Битва двух империй. 1805–1812 - Олег Соколов

В области тактики русские войска использовали большой боевой опыт, накопившийся в ходе многочисленных войн, которые Россия вела с 1805 по 1812 г. Так, в 1811 г. был разработан новый устав пехоты, где значительная роль уделялась действию не только развернутых сомкнутых линий пехоты, но и колонн, и рассыпного строя. В свое время выдающийся немецкий военный историк Дельбрюк написал, что, «если бы случайно сохранились одни только прусский и французский строевые уставы, можно было бы воображать, что у нас в руках имеется документальное доказательство того, что тактика боя в рассыпном строю изобретена пруссаками в 1812 году»[27]. Если бы Дельбрюк знал русский язык, он наверняка упомянул бы о русском уставе 1811 г., в котором как раз даются рекомендации о действиях рассыпного строя. Во французских официальных уставах все это нашло отражение только позднее, хотя именно французы развили новую форму боя.

Устав 1811 г. настраивал войска на гибкие активные формы боя, но особенно суворовские традиции проявились в документе, который называется «Наставление господам пехотным офицерам в день сражения», написанном генерал-майором М. С. Воронцовым. Это наставление было отредактировано Багратионом и издано для войск 2-й Западной армии в июне 1812 г. Наставление нацеливало русских офицеров на умелое применение стрелковых цепей, но, тем не менее, оно совершенно справедливо исходило из того, что тогдашнее огнестрельное оружие не могло быть решающей силой: «Офицерам не довольствоваться одной перестрелкой, но высматривать удобного случая, чтобы ударить в штыки, и пользоваться сим, не дожидаясь приказания; при таких ударах всегда должно собою пример показывать…» При атаках неприятеля, занимающего деревню или рощу, «не должны заниматься в сих случаях перестрелкою; ибо с скрытым неприятелем невыгодно перестреливаться; должно атаковать его поспешно штыком… Такими смелыми атаками всегда скорее прогонишь неприятеля из крепких мест и с меньшей потерею людей, нежели перестрелкою. Во всех сих атаках на штыках нужно, чтобы солдаты кричали „Ура!“ для знаку прочим колоннам, что они дерутся удачно и наступательно и для приведения неприятеля в робость»[28].

В наставлении офицерам и солдатам запрещалось говорить «Нас отрезали!». В случае если офицер громко скажет такую фразу, то общество офицеров должно изгнать его из своих рядов, а солдата за подобные слова полагалось предать нещадному битью шомполами. Составители наставления утверждали, что храбрец никогда не будет отрезан. Нужно просто повернуться грудью к врагу и решительно пойти на него. И с какой бы стороны он ни стоял, он будет разбит. Завершается наставление уверенностью в том, что отвага и смелость приведут к победе гораздо вернее, чем все премудрости: «Упорство и неустрашимость больше выиграли сражений, нежели все таланты и все искусство»[29]. Таким образом, авторы наставления еще раньше великого военного теоретика Клаузевица указали, что победа достигается смелостью, отвагой и энергичными действиями, а не схоластическими рассуждениями.

При этом авторы наставления не были ретроградами, отрицавшими необходимость использовать технические достижения, и указывали, что нужно учить людей цельной стрельбе и следить за состоянием оружия: «Коль скоро будут готовиться к делу, то долг всех офицеров и особливо ротных командиров есть тщательно осмотреть все ружья… требовать, чтобы у солдата было, по крайней мере, еще два кремня в запасе; чтобы положенные 60 патронов были налицо и в исправности…»[30]

Целям улучшения огневой подготовки служило и перевооружение русской пехоты. В 1808 г. в армии было введено ружье нового образца, которое представляло собой не что иное, как копию французского ружья с небольшими изменениями в параметрах. Самым главным отличием была разница в калибре: у французов калибр был 17,5 мм, а у русских — 17,78 мм (7 линий[70]). Подобная разница могла быть полезна с учётом специфики предполагаемых боевых действий. Как известно, в гладкоствольном оружии пуля была всегда немножко меньше по диаметру, чем канал ствола. Конечно, если стрелять из русского ружья французской пулей, зазор оказывался немного больше, чем обычно, и точность несколько снижалась, однако стрелять все же было возможно, в то время как французы либо вообще не могли пользоваться русскими зарядами, либо это было крайне опасно.

Кстати, подобная ситуация, только с обратным знаком, была в артиллерии. У французов калибр пушек, 6- и 12-фунтовых, был чуть больше, чем калибр соответствующих русских и прусских орудий. Поэтому французские артиллеристы могли использовать трофейные артиллерийские боеприпасы, а русские и пруссаки не могли.

Несмотря на перевооружение пехоты новыми ружьями, единообразия в этом вопросе так и не было достигнуто. В 1812 г. на вооружении полков продолжали оставаться как русские, так и иностранные ружья 28 разных калибров (от 12,7 до 21,91 мм).[31]

Ситуация с разнобоем оружия была столь серьезной, что в 1809 г. шеф Либавского мушкетерского полка генерал-майор Вадновский докладывал: «…Честь имею донести, что во вверенном мне Либавском мушкетерском полку — ружья по давнему их существу, начиная с 1700 года, состоят в разных калибрах, почему и нельзя большой части оным определить настоящее заключение калибров…»[32]

Ситуация в Либавском полку не была исключением. Другой рапорт от этого же года указывает, что в Ширванском мушкетерском полку имелось четыре калибра ружей от 7½ до 8 линий, в Томском — три калибра от 8⅛ до 8⅝, в Уфимском — три калибра от 7¼ до 7¾, в 19-м егерском — шесть калибров от 7⅔ до 8.[33]

Подобная ситуация, вне всякого сомнения, проистекала из-за огромного численного роста армии. У правительства просто не было достаточно ресурсов, чтобы единообразно вооружить огромные массы войск.

Касаясь вопроса вооружения, необходимо сказать несколько слов о вооружении кавалерии. Опыт наполеоновских войн 1805–1809 гг. показал, что отказ от защитного вооружения конных войск, который повсеместно происходил в XVIII веке, оказался преждевременным. Действительно, в эпоху господства линейной тактики, когда все внимание полководцев было сосредоточено на залповом огневом бое пехоты, кирасы и каски стали в известной степени анахронизмом, так как бой с применением холодного оружия становился все более и более редким. Однако наполеоновские войны, где сражающиеся пехотинцы часто пользовались штыками, а кавалеристы — саблями и палашами, показали, что кираса и каска могут быть даже очень выгодными, не говоря уже о том моральном преимуществе, которое они дают воину, имеющему защитное вооружение.

Именно поэтому в самом начале 1812 г. высочайшим повелением было приказано вернуть тяжелой кавалерии кирасы, которые она утратила сразу по приходе к власти Александра I в 1801 г. Тогда 7 кирасирских полков были переведены в драгуны, а оставшиеся лишились своего защитного вооружения. Номинально существовало 2 гвардейских и 6 армейских кирасирских полков, которые отличались от остальной кавалерии ростом коней и солдат, однако не имели ни кирас, ни касок. В 1803 г. возвратились каски, а, как уже указывалось, в 1812 г. снова появились кирасы. Защитное вооружение получили 10 полков (Кавалергардский, Лейб-гвардии Конный, Кирасирский Его Величества, Кирасирский Ее Величества, Кирасирский Военного Ордена, Екатеринославский кирасирский, Глуховский, Малороссийский, Новгородский и Астраханский кирасирские, последние два полка были созданы в 1811 г.). В ходе кампании 1812 г. и заграничных походов русские кирасиры не раз докажут, что они не зря получили свое защитное вооружение, вступая в отчаянные схватки с тяжелой французской кавалерией, также носившей стальные кирасы.

Одновременно было замечено, что пика также еще не исчерпала своих возможностей. Это неоднократно с успехом доказывали русские казаки и польские уланы. Именно поэтому накануне войны 1812 г. в русской армии было принято решение вооружить пиками гусар, чтобы быстро создать большое количество пиконосной кавалерии.

Однако в отличие от защиты кирасир, введение пики в гусарских полках едва ли было удачным. Современники единодушно отмечали, что пика, будучи грозным оружием, имела в то же время ряд существенных недостатков. В неумелых руках она была бесполезна. Если даже неопытный кавалерист, вооруженный саблей, мог так или иначе использовать ее в бою и наносить ущерб неприятелю, то неподготовленный боец с пикой в серьезной схватке был просто беспомощен. Дело в том, что для опытного конного воина не представляло особого труда парировать прямой удар новичка: пика длинная и тяжелая, поэтому заранее видно, куда придётся удар. А если клинком сабли отвести пику в сторону, улан останется совершенно незащищенным перед противником, вооруженным обычным холодным оружием.