Рыцарь Шато д’Ор - Леонид Влодавец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Заколдовали его! — Агнес заливисто засмеялась. — Господи, да она же врет, старая карга! Она наверняка всю жизнь была бабой, спала с монахами и заполучила свою дурную болезнь… А теперь выкрутиться захотела! Что, боишься карга, сгореть на костре за святотатство?! Бесстыжая! Да еще валит с больной головы на здоровую! Ладно, пусть я буду плохая, но я скажу! Я все скажу!
— Не надо! — воскликнул Альберт, предостерегающе подняв палец.
— Да чего там! — отмахнулась она. — Чего нам стесняться, ведь мы обручены и через несколько дней поженимся… Мессиры, позвольте надеяться на вашу рыцарскую и мужскую честь…
— А что надо делать? — спросили из толпы.
— Да ничего, — сказала Агнес, — только, пожалуйста, не распространяйтесь до нашей свадьбы, что мы с мессиром Альбертом…
Она смущенно покраснела и стала трогательно-хорошенькой, очень миленькой и такой же красивой, как всегда.
— …Мы уже провели ночь вместе… — сказала она, скромно улыбаясь.
— Эка страсть! — хмыкнул Хлодвиг фон Альтенбрюкке. — Подумаешь, неделю не дотерпели! Так бы сразу и сказала…
— Значит, меня обманули! — Голос старухи заскрежетал, как несмазанная телега. — Он мужчина! Какой же подлец этот Вилли Юродивый!
— Что, взял денежки, да не отработал? — съехидничал Альтенбрюкке. — Все вы такие, монастырское отродье, шпионы и жулики!
— И все же надо проверить — не колдунья ли она? — заметил Ульрих. — Ведь Франческо утверждает, что она превратила в девушку Андреаса!
— Да что там проверять! — сказала епископша. — Просто эта девка была его любовницей…
— Что-о? — воскликнула Агнес. — Андреас был девкой?
— Нет! — сказал Альберт. — Андреас не был моей любовницей ни в мужском, ни в женском роде! Клянусь Святым крестом!
— Да вы же вместе в мыльню ходили! — завопила епископша. — Вместе!
— Вот я и говорю, что ты его, старая карга, заколдовала! А кто ты сама — женщина или мужчина, — неизвестно, может, ты и вовсе оборотень!
— Да что может статься с человеком, если на него водой плеснуть?! — орала баба. — Да ничего!
И схватив со стола злополучный ковш, она плеснула водой в Альберта, пробубнив:
— Чтоб тебе век девкой быть!
— А-а-а-а! — очень натурально вскричал Альберт, тряся головой и стряхивая с нее воду.
— Да ничего с ним не случилось, — сказала карга, скаля гнилые зубы и победно ухмыляясь. Но Альберт, замерев с каким-то каменным лицом, вдруг схватился за грудь и пробормотал, опуская глаза:
— Растет!
— Ведьма-а-а! — заорали вокруг, и если бы Ульрих не загородил собой старуху, ее изрубили бы на куски.
— Тихо! — гаркнул Шато-д’Ор-старший, и в зале воцарилась тишина. — Что с тобой, Альберт?
— Я… — Альберт, растерянно улыбаясь, хлопал глазами…
— Да что с тобой, черт побери! Ты стал женщиной?!
— Да…
— И-и-и-а! — взвизгнула Агнес и упала на руки Ульриха без чувств.
— Воды! — крикнул кто-то. — Воды немедленно!
Но к воде никто не решался подойти. Ульрих подтащил обмякшую баронессу к бочке и плеснул ей в лицо несколько горстей. Кто-то сбегал за служанками, и те увели шатающуюся и рыдающую от горя Агнес наверх.
— Так что? — просил Ульрих. — Что ты чувствуешь?
— Здесь выросло, а тут — исчезло… — сказал Альберт, указывая на соответствующие места.
— Показывай!
Альберт подобрал кольчугу и без какого-либо стыда или особенного волнения спустил штаны. Рыцарство сгрудилось вокруг рыцаря, с интересом разглядывая превращенного.
— Да, брат! — сокрушенно покачал головой фон Альтенбрюкке. — Не повезло тебе! Как ножом все стесало!
— Может, еще вырастет? — понадеялся Бальдур фон Визенштайн цу Дункельзее. Альберт оделся и сел за стол, подперев голову руками. Воцарилось тягостное молчание, за которым последовал взрыв:
— Ведьму на костер! На костер ведьму! Не то она всех в баб переделает!
— Неправда! Ложь! Они в сговоре! Черт! — заверещала епископша, но теперь даже Ульрих не смог остановить рыцарей. Старуху схватили и скопом поволокли во двор. Заседание было прервано. В зале остались только Ульрих и Альберт. Сокрушенно обхватив голову руками, Альберт сидел за столом, уставившись в пустоту.
— Не огорчайтесь, дорогой племянник! — сказал Ульрих, кладя руку на плечо своего племянника, ставшего племянницей. — Чары изменили ваш пол? Не беда! Живут же люди, рожденные женщинами, живут всю жизнь, рожают детей, любят мужей…
— Но я-то привык быть мужчиной! — сказал Альберт и смахнул натуральную слезу.
— А теперь привыкнете быть женщиной…
— Уж не предложите ли вы мне руку и сердце? — усмехнулся Альберт — пока будем называть его так.
— Староват я для вас, староват… Но вы чрезвычайно похожи на вашу матушку… Когда-то, не буду этого скрывать, она мне сильно нравилась…
На пороге зала стояла Клеменция. Лицо ее было бледно и выглядело усталым: ведь она следила за лечением раненых и сама подолгу просиживала около умирающих, облегчая их страдания чтением Библии.
— Оставьте нас, сын мой! — сказала она Альберту. Тот послушно вышел из комнаты. Клеменция и Ульрих остались тет-а-тет.
— Вы легки на помине, графиня, — сказал Ульрих. — Я только что о вас говорил.
— Вы уже знаете, кто Альберт? — без обиняков спросила Клеменция.
— Да, он стал женщиной! — сказал Ульрих, прищурившись.
— Бьюсь об заклад, что вы не поверили в это ни на одну минуту!
— Это мое дело.
— Теперь, — сказала Клеменция, — вы единственный мужчина в роду! И ваш поединок с Альбертом не нужен… Вы хозяин замка.
— Кто знает?! — вздохнул Ульрих. — Если завтра или послезавтра меня разобьют, то все придется начинать сначала…
Со двора в окно потянуло смрадным дымом горящего мяса, послышались душераздирающие вопли горящей на огне старухи и веселый хохот рыцарей.
— Жгут, — сказал Ульрих. — Веселое дело!
— Вам жаль ее? — спросила Клеменция. — А ведь сегодня она могла бы сжечь меня!
— Да, — сказал Ульрих, глядя перед собой.
— Скажите, мессир Ульрих, — произнесла Клеменция, — только скажите честно, отбросив почтительность… Вы осуждаете меня?
— За что же вас осуждать? — спросил Ульрих рассеянно. — Разве я имею право осуждать вас только потому, что однажды был так безумен…
— Плод этого безумства только что вышел из комнаты, — просто и горько сказала Клеменция, — а второй из этих чудесных плодов перевязывает раненых…
— Я не верю вам, — сказал Ульрих. — Это девочки Гаспара…