Новые забавы и веселые разговоры - Маргарита Наваррская

уже вынес ему обвинительный приговор. И он поклялся, что любовь эта зародилась в его сердце еще в ранней молодости, но сначала он от нее не страдал, вот уже семь лет, как испытывает безмерные муки, и это не просто муки — это недуг. Но недуг этот дарует ему такую усладу, что исцеление от него было бы подобно смерти.

— Но раз вы так долго были тверды и старались скрыть от меня свою любовь, — сказала королева, — то я тоже буду тверда и не так-то легко ей поверю. Вот почему я хочу испытать ваше чувство, чтобы убедиться в нем и никогда больше не сомневаться. Если вы сумеете выдержать этот искус, я действительно поверю тому, что вы мне говорите. А когда я этому поверю, я исполню то, что вы от меня хотите.

Элизор попросил ее подвергнуть его любому испытанию, говоря, что нет такого подвига, которого бы он не был готов совершить, чтобы доказать ей свою любовь, и стал молить, чтобы она приказала ему все, что только ей будет угодно.

— Элизор, — сказала она, — если вы любите меня так, как говорите, я уверена, что нет такой вещи, которую вам трудно было бы сделать, ибо вам достаточно будет знать, что рвением своим вы завоюете мою благосклонность. Поэтому приказываю вам — во имя вашего желания ее заслужить и страха ее потерять — чтобы завтра же утром, не пытаясь меня увидеть, вы уехали совсем отсюда и отправились на семь или восемь лет в такое место, где бы ни вы не могли ничего обо мне узнать, ни я о вас. Ваша любовь ко мне длится уже семь лет, и вы уверены, что любите меня. Когда и я за семь лет проверю вашу любовь, я поверю ей, ибо испытаю ее на деле, а одни слова Меня все равно убедить не могут.

Услыхав сей жестокий приказ, Элизор заподозрил, что Королева хочет навсегда удалить его от себя, но вместе с тем, будучи убежден, что, если он выдержит этот искус, он не на словах, а на деле докажет свою любовь, он согласился на все и сказал:

— Если я мог прожить семь лет без всякой надежды и таить в себе чувства, которые сейчас открываю, то эти семь лет я, верно, вынесу легче — у меня ведь будет надежда. Я послушаюсь вашего приказания, которое лишает меня всего самого дорогого, что есть у меня на свете, но, скажите мне, потом, когда эти семь лет пройдут, что поможет вам признать во мне вашего верного слугу?

Королева сняла тогда с пальца кольцо и сказала:

— Вот кольцо, и пусть оно будет залогом. Мы разломаем его надвое, и я буду беречь свою половину, а вы — свою. И если столь долгие годы изгладят из моей памяти ваши черты, я узнаю вас по этой половине кольца, приложив его к той, которая останется у меня.

Элизор взял кольцо и, разломав его надвое, одну половину отдал королеве, а другую оставил себе. И, попрощавшись с ней, сам не свой от горя, он отправился к себе домой и отдал распоряжения об отъезде. Отослав всех своих слуг, он в сопровождении одного только лакея отправился в столь глухое место, что ни родители его, ни друзья в течение семи лет ничего о нем не знали. О том, какова была его жизнь в эти годы и как он тосковал в разлуке с любимой, никому ничего не известно, но тот, ктв сам любил, об этом легко может догадаться.

И вот спустя семь лет, когда королева как-то раз отправилась в церковь, к ней подошел вдруг некий отшельник с длинною бородой и, поцеловав ей руку, подал какой-то пакет, на который она сразу даже не обратила внимания, ибо привыкла к тому, что бедные люди подавали ей так свои прошения. Но потом, когда месса была уже на середине, она распечатала этот пакет и нашла в нем половину кольца, которую она когда-то подарила Элизору; ее это поразило и вместе с тем обрадовало. И, не успев еще прочесть вложенное туда письмо, она велела капеллану привести к ней отшельника, который это письмо ей передал. Тот стал повсюду его искать, но ничего не мог о нем разузнать, кроме того, что кто-то видел, как он вскочил на лошадь и тут же ускакал. По какой дороге он умчался, никто не заметил. Пока королева дожидалась ответа, она успела прочесть письмо, написанное прекрасным слогом. И если бы я так не стремился передать вам его содержание, я никогда бы не стал его переводить, а просто прочел бы его вам, благородные дамы, ибо, поверьте, на испанском языке писать о страсти гораздо легче, чем на любом другом. Вот это письмо:

У времени незыблемая сила,

Оно мне на любовь глаза открыло;

Потом оно же, ей назначив срок,

Столь трудный мне преподало урок,

Что даже та, что ничему не верит,

С годами глубь любви моей измерит.

Любовью той был долго я ведом,

Но убедила жизнь меня потом,

Что все — обман: я ждал и не дождался,

И я увидел, как я заблуждался.

За годы разглядел я, почему

Я так был верен чувству одному,

Я, красотой пленяясь благородной,

Не замечал жестокости холодной.

В разлуке ж, позабыв про красоту,

С годами разгадал жестокость ту.

Ваш лик вблизи слепил меня, сверкая, —

Иной увидел вас издалека я.

Но счастлив тем я, что, объехав свет,

Я свой смиренно выполнил обет,

Вам данный; тем, что долго время длилось,

Что ноши тяжесть с плеч моих свалилась

Так от печали долгие года

Меня освободили навсегда:

Я смог без сожаленья возвратиться

Сюда, чтоб не остаться, — а проститься.

В своей разочарованной мечте;

Любовь во всей узрел я наготе,

И жаль мне стало сердца несвободы.

И жаль того, что так я прожил годы,

И горько оттого, что из-за мук

Я слеп и глух был ко всему вокруг.

Но за любовью суетной, неверной

Я вдруг узрел черты любви безмерной,

Когда в тоске, с собой наедине,

Семь долгих лет я прожил в тишине;

Изведал чувство новое, иное,

Перед которым меркнет все земное.

Ему годами отданы во власть,

В