На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

Эрлис была повсюду, она ходила по дальним комнатам, почти незримо выполняя работу по дому, улыбалась, говорила мало, но дети, кажется, знали и уважали ее желания больше, чем желания своего отца. Далия позволила себе задаться вопросом, не является ли это еще одним «эффектом»: когда-то ассистентку-двойника заменили на Эрлис, которая прежде вошла в Шкаф Великой Иллюзии, также известный как Нью-Йорк, и действительно исчезла —  в это поверила бы самая придирчивая публика. В этой удивительно необъятной квартире, кажется, единственным зрителем была Далия. Между ними оставалось что-то вроде зеркальной амальгамы. Если бы Далли захотела броситься в эти руки в аккуратных рукавах, ее не оттолкнули бы —  она была в этом уверена, но помимо этого, там, где должно быть всё действительно важное, она видела только угольно-черный бархат отсутствия знаков. Вдруг ее держат за дуру? Что, если эти люди —  не родственники вовсе, просто актерская труппа из Бауэри, между ангажементами притворяющаяся семьей? У кого здесь лучше спросить?

 Не у Брии. Даже устроившись ассистенткой к Брии, метательнице ножей, Далия не особо ей доверяла. Она замечала равнодушный взгляд девушки, когда отец обращался к ней «белла», хотя он всё равно продолжал так говорить.

Он явно восхищался всеми своими детьми —  от наиболее очевидного будущего преступника до самого лучезарного святого.

—  Не путайте меня с этими неаполитанскими макаронниками, —  копировал Нунци отца, —  я приехал из Фриули, на севере. Мы из Альп.

—  Козлоебы, — уточнил Чичи. — Там едят салями из ослятины, это как Австрия, с жестикуляцией.

 Лука Зомбини любил объяснять в разное время секреты мастерства тем из своих детей, которые, как он себя обманывал, жаждали учиться, иногда даже показывал фокусы. 'Те, кто насмехается над нами, и насмехается над теми, кто платит, чтобы мы их одурачили —  чего они никогда не видят, так это жажды. В религии это была бы жажда Бога —  никто не посмел бы ее не уважать. Но поскольку это жажда всего лишь чуда, лишь противоречия данному миру, ее презирают.

 — Помните, Бог не говорил: «Я сейчас зажгу свет», он говорил: «Да будет свет». Его первым действием было позволить свет тому, что было Ничем. Как Бог, вы тоже должны всегда работать со светом, заставлять его делать лишь то, что вы хотите.

Он развернул абсолютно жидкую черноту:

— Бархат магического сорта, абсолютный поглотитель света. Импорт из Италии. Очень дорогой. Окрашен, стрижен и вычесан вручную много-много раз. Обработан по тайной методике нанесения платиновой черни. Заводской контроль беспощаден. То же, что зеркала, только наоборот. Идеальное зеркало должно всё отражать, то же количество света, те же точно цвета —  а идеальный бархат не должен ничего отпускать, должен удерживать свет, попадающий на него, до последней капли. Если мельчайшее количество света, которое вы можете себе представить, отскочит, одна-единственная нить, всё пропало, affondato, vero? Всё дело в свете, вы контролируете свет. Контролируете эффект, поняли, capisci?

 —  Понятно, пап.

—   Чичи, немного уважения, однажды я сделаю так, что ты исчезнешь.

—  Сейчас! — закричали двое или трое маленьких Зомбини, прыгая по обивке кресел. — Прямо сейчас!

Лука давно интересовался современной наукой и возможностями, которые она предоставляла фокусникам, в том числе, призмой Николя и иллюзионистским использованием двойного преломления.

—   Кто угодно может распилить свою ассистентку пополам, —  сказал он. — Это один из старейших эффектов в нашем деле. Проблема в том, что ее половины всегда воссоединяются, всегда хеппи-энд.

—   Проблема? Должен быть несчастный конец? —  удивилась Бриа. —  Как в тех кровавых шоу ужасов, которые показывают в Париже, Франция?

—  Не совсем. Вы уже знаете про этот реквизит, —  он достал маленький кристалл исландского шпата почти идеальной формы. —  Дублирует изображение, два взаимных наложения, с помощью правильного вида света и правильных линз, вы можете разделять их на сцене, каждый раз немного больше, шаг за шагом, пока не станет возможным на самом деле распилить кого-то пополам оптически, и вместо двух разных частей одного тела теперь у нас две полных личности разгуливают, они полностью идентичны, capisci?

 —  Вообще-то нет. Но...

—   Что? —  наверное, немного защищаясь.

—    Это хеппи-энд. Они воссоединятся снова в одного человека?

Он посмотрел на свои туфли, и Бриа поняла, что она, вероятно, единственная в этом доме, от кого он мог бы ожидать этого вопроса.

 —  Нет, и в этом проблема. Никто не может рассчитать...

  —  О, пап.

  —  ... как вернуть всё на место. Я спрашивал повсюду, спрашивал у всех, у профессоров колледжей, у наших коллег, даже у самого Гарри Гудини —  без шансов. А тем временем...

 —   Не говори мне.

  —  Да.

  —  Ладно, сколько?

  — Наверное... два или три?

—   Porca miseria, о Боже, это четыре или шесть, да? Ты понимаешь, что тебя за это могут отдать под суд?

—  Это была оптическая проблема, я думал, что всё абсолютно обратимо. Но, по словам профессора Вандерджуса из Йеля, я не учел фактор времени, это происходило не всё сразу, так что были эти несколько секунд, когда время шло дальше, различные необратимые процессы, эта щель немного открылась, и этого было достаточно, чтобы стало невозможным вернуться именно в ту точку, в которой мы находились.

—  А я думала, что ты идеален. Представь мое разочарование. Так что эти твои существа живут жизнью двойников. Не очень-то они, наверное, счастливы.

— Юристы, улюлюканье на представлениях, угрозы насилия. Джентльменский набор.

  —  Что нам делать?

— Лишь в одном уголке мира изготавливают эти предметы. На Острове Зеркал в Лагуне возле Венеции, там уже, должно быть, холдинговая компания, но они по-прежнему изготавливают и продают тончайшие зеркала для фокусников. У кого-то там должна была возникнуть идея.

—   А нас как раз ангажировали в театр Малибран в Венеции через несколько недель.

Да, Лука Зомбини пришел сегодня домой с поразительными новостями: представление ангажировали для турне по Европе, и вся семья, включая Далию, всего через две недели должна отплыть на лайнере «С. С. Ступендика»! Словно открыли клапан в далеком подвале —  вся квартира вдруг забурлила подготовкой к путешествию.

Далли улучила минутку, чтобы поговорить с Эрлис в суете повседневных дел:

—    Народ, вы уверены, что я вам нужна?

  — Далия, — она замерла, тряпка для пыли едва не выпала из ее пальцев.

  —  В смысле, входить, как раньше...

— Нет...нет, на самом деле, полагаю, мы рассчитывали на тебя. Далли, Бога ради, ты только недавно к нам пришла, и как насчет Эффекта Китайского Гонга...?

 —   О, Бриа может это делать даже во сне.

— Не знаю, если ты хочешь остаться здесь, мы сдадим квартиру в аренду тем акробатам из Восточной Румелии, не очень-то идеальная для тебя компания.

 —  Я перекантуюсь где-нибудь. У Кэти или у кого еще.

—  Далия, посмотри на меня, —  проще не смотреть, но девушка должна. — Я знаю, что ты никогда не собиралась оставаться. Надеяться на это — было бы слишком. Нам обеим.

   Она слегка пожала плечами:

 — Я никогда не была уверена, что ты меня впустишь.

—   Но ты в нашем доме, и, возможно, кто знает, ты допускаешь возможность остаться с нами? Каким-то образом...?

В длинной квартире повисла тяжелая и неестественная тишина, словно предполагалось, что Зомбини находится за пределами слышимости и сейчас идеальный момент разразиться давно лелеемым шепотом:

 —  Я была просто маленьким ребенком, как ты могла так уехать?

   Улыбка, почти благодарная:

— Мне было интересно, когда ты задашь этот вопрос.

  —  Я здесь ничего не ищу.

—  Конечно, нет, —  не нью-йоркская ли резкость закралась в ее голос? —  Ладно, что рассказал тебе Мерль?

  — Ничего плохого о тебе. Только то, что ты нас бросила.

  —  Это достаточно плохо, должна сказать.