Времена не выбирают. Книга 1. Туманное далеко - Николай Николаевич Колодин

Увидев мою растерянность и обиду, добавила:

– Мне не хватает.

Возможность для переезда одна – перевод в местный педагогический институт имени А.И.Герцена. Писать заявление, чувствуя за спиной тяжелое дыхание Симы, не решился, сделал это в приемной ректора.

Он прочел заявление, поинтересовался оценками, спросил только, есть ли где жить? Ответил, что есть, имея в виду Симу с Витей, точнее, их комнату. И это-то угнетало, ибо они о моем желании знать ничего не знали. Одним словом – авантюра.

Распорядок дня у меня был железный. Встаю в восемь, завтракаю все той же яичницей с колбасой либо кашей пшенной и ухожу, получив от Симы рубль. Билеты за свой счет. Обедаю в городе. Обычно это десять пончиков и пара стаканов кофе, как раз копеек в семьдесят, так что остается и на билеты. Кстати, пончики – фирменное блюдо уличной торговли Ленинграда тех лет. Торговали ими на каждом углу. Часто просто из открытого окна на первом этаже. Столики прямо на тротуаре.

С Витей выходили в город по вечерам. Однажды он предложил отправиться в «цыпочки», так они сокращенно звали Центральный парк культуры и отдыха. Место очень красивое и зеленое, среди воды. К танцплощадке пробирались какими-то деревянными мостками.

–Ты не очень увлекайся, – напутствовал Витя, – у нас с девчонками туго, если подберешь покрасивее, дай знать.

– Зачем?

– А чтобы успеть удрать, иначе без драки не обойтись.

Как в воду глядел. Не снимая затемненных зеркальных очков и начисто забыв о Маше, я всматривался в толпу танцующих. Приглашал сам. Приглашали на «белый танец» меня, но все не то. И вдруг среди вновь прибывших высмотрел-таки симпатичную девушку. Резво направился к ней, пригласил на танец и больше из рук не выпускал. В конце танцев с ней за руку пошел к Вите. Но не дошел. Приблизились двое с явно недобрыми намерениями.

– Очкастый, подожди.

– Ага, разбежался.

Тот, что повыше, решительно двинулся на меня. Я еще ничего не успел сообразить, как подбежавший Витя в прыжке саданул сопернику. У того брызнула кровь.

– За мной, – крикнул Витя, устремившись к мосткам.

Я молча – за ним. Выскочили прямо к подошедшему трамваю и, только проехав остановку, хватились девушки. Где-то потерялась моя находка.

– А ты молодец, – похвалил я Витю.

– Кандидат в мастера спорта по боксу.

– Да вроде калибр не тот.

– Так я в наилегчайшем весе, или «весе петуха».

– У вас что, все парни такие бешеные? – сменил я тему.

– Понимаешь, так сложилось, что в городе тьма военных училищ и свободных курсантов. И большинство вузов – мужской направленности. Отсюда дефицит девиц.

– А у тебя есть кто?

– В другой раз скажу, – сразу помрачнел он.

Случай представился, когда он привел меня в огромный в два этажа и несколько залов пив-бар «Карелия». Пиво было приличным, настроение – соответствующим, я вернулся к занимавшему меня вопросу. И услышал еще одно подтверждение, что «нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте».

Её и звали похоже – Виолетта. И познакомились они в этом же баре. Она вместе с однокурсниками отмечала успешную сдачу экзамена. Гуляли по расходам скромно, по настроению – громко. Устроили танцы, которых тут ранее не бывало. И он пригласил её. Уж чем привлек неприметный рабочий паренек, далеко не Ромео, девушку, остается гадать.

Он стал звать её Джульеттой, что пришлось ей по душе. Но все у них сложилось и завершилось браком. Стоит ли говорить, что был Витя от счастья не на седьмом, а на восьмом или девятом небе. Светился весь и вообще напоминал лампочку, яркую и горячую. Он любил, его любили. Правда, занозой в сердце оставались родители, которым «неравный брак» не приглянулся, неравный настолько, что страшно вообразить. У него мать – дворничиха, неуравновешенная и матерщинница, об отце вообще речи нет. У неё папа чуть ли не адмирал в Кронштадте, мама – обеспеченная и ухоженная домохозяйка с высшим образованием и двумя иностранными языками.

– Где же и как вы жили при таком раскладе?

– Родители сняли однокомнатную квартиру в новом районе с видом на Финский залив. Полностью обставленная мебелью, она ничего не требовала от нас. С отцом понемногу начали контачить и полгода спустя даже могли по рюмочке пропустить.

– А вообще как с вредными привычками при появлении Джульетты?

– Пить перестал, курить бросил…

– Ну, и…

– И ни фига, тёща даже имени моего не переносила. Пакостила как могла и где могла, по мелкому и по крупному. То записку подбросит якобы ко мне от какой-то девицы, то всю одежду перероет в наше отустствие в поисках компромата. К матери даже тетку какую-то подослала под видом журналистки, чтобы выпытать что-нибудь.

– Кстати, а где ты встречался с матерью?

– На Кондратьевском. С самого начала теща поставила условие, чтоб матери и ноги здесь не было. Она, кстати, и на свадьбе не сидела. Как они не любили её, так она ненавидела их…

Засылая псевдожурналистку, теща по незнанию не учла, что мать на нюх не переносит советскую прессу и журналистов… Гостью, как только та представилась, махнув перед лицом каким-то нераскрытым удостоверением, обматерила и в комнату не пустила, зато орала на весь подъезд… Когда мать рассказала, я был вне себя и в первый раз сорвался, пришел поддатый, наорал на Джульетту, помянув матушку по матушке. Джульетта молча собралась и уехала в Кронштадт. Я звонил, просил прощения. Через два дня вернулась.

Понемногу накапливались у меня – злость, у Джульетты – усталость. Они и развели нас по разные стороны.

–Да ладно, какие ваши годы?

– С ней уже никаких. А там посмотрим.

Когда я рассказал историю Маше, она, детдомовка, всплакнула. Мы продолжали наши прогулки, ходили по музеям. Запомнился музей Арктики. Но особенно кунсткамера (буквально – «кабинет редкостей»), созданная Петром I, составленная во многом из его личной коллекции и пополнявшаяся в соответствии с императорским указом «О принесении родившихся уродов». Но Петр не был бы самим собой, если б сбором уродов и ограничился. Тащили все необычное и редкое от минералов и растений до оружия и скелетов ископаемых животных. А в запасниках, вдали от любопытных глаз, хранилась даже заспиртованная голова любовницы императора фрейлины Анны Гамильтон, отрубленная по его же приказу. Очень хотелось взглянуть на неё, да, говорят, затерялась она при разделении Кунсткамеры на самостоятельные музеи с отдельными зданиями – Зоологический, Ботанический, Минералогический и оставшийся именно здесь – Этнографический.

Обойти хотя бы половину питерских музеев нереально, ибо их с филиалами более 120. Да мы