Николай Чуковский. Избранные произведения. Том 1 - Николай Корнеевич Чуковский

И Лунин, преодолевая боль, пополз назад. Опять вокруг кустов, опять между осинами. Дождь перестал, выглянуло солнце, потом снова пошел дождь, а он все полз. Вот наконец то место, где он упал, сорвавшись с осины. Здесь он опять полежал неподвижно, чтобы боль хоть немного поутихла. Он так изнемог от боли, что ему не хотелось больше никуда двигаться. Но он пересилил себя и пополз дальше.

Однако скоро он обнаружил, что с каждым метром, который он преодолевает, земля становится все более рыхлой и мокрой. Он полз по воде, стоявшей в траве, и локти его глубоко вязли в грязи. Он упорно продолжал ползти, но наконец, несколько раз окунув в грязь подбородок, понял, что перед ним трясина, которую ему ползком преодолеть не удастся. Он повернул и после долгих усилий снова приполз к той осине, с которой упал.

Теперь он уже больше никуда отсюда не поползет. Он никогда не думал, что такая боль может существовать… Она заслоняла от него все. При каждом движении она росла, росла… Нет, лучше не двигаться.

Забытье охватило его.

6

Вдруг он очнулся.

Шорох!..

Он мгновенно повернул голову и прислушался.

Словно кто-то ползет — там, за стволами осин. Совсем уже рядом… Руку с пистолетом Лунин положил перед своим лицом. Он будет стрелять — сначала в них, потом в себя. Живьем он не дастся…

Шорох… Шелест…

Потом шепот:

— Не стреляйте! Это я!

И прямо за черным стволом своего пистолета Лунин увидел приподнявшееся над землей лицо Ильи Татаренко.

— Я так и знал, что вы здесь! — прошептал Татаренко. — Я видел, как вы упали в эти осины.

Черные глаза его блестели. Он был рад, что нашел Лунина.

От боли, от волнения, от радости Лунин не мог произнести ни слова, а Татаренко продолжал торопливым шепотом:

— Я все время шел за вами… Меня подожгли через минуту после вас, еще раньше, чем вы выпрыгнули. Видели?.. Нет? А я все время вас видел. Когда вы прыгнули, и я прыгнул…

— Сразу? — спросил Лунин, пораженный внезапной догадкой.

— Ну да… почти… Ведь я горел…

— А вы не могли больше тянуть?

— Тянуть?.. Сильно уже припекало… Пожалуй, немного еще потянуть я мог бы. Еще секунд десять… А потом все равно прыгать…

— Но через фронт перетянули бы?

— Через фронт перетянул бы… Но мне не хотелось от вас отрываться… Мне показалось, что вас понесло прямо к немцам…

Он внезапно умолк, не уверенный, одобряет Лунин его поведение или нет. А Лунин, все поняв, смотрел на него, потрясенный. Татаренко мог выпрыгнуть позже, над нашими. Но он видел, что Лунин падает над немцами, и выпрыгнул, чтобы не оставить его там одного.

— Ветер крутит… Меня понесло в одну сторону, а вас в другую, — продолжал он. — Я упал возле наших.

— А где наши? — спросил Лунин.

— Где-то там… — Татаренко махнул рукой в сторону трясины, через которую Лунину не удалось переползти. — А там немецкий блиндаж, я сейчас видел. Близко — ну, метров сто отсюда. Там чего-то накопано, проволоки накручено, и сидят они, зарывшись, как суслики… А здесь ничья земля — болото; на одной стороне — они, на другой — наши… Вы удачно в этот осинник спустились — тут густо, и можно в двух шагах мимо пройти и вас не увидеть. Знаете, я под этой осиной был уже раз. Вы что, уходили?

Лунин кивнул.

— Хорошо, что я вернулся…

Татаренко умолк, как-то по-особенному взглянул на Лунина, потом спросил:

— Товарищ гвардии майор, а вы не ранены?

— Нет, — ответил Лунин. — Так… Ушибся.

— Нога?

— Да.

— Сломана?

— Не знаю. Ходить не могу.

— Эх я болван! — прошептал Татаренко. — Вы и ползти не можете? У, как вам больно!..

Его юношеское выразительное лицо сморщилось, когда он представил себе, какую боль должен был терпеть Лунин. Он пополз к Лунину, лег с ним рядом, поднял его руку и обвил ею свою шею.

— Держитесь так, — сказал он.

И Лунин сразу оказался лежащим на его широкой, гибкой, крепкой спине. Татаренко пополз, легко и осторожно неся на себе Лунина.

Он старался, чтобы больная нога Лунина не волочилась по земле, не задевала за кусты. Он полз через топь, под тяжестью Лунина всем телом погружаясь в жидкую грязь. Вокруг болота по-прежнему стреляли, над ними по-прежнему с визгом пролетали снаряды, и разные подозрительные трески и шелесты, совсем близкие, заставляли их надолго останавливаться. Дождик то шел, то переставал, иногда на несколько мгновений выглядывало солнце, быстро спускавшееся, светившее уже сбоку, сквозь прутья кустов. Татаренко двигался наугад, но решения принимал быстро и уверенно. Он был очень возбужден всем случившимся, и Лунин почти все время слышал его горячий торопливый шепот.

— А ведь я ваш парашют нашел раньше, чем вас, — рассказывал он. — Лежал в луже. От вас метрах в двухстах… Далеко его отнесло…

Он возмущался непривычной для него сыростью северных лесов.

— Здесь все так и живут, по уши в воде… А у нас в степи сейчас, в сентябре, сушь, теплынь, в любом месте ложись в траву и спи…

Потом вдруг вспомнил, что остался без самолета:

— И двух недель не пролетал… А когда дадут новый?.. Может, долго не дадут? А что делать? Ходить в столовую, потом домой, потом снова в столовую?.. Нет, вправду, может, долго не дадут? Может, всю зиму не дадут?..

И беспрестанно спрашивал, как чувствует себя Лунин, удобно ли ему.

— Вы налегайте, налегайте на меня, товарищ командир, не беспокойтесь… Очень болит? Или легче?

— Немного легче, — ответил Лунин.

На самом деле ему нисколько не становилось легче. Боль не отпускала. Он весь одеревенел и обессилел от боли.

На них выскочил красноармеец, замахнувшись гранатой. Увидев, что это свои, он сказал:

— Вы прямо на минные поля ползете.

Здесь, оказывается, можно было не ползать, а ходить, и он повел их по узкой мокрой тропинке через старую облетающую березовую рощу, где почти у всех берез были срезаны снарядами вершины. Татаренко нес Лунина, как ребенка, посадив его себе на руки.

— Опустите меня на землю… — несколько раз просил Лунин.

— Вам неудобно, товарищ гвардии майор? — спрашивал Татаренко.

— Мне-то удобно, да ведь вы устали. Этак нельзя. Надо вам отдохнуть.

— Не устал я, — возражал Татаренко. — Вот еще! Вы только держитесь за меня покрепче.

И продолжал шагать.

Наконец они оказались в ходе сообщения — длинном окопе, на дне которого по колено стояла черная вода. Им теперь поминутно попадались красноармейцы с автоматами; многие из