Эллинский секрет - Сергей Снегов

— Здравствуй, Ленора! — громко сказал Эдгар. Матросы рассмеялись, самый старший толкнул вбок кулаком одного, другого, давая этим понять, что у пассажира, безусловно, не все дома, но это ничего не значит: именно такие — самые хорошие, самые добрые люди.

— Сюда, — сказали матросы Эдгару, предупредительно расступаясь перед покосившейся дверью с огромной веревочной ручкой. За дверью было шумно, когда она открылась, к шуму был добавлен такой тяжелый, запросто называемый вонючим, воздух, что Эдгар отшатнулся.

— Артур Гордон Пим дышал в трюме точно таким же воздухом, — вслух произнес Эдгар и, согнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку, вошел в помещение трактира, одного из тех дешевых приютов, где за три пятака дают водку, соленые 'огурцы и сколько угодно хлеба. Матросы с «Роберта Фултона» запомнили и полюбили это веселое заведение за то, что хозяйкой его была прекрасная Мария по фамилии Гаврилова. Она и сейчас была здесь, она занимала место за стойкой, величественно улыбаясь вошедшим.

— Очень рада видеть вас, господа, — сказала она по-английски. — А это кто с вами?

Ей не ответили, было очень шумно, дымно от десятка трубок с крепким табаком и русской махоркой, пахло кислыми щами, спиртом и осенью — тем запахом, который можно отыскать только в Санкт-Петербурге и только в сентябре. Матросы нашли свободное место за длинным деревянным столом и, забыв о своем спутнике, занялись выпивкой. Эдгар встал подле стены и, раз взглянув на хозяйку, уже не в состоянии был отвести от нее взгляда.

Он даже капюшон опустил за спину, он даже дышать стал реже и настороженнее, приложил правую руку к сердцу и поблагодарил создателя за то, что он устроил так, что вот сейчас его покорный, несчастный раб находится на чужой земле и созерцает великое, неслыханное чудо: в русском трактире видит Виргинию — живую Виргинию, чуточку располневшую, чуточку похорошевшую, немного более румяную, чем она была прежде, здесь, на земле, живая, но — вот она…

— Мадам! — крикнул Эдгар, протягивая руку к хозяйке, улыбаясь ей бессмысленно, тупо, блаженно, — Виргиния! — крикнул он и опустился в изнеможении на стул подле прилавка. — Виргиния! — повторил он, не опуская рук, и хозяйка, Мария Гаврилова, поняла это, как просьбу, как заказ. Она спросила:

— Господину угодно водки или пива? Господин хочет поесть и потом лечь спать?

Музыкой прозвучали эти слова для Эдгара. Он ответил немедленно:

— Виргиния, дорогая моя, дай мне что-нибудь, кроме себя самой! Ты уже моя, ты переплыла океан и…

Сидящий рядом с Эдгаром расхохотался, услыхав со-. вершенно трезвую речь совершенно трезвого человека в этом веселом, пьяном заведении: какие-то бородатые, длинноволосые люди в странном одеянии, похожем на детские рубашки, в синих штанах, заправленных в длинные с голенищами сапоги, ежеминутно чокались, целовались и опрокидывали себе в глотку доверху налитые кружки, а потом морщились и нюхали корочку хлеба. Беззубо улыбающийся старик в белой рубахе до колен играл на балалайке и плакал. Полуодетая женщина лет сорока, седая и некрасивая, кокетливо улыбнулась Эдгару. Его передернуло. Сосед предложил ему сигару, присовокупив на чистейшем английском языке:

— Почтенный сэр, вам необходимо покинуть это заведение и отправиться в гостиницу для иностранцев, что в доме нумер четыре по пятой линии Васильевского острова.

И все, что Эдгар видел, видел он, как сквозь пелену тумана, зыбкую и тусклую: помещение трактира освещено было дюжиной толстых сальных свечей, которые отчаянно чадили, пламя на их фитилях плясало и дергалось. И все, что Эдгар слышал, доходило до него откуда-то издалека, из глубин морских, таинственных, сонных, влажных. В этом волшебном чужеземном мареве трактирщица за стойкой казалась реальностью, несмотря на то. что все вокруг было небывало и непохоже на ту жизнь, которую Эдгар оставил каких-нибудь двадцать минут назад.

— Сэр, еще раз настоятельно советую вам покинуть этот трактир, — услыхал Эдгар тот же голос, тот же родной язык. — Кто привел вас сюда? Это очень нехорошее место, сэр. Ощупайте ваши карманы, — целы ли в них деньги, в кармане ли ваш пистолет? О, здесь не просто воры, а истинные артисты своего дела!

Эдгар обвел взглядом полумрак, аквариум, сон. Его приятели-матросы пели, запивая каждые два-три слова чем-то очень крепким в оловянных кружках. К матросам дважды подходила хозяйка, матросы обнимали ее, хлопали по спине, пытались поцеловать…

— Не сметь! — крикнул Эдгар, сжимая кулаки и губы. — Не сметь! Кто дотронется до Виргинии, тот будет иметь дело со мной!

— Так я и знал, — проговорил сосед, но уже порусски, — он обратился к кому-то из своих собутыльников. — У него сумасшедшие глаза, — добавил он и сказал в самое ухо Эдгару: — Немедленно уходите отсюда! Вы уже обратили на себя внимание! Это опасно, мой друг…

Рявкнула гармонь, подкованные каблуки ударили о каменный пол, бородатый певец затянул что-то скорбно-веселое, кто-то разбил штоф зеленого стекла, кто-то дал кому-то в ухо, вдруг потухли почти все свечи, ктото ругался и плакал одновременно. Эдгар не отводил взора от хозяйки.

В самом деле, она была чрезвычайно и неосмотрительно хороша собою. В полумраке ее лицо казалось таким божественно пленительным, что боязно было дышать и улыбаться при взгляде на него: глаза сияли, как светлое воспоминание о чем-то, может быть и не бывшем никогда с тобою, а полные губы и высокий чистый лоб вызывали в сознании Эдгара какие-то смутные, отдаленные ассоциации с ритмом его «Ворона», с музыкой его «Улялюм». Хозяйка, принявшая облик Виргинии, картин и припоминаний, которые обступили Эдгара, пригвоздили его к стене трактира и потушили прошлое, — зачем она ему, если чудо все же существует, а если его нет, если это всего лишь ошибка, недоразумение, то, значит, черт знает что и сама наша жизнь…

Хозяйка обратила внимание на то, что на нее в упор, почти неприлично смотрят, любуются ею. Она перемигнулась с каким-то человеком в белом фартуке, и спустя минуту на стойке возникла целая стая длинных тонких свечей, вставленных, как желтые цветы с одним лепестком, в узкогорлую железную вазу. Стало чуть светлее подле хозяйки и темнее во всех углах. Хозяйка улыбнулась Эдгару, ему показалось, что она даже поманила его взглядом. Эдгар сделал шаг вперед, но был остановлен грубым, уже знакомым ему голосом:

— Уходи отсюда, иностранец! Дурак ты после этого! Да ты знаешь, куда попал? Ты к ворам и грабителям попал! Тут убийцы живут, дурак чужеземный!

Эдгар ни слова не понял в этом сердечном, дружеском предупреждении, Эдгар уже не понимал даже своего родного языка, он весь был в зрении, только в зрении, все остальное в нем перестало жить и чувствовать…