И в сердце нож. На игле. Белое золото, черная смерть - Честер Хаймз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Продажная сволочь! Падла! Сутенер! — визжала Айрис, и глаза ее были как у перепуганной кобылицы.
— Стукачка, шлюха, убью! — вопил Дик.
Они были связаны по рукам и ногам, но все же ступнями касались пола и норовили ударить ими друг друга. Стулья раскачивались, ерзали по цементному полу, мускулы натянулись, как канаты, на шеях набухли вены, грозя вот-вот лопнуть. Тела изгибались, груди вздымались и опускались, из раскрытых ртов вырывалось тяжкое дыхание. Казалось, они занимаются любовью в экзотической позе. По лицу Айрис тек пот, смешиваясь с краской. Парик упал на пол. Дик выгибался на стуле, норовя двинуть Айрис об оружейную стойку. Ножки ее стула оторвались от пола, и нечеловеческим усилием Дик повалил и ее, и себя. Айрис дико завизжала. Дик упал лицом вперед, ударившись лбом о цементный пол. Она навалилась на него сверху. Потом они перевернулись, и теперь она уже оказалась внизу, обдирая о цемент лоб и щеки. Айрис сучила ногами, чтобы оттолкнуться от стены, а Дик извивался, словно в экстазе, чтобы прокатить ее лицом по полу еще раз. Они раскачивались из стороны в сторону, пока стулья не разъединились и мужчина и женщина не откатились друг от друга, обессилевшие, неподвижные. Если раньше комнату сотрясали раскаты выстрелов, то теперь звукоуловители фиксировали вой пожара, в тайник вовсю валил дым. Ругаться уже не было сил, и Дик с Айрис лежали, глотая дым и задыхаясь.
Наверху же, в церкви, пламя от погибшего бандита наконец высветило Могильщику фигуру второго с горящей шевелюрой. Он лежал за одной из передних скамей. Могильщик тщательно прицелился между ножек скамей в видимую ему часть противника и нажал на спуск. Пуля угодила в живот. Бандит взревел, как смертельно раненный зверь, и встал, стреляя наугад из кольта. Его вопли достигли неимоверной силы, отчего сыщики ощутили противную горечь во рту. Гробовщик всадил ему пулю в грудь. Одежда запылала. Вопль вдруг оборвался, и бандит стал тяжело оседать, застыв у скамьи в коленопреклоненной позе, словно в предсмертной молитве. Он был объят огнем.
Гробовщик же, нацелив на него револьвер, кричал:
— Встань, сволочь, и умри как мужчина!
Кафедра и орган, весело потрескивая, горели, высвечивая святых, печально смотревших на происходящее с витражей. С улицы послышался вой сирены. К церкви подлетела первая патрульная машина.
Могильщик и Гробовщик пробежали через огонь босиком и, подбежав к органу, заколотили по его стенке обожженными ногами. Но стальная дверь не шелохнулась.
Когда приехала полиция, сыщики перезарядили револьверы и стали палить в пол, чтобы отыскать секретный замок. Снизу доносились вопли, дым обволакивал сыщиков. К ним присоединились их коллеги, и все вместе изо всех сил пытались открыть дверь, но это случилось, лишь когда прибыли первые пожарники с топорами и ломами.
Оттолкнув пожарников, Могильщик прошел первым, за ним Гробовщик. Он поставил стулья обратно — с привязанными пленниками. Айрис смотрела на него, задыхаясь от дыма, по лицу ее текли слезы.
Прежде чем развязать ее, Могильщик наклонился и спросил:
— Ну, сестренка, где хлопок?
За его спиной толпились пожарные и полицейские, они кашляли и что-то кричали ему сквозь густой дым.
— Освободите их и вынесите отсюда, — распорядился сержант в форме. — А то они задохнутся.
Айрис смотрела в пол, пытаясь придумать линию поведения.
— Какой хлопок? — спросила она, выгадывая время.
Могильщик наклонился так, что их лица почти соприкоснулись. Глаза его были кроваво-красными, на шее набухли вены. Его небритое лицо искажала гримаса ярости.
— Ты бы ни за что не пришла сюда, если бы не знала, — прохрипел он, кашляя и ловя ртом воздух. Он поднял свой револьвер и уставил ей в глаза.
Гробовщик вытащил свой револьвер, удерживая пожарников и полицейских на расстоянии. Его обожженное кислотой лицо неистово дергалось, в глазах было бешенство.
— Не скажешь — останешься здесь, — сказал Могильщик.
Наступило молчание. Никто не верил, что он может ‘ ее убить, но никто не вмешивался из-за Гробовщика. Тот, казалось, был готов на все.
Айрис посмотрела на обожженные ступни Могильщика, потом украдкой взглянула в его красные глаза. Она поверила.
— Билли с ним танцует, — шепнула она.
— Взять их, — бросил Могильщик, и они с Гробовщиком поспешили уйти.
Глава 21
Танцплощадка Коттон-клуба находится вровень со столами гостей и служит также эстрадой для представлений. Сзади были занавешенные двери, которые вели в гримерные.
Когда Гробовщик и Могильщик украдкой выглянули из-за шторы, то увидели, что клуб заполнен хорошо одетыми людьми, белыми и цветными, сидевшими за столиками, покрытыми белоснежными скатертями, их глаза сверкали, как хрусталь, а лица казались причудливо-экзотическими в свете свечей.
Вовсю работало пианино, саксофон соблазнительно завывал, контрабас на что-то тихо намекал, труба требовала, гитара умоляла. Голубое пятно прожектора сверху, над головами гостей, высвечивало в голубой дымке коричневое тело. Билли, которая почти обнаженной танцевала вокруг кипы хлопка. Ее тело изгибалось, а бедра трепетали так, словно она лениво занималась любовью. Время от времени ее сотрясали конвульсии, она судорожно бросалась на кипу, начинала тереться о хлопок животом, переворачивалась, терлась ягодицами, голые груди неистово тряслись. Влажный алый рот Билли был раскрыт и судорожно ловил воздух, белые зубы сверкали в синем свете. Ноздри трепетали. Она отдавалась хлопку.
В зале царила мертвая тишина. Женщины следили за танцем с завистью и томлением. Мужчины взирали на Билли с вожделением, закрывая глаза, чтобы прятать мелькающие там мысли. Охваченная жгучим желанием, Билли повалилась на хлопок. Женщины в зале непроизвольно содрогались, снедаемые страстью. По залу разлилась атмосфера блуда.
Танец подходил к кульминации. Бедра, все тело Билли извивались с нарастающей быстротой. Как следует поработав с хлопком, она повернулась к залу, раскинула руки и в последний раз покачала чреслами, простонав: «О-о-о! Папочка хлопок!»
Вспыхнул свет, загремели аплодисменты. Гладкое тело Билли сверкало, покрытое испариной, словно мечта сладострастника. Груди приподнялись, соски, словно указующие персты, были направлены в публику.
— А теперь, — слегка задыхаясь, проговорила она, когда овации стихли, — я хочу продать эту кипу хлопка с аукциона, а выручку передам в Фонд помощи актерам. — Она с улыбкой посмотрела на нервного белого молодого человека, который сидел со своей девушкой за одним из ближайших столиков. — А если кому-то страшно, то лучше уйти домой. — Молодой человек покраснел, в зале захихикали. — Кто готов заплатить тысячу долларов? — осведомилась Билли.
Воцарилось молчание.
— Тысяча долларов! — сказал кто-то сзади с южным акцентом.
Взгляды устремились на голос. Худой белый человек с серебристой шевелюрой, белыми усами и бородкой, в черном костюме и с галстуком-бабочкой сидел за столиком с молодым блондином в белом смокинге.
— Сволочь! — сказал Гробовщик, но Могильщик сделал знак, чтобы он замолчал.
— Джентльмен со старого Юга! — воскликнула Билли. — Вы, наверное, полковник из Кентукки?
Человек встал и отвесил поклон.
— Полковник Калхун из Алабамы к вашим услугам.
Кто-то в зале захлопал в ладоши.
— Ваш брат, полковник! — радостно вскричала Билли. — Ему тоже понравился хлопок. Встань же, братец!
Встал большой крупный негр. Цветная публика покатилась со смеху.
— Сколько ты предлагаешь, братец? — спросила Билли.
— Он готов заплатить пятнадцать сотен, — крикнул какой-то остряк.
— Пусть отвечает сам, — оборвала шутника Билли.
— Я ничего не предлагаю, — отозвался здоровяк. — Просто вы мне велели встать, и я встал.
— Ну а теперь садись, — распорядилась Билли.
Чернокожий застенчиво сел.
— Торг начался, — провозгласила Билли. — Эта прекрасная кипа алабамского хлопка идет за тысячу долларов, а может, и я с ней в придачу. Другие предложения?
Молчание.
— Жмоты, — фыркнула Билли. — Последний шанс. Ну, закройте глаза, вообразите, что это я. Раз, два, три — продано. Подумать только, сколько актеров от этого выгадали. — Она бесстыдно подмигнула. — Полковник Калхун, прошу выйти и получить.
— Что получить-то? — крикнул еще один остряк.
— А ты угадай, тупица, — хихикнула Билли.
Полковник встал, прошел к эстраде, высокий, прямой, уверенный в себе южанин, и вручил Билли десять стодолларовых купюр.
— Мне выпала высокая честь, мисс Билли, приобрести этот хлопок из рук красавицы негритянки, которая, возможно, и сама родом из наших прекрасных мест…
— Ни в коем случае, полковник, — перебила его Билли.