История великобритании - Кеннет Морган (ред.)

Даже без Уолпола ганноверский режим оказал бы в итоге важное влияние на характер проводимой политики. Даже если говорить только о коррупции, главной здесь была не новизна манипуляций Уолпола, а скорее масштаб системы патроната. До 1714 г. неуверенная или непоследовательная политика со стороны Двора делала чрезвычайно сложными расчеты как для выдвиженца-карьериста, так и для его патрона. И торговцам мандатами от небольших городов на вершине избирательной пирамиды, и скромным сборщикам акцизов или муниципальным советникам у ее основания было неясно, где располагаются источники наживы и власти. Неустойчивость партийной политики во времена правления королевы Анны в значительной мере определялась вызванными данным обстоятельством колебаниями. После 1715 г. эта проблема была разрешена более чем для целого поколения с помощью простого и важнейшего фактора общественной жизни. Как Георг I, так и Георг II отказывались назначать тори своими министрами, и, за исключением кратковременной широкой администрации 1743 г., создание которой было обусловлено неустойчивостью, вызванной падением Уолпола, партия тори на протяжении более чем сорока лет оставалась изолированной в политической пустыне. Парадоксальным образом эта опала обеспечила стабильность правительства. Тори при Дворе являлись в первую очередь придворными, хотя перспектива постоянного нахождения в стороне от власти и выгоды многим казалась невыносимой. Однако «виггизм» Уолпола был весьма нетребовательным, и многие выходцы из семей, ранее поддерживавших тори, без труда присягали его принципам. В первую очередь это утверждение верно по отношению к тем, кто в поисках выгоды или инстинктивно тяготел к придворной политике. К 30-м годам XVIII в. избирательные округа Корнуолла, в начале века поделенные между вигами и тори, стали надежным оплотом вигов. В Палате лордов лишь немногие пэры оставались верны своим соратникам-тори в Палате общин, несмотря на то что в 1712 г. под руководством Харлея тори получили в ней большинство. Изменение было не внезапным или ярким, но устойчивым и продолжительным, и множество важных политических имен XVIII столетия было вовлечено в этот процесс, включая семьи Питтов и Фоксов.

Нет сомнений в том, что стабильность политической сцены при Уолполе и Пелэме была главным достижением ганноверского режима; в то же время важно не преувеличивать ее масштаб. Политическая жизнь времен правления Георга II не сводится только к апатии, с которой она часто ассоциируется. В частности, ценой того, что Ганноверская династия идентифицировала себя с политикой вигов, пусть и не с совсем чистым «виггизмом», стало прочное отчуждение со стороны семей несгибаемых «сельских» тори. Эти семьи, хотя из них и редко выходили политики первой величины, поддерживали устойчивость оппозиции и служили важной точкой притяжения для других элементов, потенциально враждебных проводимой политике. Они делали сложной и малоприятной жизнь тем своим соратникам, кто изменял их делу. Например, когда граф Гауэр, один из аристократических лидеров тори, встал на сторону Генри Пелэма, результатом всеобщих выборов 1747 г. стали беспрецедентные по своему накалу беспорядки в родном для Гауэра графстве Стаффордшир. Безусловно, графства были основной базой тори. Фригольдеры с доходом от 40 шиллингов, особенно из графств Центральной и Западной Англии, а также Уэльса, – сельский электорат – оказывали им постоянную и даже растущую поддержку. Кое-где они являлись влиятельной, если не доминирующей силой. Проторийская позиция Англиканской церкви в некоторой степени была размыта неослабевающим финансовым ручейком из лагеря вигов, однако один из важнейших церковных питомников – Оксфордский университет оставался верен джентри-англиканам, к тому же сильный интерес Церкви в этом деле поддерживался благодаря влиянию кланов тори на внутрицерковные дела. В крупных городах также имелся многообещающий резерв для оппозиции режиму. В частности, в Лондоне, Бристоле, Норвиче и Ньюкасле сохранялась длительная традиция участия масс в политических делах и было много горючего материала, готового воспламениться по призыву тори. Система, выстроенная Уолполом, опиралась на слишком широкий фундамент, чтобы относиться к ней как к узкой олигархии, однако, учитывая то, что значительная часть землевладельцев и духовенства, а также большое количество представителей средних и низших классов находились в оппозиции к ней, стабильность той эпохи является скорее условной, чем реальной.

Довольно естественно, что условия для настоящего кризиса сложились только тогда, когда раскололся сам режим. С начала 30-х годов XVIII в. Уолполу противостоял при Дворе опасный альянс соперников. Возможность проявить себя у них появилась тогда, когда Уолпол выступил со своей известной попыткой расширить акцизную систему. Этот проект был разумен с финансовой точки зрения, но в итоге вызвал глубочайшую и ожесточенную антипатию множества англичан, ненавидевших новые налоги и опасавшихся расширения правительственной бюрократии. Только готовность Уолпола отказаться от предложенного им проекта в 1733 г. и прочная поддержка со стороны Георга II против его недругов при Дворе спасли правительство. Но даже с учетом этого всеобщие выборы 1734 г. выявили широкое недовольство действиями Уолпола и сильно сократили количество мест правящего большинства в Палате общин. Еще более серьезная проблема возникла четыре года спустя. Развернутая за стенами Парламента мощная агитация, требующая решительных действий в отношении Испанской империи в 17381739 гг., была тем более опасной, что ее поддерживал принц Уэльский Фредерик. Сложившийся альянс, состоявший из обозленных тори, недовольных вигов, враждебно настроенных предпринимателей, популярных политиков и наследника трона, был достаточно опасным; в итоге он заставил Уолпола не только ввязаться в войну против своего желания, но и привел его к падению. Проблема возврата к прежнему положению вещей была особенно тревожной; до самой смерти Фредерика в 1751 г. она стояла сначала перед Уолполом, а затем перед Пелэмом.

Даже без учета этих внутренних конфликтов господству вигов угрожала серьезная оппозиция. Якобитская угроза, вероятно, сильно преувеличивалась; сомнительно, чтобы очень многие из тех, кто предлагал тост «за короля на том берегу», стали рисковать своим имуществом или жизнью во имя династии Стюартов. Как бы то ни было, развитие событий поддерживало воодушевление в рядах наиболее преданных якобитов. Во время Войны за австрийское наследство 1740-1748 гг. англичане были вовлечены в боевые действия не только против Испании в колониях, но и против мощной коалиции во главе с Бурбонами на континенте. В ходе этой войны казалось, что Георга II больше заботит защита его любимого курфюршества. Вызванное этим столкновение с интересами страны, прежде всего истраченные британские деньги и британская кровь, пролитая в Германии и Нидерландах, дало политикам-патриотам достаточно поводов для нападок на режим. Задолго до этой войны Уолпол предвидел, что она станет также и борьбой за английское наследство, ведущейся на английской земле, что в итоге оказалось верным. Когда в 1745 г. произошло якобитское вторжение, стал ясен масштаб опасности, которой подвергалась Ганноверская династия. По европейским стандартам британская регулярная армия была крошечной; даже те небольшие и разрозненные силы, которые Молодой претендент в декабре 1745 г. направил прямо в сердце Центральной Англии, оттянули на себя все, что могли противопоставить защитники. О боеспособной милиционной армии, лишенной поддержки тори, давно было забыто; многие сельские джентри в лучшем случае соблюдали мрачный нейтралитет. Жесточайший террор против шотландских горцев, развязанный после того, как якобитская армия была отброшена и окончательно разбита при Каллодене, свидетельствует о том, до какой степени тревога и даже паника охватили власть в Лондоне. В этом отношении, как и в ряде других, кризис 1745 г. служит полезным коррективом к слишком уж благостному изображению того спокойствия, которое приписывается политической системе, сложившейся во времена господства вигов. Привычная картина политической апатии и аристократического изящества может быть обманчивой. Она совсем не подходит для описания тех хотя и небольших, но в то же время кровавых успехов участников восстания 1745 г., да и сравнительно спокойный период в начале 50-х годов вряд ли служит доказательством ее подлинности.

Так, и Пэлем, чья ловкость помогла стране благополучно, хотя и не без некоторого унижения выйти из войны и чей финансовый гений впоследствии многое сделал для создания более прочной базы государственного долга, как оказалось, мог ошибаться в оценке политического климата. Его Билль о евреях 1753 г., разработанный для смягчения гражданских ограничений в отношении еврейской общины в Британии, вызвал лавину враждебности и нетерпимости со стороны приверженцев Высокой церкви, что в итоге заставило Пелэма отозвать законопроект, прежде чем он мог быть наказан за свою инициативу на всеобщих выборах 1754 г. Кроме того, вылазки якобитов и вызываемые ими страхи далеко не закончились. Еще в 1753 г. Лондон угостили спектаклем публичного повешения одного из якобитов; в ряде аспектов, несомненно, политика XVIII в. была, скажем, более «учтивой», но далеко не всегда.