Миры Роджера Желязны. Том 1 - Роджер Желязны

Два матроса, позабыв о волнах, которые перекатывались через палубу, но крепко держась за пиллерс, что-то кричали, показывая руками в направлении правого борта. Я посмотрел в том направлении — и был ошеломлен тем, что увидел.

На нас надвигался огромный призрачный корабль. Подобный сказочному великану, он уверенно вспахивал гигантские волны. Огни святого Эльма плясали на его мачтах — казалось, они обведены бледным зеленоватым сиянием, ярким на фоне черных туч, затягивавших небо. Было впечатление, что корабль этот построен в незапамятные времена — уже несколько веков, как подобные красавцы больше не бороздят моря. Однако в те времена столь огромных кораблей не строили. Впрочем, поразительней всего были не размеры и не старинная конструкция корабля, а то, что он, в разгар чудовищной бури, шел под всеми парусами!

И опять каким-то шестым чувством я ощутил невидимое присутствие Эдгара По где-то поблизости от меня, висевшего чуть ли не на макушке мачты. Да и Анни была рядом — уж не знаю как, но я ощущал и ее присутствие. Она вела бой с доктором Темплтоном, сопротивляясь тлетворному влиянию наркотика или месмерического воздействия. Я был уверен, что она напрягает все свои силы в этой борьбе — и эта борьба реальна, потому что я слышал, как она твердит мое имя — окликает меня вялым голосом, словно только что проснулась и пытается сбросить путы сна.

В моей голове мелькнула мысль, что я еще успею окрикнуть моряков с того гигантского старинного корабля, но было уже поздно, поздно…

Анни вскрикнула, когда корабли врезались друг в друга, а мне показалось, что при ударе корпуса о корпус мое тело перешвырнуло с мачты «Ейдолона» на мачту неизвестного судна. В первый момент я был совершенно уверен, что столкновение произошло в материальном мире. И лишь потом я осознал, что «Ейдолон» прошел через корабль-призрак как сквозь облако — и столкновение носило совсем иной, нематериальный характер…

Дабы Вселенная не погибла… необходимо, чтобы звезды сгустились в видимости из незримых туманностей — то есть перешли из состояния туманностей в твердое состояние — и посерели, рождая из себя несчетные и сложные вариации жизненных форм… в продолжении целого периода, когда все сущее вернется к Единству со скоростью, которая будет нарастать в обратной пропорции к расстоянию, остающемуся до неотвратимого Конца.

Глава 11

Тем немногим, кто любил меня и был любим мною, кто мыслит сердцем больше, чем головой, кто видит сны и снам доверяет более, нежели реальности, — им посвящаю я эту Книгу Истин, которая призвана не провозглашать Истины, а являть Красоту, коей они исполнены; она же подтверждает их истинность. Им представляю я на суд нижеследующее в качестве произведения искусства — скажем, как прозаический отрывок; не опасайся я обвинения в заносчивости, я бы назвал это поэмой.

Левой рукой я вцепился в канат старинного судна. Одной ногой я прочно стоял на перекладине его мачты. Моя правая рука все еще сжимала нож, которым я собирался разрезать спутавшийся канат на «Ейдолоне». Два корабля быстро расходились.

У меня возникло ощущение, что я еще успею перепрыгнуть обратно на мачту «Ейдолона»… Куда там — это было бы самоубийством! Я сунул нож за пояс — пригодится! — и покрепче обнял мачту чужого корабля. Потрясенный происшедшим, я очумело озирался. Но ни чужой корабль, ни стремительно удалявшийся «Ейдолон» не были повреждены. Прошло совсем немного времени, и «Ейдолон» скрылся из виду.

Я стал медленно спускаться по перекладинам мачты к раскачивающимся над палубой фонарям. Паруса вокруг надувались ветром и оглушительно звенели под ударами шквала — признаюсь, этот грохот хоть и был страшен, но была в нем и упоительная музыка.

Первое, на что я обратил внимание, оказавшись внизу, было почти полное отсутствие качки. Когда я сидел верхом на мачте, мне казалось, что корабль ходит ходуном, опасно раскачивается. Но на палубе я мог стоять ни за что не держась. Да и сам грохот шторма здесь казался приглушенным. Не рев ветра, а тихий вой.

Я был совершенно уверен, что кто-нибудь из членов команды подбежит ко мне и осведомится, цел ли я, не нужна ли мне помощь.

Однако матросы совершенно проигнорировали мое появление! Они занимались своим делом — перетаскивали какие-то ящики с кормы на нос — и не обращали ни малейшего внимания на незнакомца, который спустился с мачты. На секунду мне это показалось вопиющим хамством. Но только на секунду.

Я стоял на пути одного немолодого матроса, тащившего на плече тяжелый, сложенный витками канат, и нарочно не отступил в сторону. Немолодой матрос одышливо кряхтел и покачивался под тяжестью ноши. Глядя мне прямо в глаза, он подошел вплотную ко мне — и обошел меня, будто я был колонной или большим мешком. Тогда я торопливо подошел к другому, тоже весьма пожилому матросу, который, стоя у левого борта, прилаживал отставшую планку планшира. Я помахал рукой прямо перед его глазами — никакой реакции. Весьма озадаченный, я стал перебегать от одного члена команды к другому. Все они, морщинистые, седые или лысые, выглядели стариками — ветхими и немощными.

В полной растерянности я отошел к борту и стал следить за странностями погоды — как будто демоны ветров могли дать разумное объяснение происходящему. Буря неистовствовала, ревела, буйствовала — можно перечислить все слова, которыми литераторы живописуют беснующуюся стихию. Но корабль двигался по волнам так, словно просто дул крепкий попутный ветер. Это судно не желало считаться со стихией. Даже зеленоватый огонь, разлитый по очерку мачт и похожий на фосфоресцирующий мох, казался самостоятельным и вечным свойством корабля, не имеющим отношения к атмосферным явлениям. Словом, моя растерянность только возросла.

Через некоторое время (о Время! — каким относительным и условным оно казалось на борту этого странного корабля — словно во сне) на капитанский мостик вышел старец, по осанистому виду которого я заключил, что он и есть капитан. Старец передвигался шаркающей походкой, и те несколько инструментов, что он нес в руках, были тяжкой ношей для него. Остановившись под навесом, капитан первым делом приставил к глазу допотопного вида подзорную трубу и стал осматривать горизонт, даром что во мраке было мало что видно — когда черное небо страдальчески оскаливалось молниями, его злобная улыбка освещала лишь непроглядную пелену дождя. Однако старец как бы удовлетворенно закивал головой, оставил в покое подзорную трубу и принялся работать с компасом и сектантом, словно в этих условиях от них был какой-то прок! Что-то приговаривая на непонятном, гортанном и отрывистом языке, он добросовестно возился с инструментами, которыми можно пользоваться только при наличии солнца или звезд на небе. После этого он тщательно занес результаты своих измерений в судовой журнал, собрал свои инструменты и медленно удалился по трапу в чрево корабля.