Татуиро (Serpentes) - Елена Блонди

— Я никогда тебя не уничтожу. Сберегу.

Невидимый, он повернулся, взял её за плечи и прижал к себе. Притиснул живот к животу, колени к её ногам, щекой придавил ухо.

— Ты веришь мне?

— Верю.

— Тогда спи. Это только ночные разговоры. Утром будет другое, светлое.

— Да, мой любимый.

Она послушно закрыла глаза и приготовилась спать. Про себя удивилась: вот же всю жизнь делала всё сама и решала сама. А теперь человеку, который и сам не знает, что с ним и что в нём, — отдала себя. И это правильно для неё. Оказывается так. Удивительно!

— Аглая?

— Что, любимый мой?

— Кота заведём? Белого, огромного.

— Нет.

— Как это нет? Ты моя и не слушаешься?

— Кошку. Маленькую, чёрную.

Он фыркнул ей в ухо. Сказал, сдувая влажные волосы с виска:

— Будет у меня две кошки, маленьких, чёрных. Ладно уж.

Глава 54

Меру и Серые Бабочки

Женщины созданы для многих вещей. Для радости смотреть на них, когда идут, покачивая широкими бёдрами, и вдруг — поворот головы на стройной шее и взгляд на тебя. Для домашних работ, пока мужчины делают свои, трудные и опасные мужские дела. Женщины — для ночей, чтобы они были горячими, как солнечные пятна на песке у реки, там, где цветут водяные лилеи и пахнут так, что кружится голова. Потому женщины племени леса сильны и красивы. И, наверное, потому каждый год некоторые из них исчезают в зелёной чаще леса, не возвращаясь. Или уходят в озеро исполнять обряд благодарности Владыкам. Тоже навсегда.

Никто не говорит о том, куда ушли и что там с ними, просто все уверены: там лучше. Туда — забирают. Но незнание страшит, и потому никто не захочет уйти сам, по собственной воле. Или отдать свою женщину.

Меру споткнулся на выскочившей из полотна жерди, схватился перевязанной рукой за перила и застонал от дернувшей боли. Пошёл дальше, поглядывая в сумрак под босыми ногами и придерживая ноющую руку здоровой.

Но есть неспокойные, которым мало жить в семейном доме, мало готовить еду и ждать, когда вернётся с охоты муж, сбрасывая на порог шкуру добытого кота. Они, будто боги лишили их разума, уходят блуждать по дальним тропинкам. Если такая смотрит в сторону леса, то рано или поздно уйдёт совсем, не вернётся. Только старая Берита вернулась. Но она знала, чего хочет, и силы в ней побольше, чем у десятка охотников. Меру помнил, как мальчишками они бегали на реку ночью смотреть, как Берита купается. Она всегда приходила одна, скидывала на лунный песок светлую тайку и шла к воде, высокая, сильная, с красивыми плечами и гордой головой. Сколько раз они прятались в кустах, ожидая её возвращения из воды, но Берита, взрослая девушка, не захотевшая себе мужа, уплывала далеко и плавала так долго, что мальчишки убегали домой, — не остаться бы без ужина. Или засыпали среди веток, налёживая себе бока. Однажды проснулись, крепко прикрученные друг к другу лианами, втроём. Так и ворочались, а потом их нашли малыши и привели перепуганных матерей. Было стыдно, женщины смеялись, ведя их домой, но, когда Берита встала на пороге хижины, сложив на груди руки и еле заметно улыбаясь, а чёрные волосы покрывали одно плечо и спускались волной до самых колен, смех умолк. Только одна из женщин, кивнув и заторопившись, сказала негромко, убедившись, что отошли далеко:

— От Бериты получить трёпку — не стыдно. Лучше трижды пойти на охоту с мужчинами.

И вот Меру старше той Бериты, мокрой от речной воды. У него есть дочь, которая несколько раз убегала на дальние тропы. Жена, лучше которой нет в деревне, да и в тех деревнях, что дальше в лесах, — тоже нет. И вместо того, чтобы держать глупую, непослушную дочь за подол, обещая ей трёпку, если ещё хоть раз убежит одна… — он пообещал их обеих. Сам.

Он потряс головой, будто колючая мысль, засевшая внутри куском репейника, могла выскочить и утонуть в качающейся воде. Но не выскочит, растопырилась злыми иглами и растёт, занимает всю голову. Онна посмеивается время от времени, глядя, как её муж застывает с недоеденной сабой в миске. А потом хмурится, смотрит в лицо, спрашивает о руке. Лучше бы ругала, лучше была бы ленива и грязна. И смотрела на соседа через забор, чтоб можно было оттаскать её за волосы и не жалеть, что отдал…

Но, надавливая босыми ступнями на влажные жердины, Меру знал: какую угодно всё равно любил бы и не отдал.

— Но ведь отдал, — сказал хрипло. Хотелось стукнуться лбом о шершавый ствол старого дерева. Стать по-настоящему безумным. Ничего не помнить, не знать. Но там, впереди, еле заметно мигает тусклый огонь. Это Тику поставил на пороге большой хижины светильник, чтоб Меру знал, куда идти. Старик ждёт его и что-то расскажет, важное. И пока Меру не узнает, хватит и одного безумца в этой ночи. Лишь бы старик не выпил столько отты, что она отобьёт ему память.

Меру пошел быстрее, поглядывая на слабый огонёк. От мягко колышущейся воды шёл запах тревоги, как свежий холодный пот, выступивший от страха. Но сверху, проливаясь через ветки деревьев, дождь нёс ласковый запах цветов. Это новые почки, скоро дожди кончатся, и деревья знают о том, как знали всегда, от времени до времени через время…

Меру шёл и думал: жизнь так устроена, что всему в ней есть место, и потому можно не думать. А потом приходит несчастье к кому-то одному, и тогда появляются мысли, и от них становится больно сердцу. Злая мысль ходит по кругу, держа в зубах собственный хвост, и разрывает голову острыми краями. Но если прикрикнуть на неё, там, в голове, то можно заставить мысль отпустить хвост, развернуться. И тогда становится легче, но только на время. Потому что приходят вопросы. Почему всё казалось таким понятным и правильным раньше? Где ответы на вопросы? И почему он, Меру, лучший охотник племени, не задавал их себе никогда?

— Куда забирают женщин? — прошептал он в такт шагам и оглянулся: не слышит ли кто…

— Где они потом? — дерево под ногами поскрипывало, и иногда мягко щёлкал сучок, цепляясь за влажную древесину.

— Куда деваются мужчины, что уходят за своими женщинами?

Ухнула над самой головой ночная сова и заворочалась в ветках, обсыпав охотника мелкими брызгами. Он, застыв, выдохнул. И снова пошёл вперёд.

— И почему никто не думает об этом?

Огонёк приближался, не становясь больше, только светил чуть поярче.

А за спиной Меру, невидимые под мостками, чертили воду расходящиеся вилки следов. Плоские головы торчали на изогнутых шеях, как ветки, упавшие с дерева. Шел неслышный ему разговор.

— Следующий уровень. Мыс-сли, вопрос-сы… Хорош-шо…

— Очень хорошо, ссс… Полон силы, и чем больше узнает, тем станет сильнее.