Мертвое море (ЛП) - Тим Каррэн

            Сакс подождал, выдержав паузу, и произнес:

            - В коридоре кто-то есть.

            - Нет, я так не думаю.

            - Есть, - с твердой уверенностью сказал Сакс. Его глаза светились тусклым светом.             Возможно, это было отражение свече, возможно, что-то другое.

            - Кто-то там ждет Маковски. Он слышит его, кто бы там ни был... и слышит прекрасно.

            Менхаус с трудом сглотнул.

            Конечно, теперь он тоже обратил на это внимание. Он очень хотел сказать Саксу, что тот не прав, но не мог. Потому что он слышал что-то... скрип или стон в коридоре. И от этого еле слышного звука у него волосы вставали дыбом. Нервные окончания покалывало, а живот сводило судорогой. Это была не просто осадка старого корабля, не просто скрип или стон... а звук присутствия кого-то, ждущего во тьме коридора. Осторожный, расчетливый и обманчивый... и поэтому такой тревожащий.

            Как будто кто-то пробирается к вам в дом глубокой ночью, чтобы выкрасть детей или перезать вам горло.

            Менхаусу это совсем не нравилось.

            Маковски подошел к двери и остановился. Он молча стоял там, как зомби в тростниковом поле, ожидающий приказов. Менхаус сел, стараясь не издавать звуков. И подумал: Пожалуйста, Слим, не открывай дверь. Пожалуйста, не открывай... я не хочу видеть, что там...

            - Сакс...

            - Заткнись. - рявкнул Сакс, только еле слышно, изо всех сил стараясь не шуметь.

            И Менхаус знал, почему.

            Был очень хороший повод, чтобы сидеть тихо.

            Потому что теперь он тоже отлично слышал. Можете называть это гудением, свистом, или даже пением. И в каждом случае вы будете правы. Это был женский голос, высокий и пронзительный. Неблагозвучная, монотонная мелодия, то нарастающая, то затихающая. Жуткое нестройное завывание, глухое, далекое и призрачное... Похожее на голос маленькой девочки, эхом отдающийся по воздуховоду дома и обретающий металлическое, дребезжащее, и оттого какое-то извращенное звучание.

            Этот звук заставлял Менхауса нервничать, его мышцы были напряжены, челюсти крепко стиснуты. Звук напомнил ему голос душевнобольной женщины, оплакивающей своего ребенка на ветреном, полуночном кладбище. Ибо никто, находящийся в здравом уме, не мог производить такой звук... его источник мог жить, лишь прячась среди теней.

            Маковски протянул руку и отодвинул засов.

            Скрежет металла в тишине был подобен грому.

            А безумный голос в голове Менхауса произнес: Он просто пошел отлить. И все. Ничего такого.

            Но Менхаус не поверил этому, потому что Маковски был явно заворожен тем пронзительным, тоскливым завыванием. Оно влекло его и, и он был полностью в его власти.

Сакс вытащил нож.

            Из коридора донесся мимолетный звук - какой-то скребущий топоток.

            Менхауса накрыло ощущение нереальности. Так человеческий разум справлялся с полным, сокрушительным ужасом - отключался и отказывался верить в то безумие, которым кормили его органы чувств. Может, его разум и не принимал это, но сердце было исполнено черной уверенности. Он чувствовал это нутром - холодный ужас, словно электричеством покалывающий нервные окончания.

            Маковски открыл дверь, и в каюту сразу же проник мрачный, сладковатый запах тлена.

            Менхаус не знал, чего ждать, когда откроется дверь. Может, нечто со стучащими зубами и длинными белыми пальцами... но там были лишь тени, сгущающиеся, разрастающиеся и кипящие какой-то своей призрачной жизнью.

            Менхаус вскочил на ноги.

            Смельчаком он никогда не был, но пришло время, когда другого выбора не было. Ибо стенания становились все громче, и во тьме улавливалось какое-то осторожное движение.     Нужно закрыть дверь, пока...

            Он схватил Маковски за плечо, как только тот переступил через порог. В коридоре стоял черный, невыносимый смрад. Он увидел... или ему показалось... как что-то, крадучись, движется во тьме. Какое-то неясное, смазанное пятно. Он попытался втащить Маковски обратно в каюту, но тот вывернулся и бросил на него ядовитый, безумный взгляд. Это был взгляд голодного, бешеного пса, у которого пытаются отнять еду. Взгляд, полный отвращения и ненависти.

            Прежде чем Менхаус сделал шаг назад - что он и собирался сделать, Маковски толкнул его ладонью в грудь. Менхаус отлетел, врезавшись в переборку с такой силой, что из легких выбило воздух.

            Восстановив дыхание, Менхаус произнес:

            - Сакс... Сакс, нам лучше остановить его... он не в себе...

            Но Сакс лишь покачал головой, оскалив зубы.

            - Нет, только не я. Я туда не пойду...

            Дверь соседней каюты распахнулась, ударившись об стену. В проеме появился Кук, сжимающий в руке "Браунинг". Взгляд у него был дикий и злой.

            - Какого черта здесь происходит?

            - Маковский пошел погулять, - ответил Сакс. - Менхаус пытался его остановить и получил под зад.

            - Черт.

            - Не ходи за ним, - сказал Сакс. - Ты слышал это... знаю, ты слышал это... как она поет...

            Но Кук лишь сказал:

            - Заприте эту гребаную дверь, и не открывайте.

            Он шагнул в коридор и сказал Фабрини сделать то же самое. Дверь захлопнулась. Менхаус передал Куку лампу, не пытаясь его отговаривать. Его собственная храбрость была уже исчерпана.

            - Запри дверь, - сказал ему Кук и двинулся по коридору.

            Заперев дверь, Менхаус прислонился к ней спиной и посмотрел на Сакса.

            - Знаешь, в чем разница между тобой и Куком, Сакс?

            Сакс молчал.

            - У Кука есть яйца.

24

            Кук не хотел идти за Маковски.

            Он хотел запереться у себя в каюте и обо всем забыть. Но это было не так просто. Какая-то часть его осознавала взятую им на себя ответственность. Осознавала его лидерство и понимала, что если он ничего не предпримет, не подаст другим пример... они все погибнут.

            Кук слышал, как Маковски поднимается по трапу на верхнюю палубу.

            Он бежал.

            Он очень спешил, и Кук примерно догадывался, почему. То жуткое, пронзительное завывание звучало где-то далеко, но достаточно громко, чтобы вызвать у Кука приводящий в трепет и знакомый еще с детства ужас. Такой, от которого хотелось броситься наутек.