Короли рая - Нелл Ричард

– С почетом хранимое пламя изверглось, дабы растопить лед, превратить воду в землю. Эпоха могущества. Эпоха богов. Все было поглощено. Все было сожжено, доколе из пепла не возникла жизнь. Зиф и Зиса, Вол и Носс – затем явилась Эдда и научила их словам. Бог-солнце обратил наконец-то свой взор на землю и увидел красоту Зисы, и зеленая жизнь пришла в некогда мерзлую пустошь – его ревнивая любовница обречена была не попадаться ему больше на глаза. Вы видите приметы. – Он указал на небо.

– Да, это была эпоха мира, но одиночества. Бессмертные, бездетные боги умоляли щедрого Тэгрина о подобных себе, но тот не мог спуститься, ибо другие короли-звезды наблюдали за ним в небесах. Боги-сородичи молились у Горы, но Тэгрин все равно не мог явиться, и тогда, разгневанный отверженностью и печалясь одиночеством, смелый безрассудный Носс прыгнул в великий вулкан. Вам известны приметы.

Глубоко в кошмарной яме под миром Носс горел. Это было время боли, время хаоса. И земля дрожала, покуда Носс боролся с огнем и камнем, вонзая свое копье глубоко в землю и крича: «Я вас не боюсь! Я не боюсь!», доколе не затряслись мировые камни, а из Горы Всего Сущего не вырвался огонь. Мы и есть приметы!

Да, из пепла возникли люди и звери. Но восстали и темные существа древней эпохи – Алиго, пожиратель мертвых, червь смерти с кислотной пастью; и Омика, убивающий девственниц гигант; Мананан, кровососущая летучая мышь; список можно продолжить, хотя мне страшно их называть. Но повелитель Горы Носс оказался в западне. А Брэй, богиня жизни, оплакивала своего любовника у подножия всего сущего, и слезы ее питали сияющую реку, что протекает по стране людей. Вы видели приметы.

Эгиль сменил тон и указал пальцами в сторону публики:

– Когда человек, живущий в созданном для богов мире, не совершает ничего ценного – Носс заявляет на него права и забирает обратно в Гору. Но как насчет злых людей? Как насчет Имлера-предателя? Он тоже явился из горы. Дитя Носса. Получеловек-полубог, он предъявил свои права на землю. Но прежде безумного повелителя были другие родичи-боги, первые Вишан – Эзра, бог хворей, голода и страданий; Сигун – Тот, Кто Подстерегает в Море, бог шквалов и туманов, китовых акул. Есть и другие, гораздо худшие, но я не осмеливаюсь назвать их. Вы знаете их приметы.

– Был также незрячий Провидец, Куяг Надменный. Тот, кто предрекал судьбу жестоким. Ибо он никогда не ошибался, и он предсказал конец правления Горы – конец всего сущего, – когда великая скала сгорит, а вместе с ней и Носс в цепях из пламени, а страна пепла, Аском, покроется тьмой, – конец мира. И все же он предрек, что наши мерзлые земли согреются, и сказал, что наши дети переродятся в раю, где храбрые живут вечно, в чертогах богов. – Тут он приложил к груди руку и выкрикнул: «Я узрел приметы!», и слушатели от неожиданности отшатнулись.

– Есть один человек, земляки: сын Вишан, дитя Носса. Он – вестник, носящий имя Букаяг, и теперь ходит по Аскому с лицом, покрытым пеплом, чтобы защититься от грядущего пожара. Он Рунный Шаман, именуемый Последним, и он предостерегает людских вождей. Он говорит: взгляните на ваши поступки, грядет пламя ада. Я видел Букаяга; я видел его метку.

Эгиль вытащил клинок из голубой стали, от рукояти до кончика покрытый дюжиной рун силы.

– Этот меч сделан его рукой! – Слушатели, особенно мужчины, выпучили глаза. – Изделие ли это мужчины, который боится богов? Нет! И почему? Потому что он видит конец.

Он швырнул бесценный артефакт на стол вождя, словно простую безделушку.

– Он знает, что храбрость – единственный щит, оставшийся у человека, ибо он – возродившийся Надменный Провидец.

Затем он подождал, высматривая, кто встретится с ним взглядом, как уже делал дюжину раз в дюжине залов.

– Теперь я предупреждаю вас, мужи Норофа: следите за вашими поступками. И я обращаюсь к вам, сестры и матери. Вы можете увидеть, как ваши дочери рожают детей в раю – свободные от гнева Носса, на берегах, согретых живым огнем, в компании своих предков. Эпоха изобилия… Эпоха воссоединения… Все, больше ни слова.

Скальд оставил рунный меч на столе и покинул зал, слыша, как горожане кричат ему вслед. В другой вечер он, может, и остался бы для пущей убедительности, но его ждал Рока.

Опираясь на трость, Эгиль пересек грязь и траву, что вели к обратной стороне зала. Сула, боевой конь, тоже ждал, оставленный без привязи и без охраны, ибо ни в том ни в другом не нуждался. Глаза зверя смотрели без страха и с узнаванием; Эгиль коснулся его носа, и нахлынуло чувство безопасности. Он взобрался неуклюже, сдвигая седло – возня, способная доставить неудобство любой лошади, но никак не повлиявшая на Сулу, который замер совершенно спокойно и с легкостью напрягал мышцы, приноравливаясь к неловкому седоку.

– Пошел, – без нужды сказал бард и похлопал коня по боку, и тот в полупрыжке рванул вперед, стремясь мчаться и храбро встретить ночной мрак впереди, как всегда.

Ибо Эгиль узнал, что Сула был воином, как и всякий мужчина, – бесстрастный взгляд его глаз был пугающим, звериным отражением взгляда хозяина. Эгиль поежился, хотя ночь позднего лета была теплой, и вскоре оставил городишко позади.

Из темноты за ним наблюдали глаза, он это знал, хотя не мог их видеть; лунный серп меж тем померк, и в мир прокрался утренний свет. Вокруг лагеря Роки будут разведчики, но они узнают Сулу. По крайней мере, Эгиль надеялся. Но все-таки низко пригибался в седле, крепко сжимая поводья кулаками.

Теперь они недалеко от Алвереля, и через полдня ходьбы окажутся у самого круга закона. Эгиль понятия не имел, что произойдет, когда они туда прибудут, но явно ничего хорошего, и не было никаких сомнений, что ему предстоит это узнать.

Полудюжине «вассалов» Роки было велено найти и завербовать единомышленников. Ими станут мужчины без вождей, изгои да преступники, обезображенные, опозоренные – мужчины без женщин, детей или собственности. Накануне они должны были встретиться здесь, где Рока хранил много хлеба, мяса, воды и свежего пшеничного пива (все это украденное). Этим утром он завоюет их сердца и умы и объяснит им, зачем они пришли.

В поле зрения появился слабый костер, и Сула направился к нему. Эгиль увидел блеск железа в кольце сидящих вплотную людей, и его сердце учащенно забилось, хоть он и не был уверен почему.

– Ах, бард приехал. С возвращением, Эгиль. – Голос его хозяина одновременно пугал и успокаивал; Эгиль убрал ногу со спины коня, и сильные руки опустили его на землю. – Как приняли твою весть в Норофе?

– Отлично, господин, хотя мне пришлось уехать в спешке.

Рока пожал плечами.

– Я ждал. Теперь, когда ты здесь, я начну. Садись.

Он сделал, как приказано, и люди сдвинулись, освобождая Эгилю место, ибо, невзирая на его увечья и отсутствие меча, с уважением Роки пришло уважение других. Присутствующих было не меньше нескольких десятков.

– Люди пепла.

Собравшиеся держали свои винные мехи, но всякая болтовня прекратилась.

– Каждый из вас находится здесь, потому что вы доверяете мужчине, который привел вас, и я тоже. – Он помолчал. – Давайте говорить прямо.

Хотя я не знаю вас, я знаю ваши истории. Ни одна женщина не захочет выбрать вас такими, какие вы есть, и поэтому у вас нет детей; вы не служите никакому вождю, по этой причине у вас нет людей. Если вы сражались или убивали, то делали это ради самих себя: не ради чести или славы, а ради выживания. Некоторые из вас – одиночные сыновья. Некоторые из вас обезображены – тронуты Носсом еще во чреве. У вас может не быть ни отца, ни даже матери. Некоторые из вас, как Тахар, – ладонь Роки легла вассалу на плечо, – могли когда-либо иметь что-то или все из этих вещей, теперь отнятых у вас законом. Возможно, справедливо. Но вероятнее, нет. – Он снова умолк. – Большинство из вас никогда не знали женского прикосновения. Единственное тепло, что вы находите, – у одинокого костра, на улице или на донышке фляги. Никто из вас не увидит рая. Когда вы умрете, повелитель мертвых заберет вас к себе в гору, и вы сгорите и переродитесь.