сознания.

И Миль вспомнила — это он неоднократно вторгался в её забытьё, это его внимательное, пристальное менто постоянно маячило на границе её сознания, и это его Миль всякий раз выпихивала за пределы своего существа, с ним без слов спорила, бессознательно блокируясь — и он отступал, но оставался рядом, не надоедая, но и не уходя, то и дело протягивая ментосенсоры и осторожно проверяя, не приоткрылась ли она, нет ли лазейки… Настойчиво вытаскивая её из небытия, а на просьбы — отвязаться, отпустить — отвечал:

«Не сбегай. Не отлынивай. Прикажи себе поправляться. Твоё тело сбито с толку».

«Устала, сил нет…»

«Не настолько, чтоб умирать от царапин», — насмешливо возражал он.

«Ну, тогда тело само справится».

«Но ты не даёшь ему заботиться о себе. Почему?»

«Я не даю? — удивлялась она. И соглашалась: — Похоже, что так…»

«И почему?» — допытывался он.

Миль спросила себя о том же, и обнаружила, что вокруг и внутри — пустота, в которую и утекают остатки её сил… и нет никакого желания остановить эту утечку. Незачем. Нет Бена, нет основы, держащей её здесь…

Она так и ответила.

«А если ты ошибаешься? Его, конечно, экранируют, но только потому, что вдвоём вы вдвое опаснее, а ты и одна дел наворотила…»

«Я видела…»

«Ну что ты видела? Как его парой стрел задело? Крови было много, да. И упал он, потому что наши стрелы всегда чем-то обработаны. Не всегда, правда, ядом. Парализатор — хорошее оружие, но мы их не производим, сама понимаешь. Приходится по возможности экономить. Эй… Ты меня слушаешь?»

А Миль замерла, опасаясь розыгрыша, разочарования.

«Это… правда?» — не смея надеяться и не в силах и отказаться от надежды.

«Не веришь? — оскорбился он. — Горному Князю не веришь? Ну так проверь…»

И она почувствовала его рядом. Ощутила не только тепло и запах его тела — терпкий запах молодого, здорового мужчины, чистый, чуть пряный и довольно приятный… но и ментофлёр — запах морозного ветра и первого снега… То есть он открылся ей полностью, чтобы она увидела — он не врёт… Значит, Бен и правда жив…

Тяжесть с души смыло такой волной облегчения, что сердце на радостях зачастило, навёрстывая упущенное… Но для ослабленного организма перенести это оказалось непросто. Нежные прикосновения к своим губам Миль, проваливаясь, еле заметила…

«Эй, куда?!» — разочарованный голос таял, удаляясь…

…Ага… Главное — Бен жив! Вот почему она всё-таки выкарабкалась. Вот почему тело так жадно набросилось на предложенное угощение. А… это что такое?!

Ласковые, лёгкие касания ветерком скользили по векам… щеке… коснулись губ и перебрались на шею, спустились на грудь… Не обращая никакого внимания на отрицательное мотание головой, не отвечая на возмущение… И ведь ни оттолкнуть, ни ментально ударить…

Да сколько можно! Оглох он, что ли?!

«Ты что делаешь?!»

Он, наконец, соизволил ответить:

— Продолжаю с того места, на котором мы прервались в прошлый раз…

" «Мы»?! Вроде бы для такого заявления нужно согласие двух сторон!»

— А ты что — против?

«А что — непохоже?!»

— Тебе не было приятно?

«Приятно?! Бли-ин… Ну каждый раз одно и тоже…» — её искренее негодование не оставило ему никаких сомнений.

— Каждый раз? — теперь он, кажется, слегка смутился.

«А ты думал… На этой несчастной Планете слишком много мужчин, и либо уж мне так везёт, либо в большинстве своём они неважно воспитаны. Ладно, будем считать, ты тоже исполнил свой ритуал и теперь оставишь меня в покое. Или в вашем племени плюют на права замужних женщин и женатых мужчин?»

— Ну… зато ты взбодрилась, — отшутился он вместо извинений. — И уже не стараешься впасть в бред или кому.

«Нет? А мне кажется, я всё-таки брежу…»

— И что же тебе мерещится?

«Исчерна-зелёные волосы… и брови, и ресницы… жёлтые глаза, а зрачки — вертикальные… И кожа — металлическая».

— Нет, она просто такого цвета. Что делать, — он усмехнулся, — я таким родился.

«Ух ты…» — значит, зрение приходило в норму.

— Кстати, ничего, что мы на «ты»?

«Да ладно уже… — и уколола: — …после такого-то тесного знакомства… А что с моим мужем?»

Если хозяин и почувствовал тень вины, то виду не подал, а точнее определить что-либо по его почти зеркальной физиономии оказалось затруднительно… Так что он только шевельнул зелёной бровью:

— Да что ему сделается. Спит. И раны его отлично заживают. Как и твои.

Мельком взглянув на свои лежавшие поверх освещённого солнцем одеяла испятнанные ссадинами и лекарством руки, она тревожно спросила:

«Спит? Днём?»

— Уж извините, фэймен, нам пришлось его… э… угомонить. А то, пытаясь добраться до тебя, он чуть не разнёс стены своей… комнаты.

…Очнувшись в маленькой комнатёнке без окон, с лежанкой под висевшим на каменной стене тусклым светильничком и — за загородкой — некоторыми санитарными удобствами, Бен нашёл себя почти здоровым и заметно проголодавшимся. Нога и шея были хорошо обработаны и, несмотря на неприятные ощущения, уже подживали. А вот других, вполне ожидаемых после воздействия яда, не яда — вещества с наконечников стрел — неприятных последствий не наблюдалось. Не то, что после дозы парализата. Ай да дикари…

Ну, он-то жив и практически здоров. А вот что с Миль? Где она? Там, у ручья, медленно теряя сознание, он успел увидеть, как, разъярённая его ранением, она поливала берег из разрядника, слышал крики пострадавших… Вряд ли это сошло ей с рук…

Сколько ни вслушивался, он не мог уловить её менто. Но зато нашёл, что ментофон здесь на редкость слабый, почти отсутствует. Хотя народу в округе болталось много, как свидетельствовали излучения живых тел. Ну, это-то как раз неудивительно — в племени, где каждый так или иначе ментоактивен, блокировка, очевидно, чуть ли не первое, чему приходится учить ребёнка наравне с умением ходить, говорить и соблюдать чистоту штанишек.

А его самого, видимо, блокируют. И вряд ли это всего один человек. Судя по битве у ручья, не каждый у них годится в соперники хоть Бену лично, хоть его жене. Не говоря уже о сразу обоих… Опасаются. И не зря. И у неё, небось, опека не слабее…

При этой мысли его потянуло к Миль с такой силой, что он и сам не заметил, как оказался на ногах, и очень удивился, обнаружив себя упёршимся лбом в одну из каменных стен и долбящим в неё кулаками. Посмотрел на отбитые кулаки. На разливавшееся вокруг них голубоватое свечение. Потёр ноющую грудь. И побрёл, прихрамывая, обратно на лежанку… но, ощутив за спиной чужое присутствие, споро развернулся и принял боевую стойку.

— Не советовал бы пока совершать столь резкие движения, — сказал ему один из стоявших в освещённом дверном проёме, неведомо как появившемся в монолитной, казалось бы, стене. — И нападать бы не советовал, — поспешил добавить он и выразительно покачал направленным на Бена парализатором — видимо, видок у Бена был под стать настроению…

…Бен не сдержал-таки ярости, подкреплённой тоской и надеждой пробиться к жене. Трое или четверо отшатнулись и сползли на пол, остальные устояли, но попятились. И организованно ответили ментоатакой. Которую он, хрипло смеясь, легко отразил, отбросив на них их же удар. А в добавок, подняв свои сияющие кулаки, ткнул ими в направлении противников — два разряда поразили цели, но это было последнее, что ему позволили сделать: леденящий укол парализата наконец-то достал его, и Бена скрутило, скрючило в узел, и только затем лишило сознания.

…— Поэтому ты его и не слышишь. Можешь, кстати, ненадолго навестить его сон — экран на время снимут. Для тебя ведь это, как я понял, не проблема?

Миль не ответила — запах хлеба уже пробился к ней, и она метнулась навстречу, прильнула к спящему сознанию мужа, слилась с ним… Сон на двоих — это когда оба спят, а так она смогла только согреть, успокоить его оцепеневшую сущность, дать понять: жива, в порядке, рядом…

— Ну и достаточно, полагаю. А отчего такое расстроенное личико? Между прочим, могла бы и спасибо сказать.

«За то, что чуть не убили меня и ранили Бена?» — Миль прикусила язычок, но было поздно — собеседник ухватился за обмолвку:

— Так его зовут Бен? А тебя?

Она молчала.

— Ах, ну да… — он встал, выпрямился и торжественно объявил: — Я, как хозяин дома, приветствую гостью и прошу позволения представиться: Гийт арн Хорон, Горный Вождь, — он слегка поклонился. — Теперь тебе ничто не мешает назвать своё имя? Или… есть основания его скрывать?