Толкиен - Две твердыни - Джон Толкиен

Фродо чуть не провалился влево, в пустоту; скважина была гораздо шире, чем попадались до сих пор, и оттуда несло таким смрадом и такой страшной злобищей, что он едва не потерял сознание. Сэм тоже споткнулся и упал ничком. Одолевая тошнотный ужас, Фродо схватил его за руку.

— Вставай! — прохрипел он без голоса. — Это отсюда и вонь, и гибель. Вперед! Быстрее!

Собрав остатки сил и решимости, он вздернул Сэма на ноги и ринулся вперед. Сэм шатаясь ковылял рядом — шаг, два шага, три, — наконец шесть шагов: то ли они миновали невидимую скважину, то ли еще что, но идти вдруг стало чуть-чуть легче, словно приослабла беспощадная хватка, и они побрели, по-прежнему взявшись за руки.

Но проход раздвоился, а может, растроился, расчетве-рился, и в темноте не понять было, какой из них шире, какой ведет прямее: левый, правый? Как выбрать? — а выберешь неверно, выберешь верную смерть.

— Куда Горлум-то пошел? — задыхаясь, проговорил Сэм. — Чего ж он нас не подождал?

— Смеагорл! — попробовал позвать Фродо. — Смеагорл! — Но голос его увяз в гортани, и зов замер, едва сорвавшись с губ. Ответа не было — ни эха, ни шепотка.

— В этот раз насовсем удрал, — пробурчал Сэм. — Довел до места, спасибочки: сюда, видать, и вел. Горлум! Попадешься — голову оторву!

Ощупью, спотыкаясь на каждом шагу, они наконец обнаружили, что левый проход — тупиковый, может быть, изначально, а может, его завалило.

— Здесь мы не пройдем, — шепнул Фродо. — Значит, и выбора нет — только другой проход, если он там один, и будь что будет.

— Скорее обратно! — пропыхтел Сэм. — Тут не горлумством пахнет. На нас кто-то глядит.

Другим проходом они не пробежали и двух саженей, как сзади послышалось невыносимо жуткое в плотном беззвучье урчанье, бульканье — и долгий, шипящий присвист. Они в ужасе обернулись, но видно пока ничего не было. Хоббиты окаменели в ожидании неведомой напасти.

— Это ловушка! — сказал наконец Сэм, взялся за рукоять меча и вспомнил могильную мглу, из который он был добыт. «Эх, сюда бы сейчас старину Тома!» — подумал он. Но Том был далеко, а он стоял в непроглядной черноте, и гневное, темное отчаянье сжимало его сердце; вдруг в нем самом забрезжил, потом зажегся свет такой нестерпимо яркий, будто солнце брызнуло в глаза, полуослепшие от подвального сумрака. Свет расцветился: зеленый, золотой, серебряный, огненно-белый. Вдали, как на эльфийской картинке, он увидал Владычицу Галадриэль на траве Лориэна, и в руках ее были дары. Тебя, Хранитель, — услышал он далекий, но внятный голос, — я одариваю последним.

Ближе раздались шипенье, хлюпанье и тихий скрип с прищелком — точно что-то суставчато-членистое медленно шевелилось во тьме, источая смрад.

— Хозяин, хозяин! — крикнул Сэм, обретая голос. — Подарок Владычицы! Звездинка! Помните, она сказала, в темноте будет светить. Да звездинка же!

— Звездинка? — пробормотал Фродо в недоумении, как бы сквозь сон. — Ах да! Как же я забыл о ней? Чем чернее тьма, тем ярче он светит! Вот она тьма, и да возгорится свет!

Медленно вынул он из-за пазухи фиал Галадриэли и поднял его над головой. Он замерцал слабо, как восходящая звездочка в туманной мгле, потом ярко блеснул, разгоняя мрак, наконец разгорелся ясным серебряным пламенем — и вспыхнул неугасимый светильник, словно сошел к ним закатной тропой сам Эарендил с Сильмариллом на челе. Темнота расступалась, а серебряный огонь сиял в хрустале и осыпал руку Фродо ослепительно белыми искрами.

Фродо изумленно глядел на чудесный дар, который так долго носил с собой как драгоценную и милую безделушку. В дороге он редко вспоминал о фиале — вот вспомнил в Моргульской долине — и не вынимал его: вдруг засветится и выдаст.

— Айя Эарендил Эленион Анкалима! — воскликнул он, не ведая, что значат и откуда взялись эти слова, ибо иной голос говорил его устами, голос ясный и звонкий, пронизавший смрадную тьму.

Но много злодейства таят глубокие полости Средиземья — могучего, древнего, ночного злодейства. Исчадие мрака, Она слышала этот эльфийский возглас в незапамятные времена, слышала и не убоялась его, не убоялась и теперь. И Фродо почуял ее кромешную, черную злобу и мертвящий взгляд. Невдалеке, между ними и скважиной, от которой их отшатнуло, явились из темени два больших многоглазых пучка, и скопища пустых глаз отразили и распылили ясный свет звездинки; смертоносным белесым огнем налились они изнутри, огнем ненасытной и беспросветной злобы. Чудовищны и омерзительны были эти паучьи — и вовсе не паучьи — глаза, налитые злорадством при виде беспомощных, затравленных жертв.

Фродо и Сэм пятились, не в силах оторвать взгляда от многоочитого ужаса; а пучки глаз приближались. Дрогнула рука Фродо, он медленно опустил светильник. Цепенящее злорадство приугасло, глаза хотели позабавиться предсмертной суетней жертв — и жертвы повернулись и побежали. Через плечо Фродо, чуть не плача от страха, увидел, что глаза скачками движутся следом. И смрад объял его как смерть.

— Стой! Стой! — выкрикнул он. — От них не убежишь!

Глаза медленно близились.

— Галадриэль! — воскликнул он и с мужеством отчаяния снова воздел светильник над головой. Глаза застыли и опять приугасли, словно бы в некоем сомнении. И сердце Фродо воспламенилось гневом и гордостью, и он — безоглядно, безрассудно, отважно, — перехватив светильник в левую руку, правой обнажил меч. Острый, надежный клинок заблистал в серебряном свете, полыхая голубым пламенем. Высоко подняв эльфийскую звезду и выставив сверкающее острие, Фродо Торбинс, маленький хоббит из маленькой Хоббитании, твердым шагом пошел навстречу паучьим глазам.

Они еще потускнели; сомненье в них усилилось, и они попятились от ненавистного и небывалого света, надвигающегося на них. Ни солнце, ни луна, ни звезды не проникали в логово; но вот звезда спустилась в каменные недра и близилась, и глаза отпрянули и медленно погасли; мелькнула тенью огромная невидимая туша. Они скрылись.

— Хозяин, хозяин! — кричал Сэм. Он не отставал от Фродо с обнаженным мечом наготове. — Ура и слава нам! Ну, эльфы если б об этом прослышали, как пить дать сочинили бы песню. Может, я как-нибудь уцелею, все расскажу им и сам эту песню послушаю. Но дальше, сударь, не ходите! Не надо в ихнюю берлогу! Улепетнем поскорее из этой вонючей дыры!

И они пошли по проходу дальше, а после и побежали: там был крутой подъем, и с каждым шагом смрад логова слабел; сердце забилось ровнее, и сами собой двигались ноги. Но полуслепая злоба хватки не разжала: она таилась где-то позади, а может, рядом, и по-прежнему грозила смертью. Наконец-то повеял холодный, разреженный воздух. Вот он, другой конец прохода. Задыхаясь от тоски по небу над головой, они кинулись к выходу — и снова, отброшенные назад, поднялись на ноги.