Вечный колокол - Ольга Денисова

— Я вечером тебя не застал, — тот поднялся, — извини, я ненадолго. Ты не передумал? Сотников, тем более неопытных, пруд пруди, а волхвов в Новгороде — раз-два и обчелся.

Дана посмотрела на Млада вопросительно, и что-то вроде надежды мелькнуло в ее глазах, полных ужаса.

— Родомил… — Млад вздохнул и освободился от ее объятий, — я все сказал тебе в прошлый раз.

— Ладно. Я понял. Вот тогда, возьми, — он поднял с лавки начищенную до блеска чешуйчатую броню с оплечьем, — сейчас хороших доспехов не достать… Я у дружинников раздобыл. Идти тяжелей, конечно, но грудь прикрыта будет, и спина. И наручи еще, но это так…

— Спасибо, — кивнул Млад.

— Да не за что. Удачи вам, — Родомил поднялся, — пойду я.

Он опустил голову, пошел к двери, только один раз мельком, но очень выразительно, глянув на Дану. Млад сглотнул и скрипнул зубами. По дороге главный дознаватель остановился, не удержавшись, и сказал Ширяю, тронув того за локоть:

— Щит через правое плечо вешают. На левую руку.

— Не все ли равно, как нести? — огрызнулся шаманенок.

— Привыкай сразу. Неизвестно, когда доведется им прикрываться, — кивнул Родомил и вышел вон.

— Млад Мстиславич, давай скорей, — Ширяй дождался, пока главный дознаватель уйдет, и только после этого перевесил щит с одного плеча на другое, — опаздываем уже.

— Не спеши, а то успеешь, — ответил Млад.

— Тебе же проверить надо всех перед выходом, — напомнил парень.

— Проверю, — проворчал Млад.

Рубаха, сшитая Даной, грела не хуже шубы. Млад повесил полушубок на гвоздь у входа, и подумал, что плащ в походе намного удобней и легче. А спать, укрывшись полушубком, неудобно. Но все равно испытал легкое сожаление — полушубок служил ему верой и правдой несколько лет. Он надел старую стеганку, вычищенную Добробоем, Дана кинулась помогать ему влезть в кольчугу. Броня, принесенная Родомилом, была богатой и дорогой, на груди несколько медных чешуек образовывали нехитрый узор. Она оказалась чуть широковата Младу в плечах: со стороны незаметно, но прямоугольная пройма мешала подмышками. Она была рассчитана на конного, чешуйки крепились снизу, а не сверху, как обычно.

Стеганый подшлемник приглушил звуки, Млад запутался в шнуровке, но ему помогла Дана.

— Почему у тебя шлем без наносника? — спросила она.

— Не люблю. И дед не любил.

Бармица тяжело опустилась на плечи.

— А если по лицу ударят? — ахнула Дана.

Он вздохнул и не ответил.

— А колени? — не унялась она.

— Я же не конный. Это на коне очень важно закрывать ноги. А пешему-то что… Только железо лишнее таскать на себе.

— Млад Мстиславич, — нетерпеливо сказал Ширяй, стоящий у двери, — ну давай скорей!

— Не торопись, — улыбнулся Млад, надевая пояс. Нож, топор, меч…

— Не тяжело тебе? — Дана тронула его за руку.

— Быстро привыкаешь, — Млад пожал плечами. Поначалу действительно казалось тяжеловато.

— Рукавицы! — Дана сорвала их со стола.

Он кивнул и сунул их за пояс.

Она сама накинула на него плащ, чем привела шаманят в восторг.

— Я бы тебя не узнала… — она вздохнула, — очень красиво. Но как-то… ты как будто чужой…

— Я — свой, — он снова улыбнулся, — присядем на дорожку. И еще… Договорись с сычевскими, чтоб Хийси кормили, ладно?

— Я уже договорился, — сообщил Добробой.

Студенты строились на льду Волхова — сонные, но возбужденные. Млад понимал их волнение и желание поскорей тронуться в дорогу — мальчишки. Конечно, взрослые, конечно здоровые парни, но в душе еще мальчишки… Вслед за университетом пристроилась и сотня сычевских мужиков. По берегу толпились их жены, деревенские девчонки и жены профессоров — Дана встала рядом с ними. На капище горели костры — волхвы просили у богов Удачи.

Млад посмотрел каждый десяток в отдельности, велел троим вернуться за забытыми рукавицами, хотя они и пытались спорить, шестеро оказались без подшлемников, четверо — в полотняных штанах. Докладывать о такой ерунде Тихомирову Млад посчитал несерьезным, но вскоре увидел, что в каждой сотне таких наберется не по одному: послали в Сычевку за помощью.

Не меньше получаса прошло, прежде чем все, наконец, были собраны. Млад бегал между десятниками и сычевскими бабами, подбирая студентам штаны по размеру. С непривычки доспех мешал, он успел взмокнуть — а ведь и поход еще не начался!

Тихомиров дал команду прощаться и выделил на это всего несколько минут — университет опаздывал. Ректор сказал несколько напутственных слов, но не стал утомлять студентов речами. Млад вдруг пожалел его: ректор за эти дни постарел, ссутулился, потерял уверенный, солидный вид — словно на войну уходили его дети. Бабий вой заглушил его голос — женщины кинулись в последний раз обнять своих мужчин. Млад с трудом отыскал глазами Дану: она сначала стояла на месте, но потом побежала ему навстречу — по снегу, путаясь в полах шубы и не догадываясь их приподнять. Он подхватил ее под локти, она положила руки ему на плечи, кусая губы и заглядывая ему в лицо.

— Младик… — выговорила она и замолчала, словно боролась с собой, — Младик…

Глаза ее медленно наполнились слезами, а потом слезы побежали по ее щекам одна за другой — быстро-быстро, словно зерна.

— Младик…

Она обхватила его за шею, прижалась к его груди и громко разрыдалась — Млад растерялся, он никогда не видел, как она плачет. Жесткая, щетинистая броня, к которой прижималось ее лицо, мешала ему.

— Дана, ну что ты… — он погладил ее по спине, — что ты… как баба из Сычевки…

Он хотел пошутить, но прозвучало это совсем не весело.

— Да, Младик, как баба… Я такая же баба, как все… Младик, не уходи… Не уходи…

— Дана, милая… Мне надо. Ну пожалуйста, ну не плачь. Я же не смогу уйти от тебя, когда ты плачешь. Милая моя, хорошая моя… Я вернусь, я же сказал.

— Младик, если бы возвращались все, кто обещает вернуться…

— Я вернусь. Я точно вернусь. Не плачь, пожалуйста.

Она целовала его лицо, поливая его слезами, она сжимала руками кольца бармицы, судорожно гладила его одетые в железо плечи, а он не мог оторвать ее от себя, и не мог уйти, и не мог остаться. Тихомиров давно дал команду строиться, и Младу надо было собрать свою сотню, он мучился, и не смел избавиться от ее объятий.

— Дана, милая, пожалуйста… Ну не плачь. Не надо. Прости меня, пожалуйста.

— Это ты меня прости, — она прижалась к нему еще тесней, — я буду ждать тебя… Я буду ждать…

— Я вернусь, я обещаю. Только не плачь. Мне надо идти, Дана.

— Да. Да, — она всхлипнула, — иди. Иди скорей. Прости меня, чудушко мое…