История русской живописи в XIX веке - Александр Бенуа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы видим содержание не в одних только общественных проповедях, но и во всяком красочном и декоративном эффекте. Мы находим его и в соблазнительной округлости греческой вазы, и в сказочной пестроте персидского ковра, и в веерах Ватто и Кондера, так же, как и в «Страшном суде» Микеланджело и в «Angelus» Миллé.
79
Лишь Венецианов среди них принадлежал к известному, определенному художественному толку, но и он принадлежал к нему совершенно свободно, по доброй воле, по вдохновению, а не в силу какого-либо учения извне, которое связывало бы его творчество. Совсем другое его ученики: они питались уже готовым, сложившимся учением (очень узким, потому что в развитии его принимали участие далеко не все художественные силы того времени) и, как люди ограниченные, превратили его в тесную, неподвижную формулу, из которой не было выхода. Из этой формулы можно было только насильно вырваться, но тогда неминуемо попасть в другие тиски, еще худшие: в академизм. Зарянко был наиболее последовательным из венецианцев, и как раз он низвел все милое, высокохудожественное искусство своего учителя до какой-то рабской съемки, до каких-то вымерок и вычислений. Весьма печально, что его тупоумное, робкое отношение к живописи отчасти отразилось затем на технике всех его учеников, иначе говоря, на всех главных представителях русской реалистической школы 60-х и 70-х годов, вышедших почти поголовно из Училища живописи и ваяния, где Зарянко был профессором.
80
Как будто всякая красота не есть уже создание искусства? Как будто так называемое пленение нас природой не есть продукт некоторого творчества внутри нас самих, а не мертвой, безличной природы?
81
Слабым преемником как того, так и другого, с примесью чего-то экзотичного, почерпнутого от Верещагина, можно считать Каразина. К этой же группе художников, специализировавшихся на охотах и лошадях, принадлежит немецкий художник Френц, переселившийся в 1859 году в Россию, — порядочный, но холодный и сухой рисовальщик.
82
Жирный монах пьет со сладострастным наслаждением чай, сидя в тихий ясный день под тенью густых деревьев. К нему подошел старый калека-солдат с мальчиком-проводником и тщетно просит у него милостыни. В этом же духе задумана одна из самых характерных картин Перова: «Монастырская трапеза», — начатая еще в 1865 году, но оконченная позже. На ней изображено обжорство монастырской братии за обеденным столом и, в качестве яркого назидательного контраста, несколько голодных и жалких нищих, валяющихся на полу трапезной. В дверь входит благодетельница монастыря — толстая, огромная барыня под ручку со своим мужем, чиновным, но дряхлым и придурковатым старцем.
83
Этой перемене в творчестве Перова способствовало отчасти тяжкое горе, постигшее его: смерть жены и детей.
84
Предвестником этой перемены можно уже считать его нелепую картину (1868) «Поезд», на которой изображены несколько крестьян, со смехотворными ужимками выражающих свое изумление перед никогда не виданным локомотивом.
85
«Разгрузка извести» носит явные следы чисто живописных намерений Перова. В «Птицелове» есть все же что-то кнаусовское: в типах, в вылощенном, невероятном пейзаже, в дюссельдорфской приглаженности и подстроенности композиции. В «Разгрузке извести» уже ничего подобного нет — это простой снимок с натуры, сделанный человеком, пораженным эффектной картиной действительности.
86
Среди баталистов один лишь Пиратский как будто был отчасти заражен методичностью и правдивостью Венециановской школы, а также гостившего у нас некоторое время прусского художника Крюгера. Впоследствии два реалиста — Дмитриев-Оренбургский и Кившенко — рисовали сражения по возможности точно (по крайней мере в топографическом отношении), однако и у них в баталиях, исполненных по официальному заказу, война выходила только приличной и порядочной, но вовсе не страшной. К тому же их тоскливая сухая манера была, пожалуй, еще менее отрадна, нежели надутая бравурность и элегантная нарядность Коцебу и Виллевальде.
87
Среди боголюбовских этюдов, исполненных им во Франции под впечатлением работ Изабе, Дюпре и, последнее время, Будена попадаются очень красивые по тону и приятные по письму пастиччио этих художников.
88
Впрочем, последняя картина Шварца «Вешний поезд царицы» действительно полна поэзии и исторической прелести. Быть может, если бы смерть не похитила Шварца в молодых годах, он и сумел бы со временем сказать что-либо более зрелое, цельное и веское, нежели все то, что сохранилось от его работ.
89
Впрочем, необходимо оговориться. Все эти черты могли бы и не составлять недостатков художника, если бы не техническая сторона, которая у Нестерова еще гораздо слабее, нежели у Васнецова.
90
Впрочем, сама по себе болезненность в искусстве не есть еще показатель упадка, не есть еще недостаток. Болезненностью отличались как раз величайшие художники, и, быть может, только болезненное состояние, состояние, близкое к смерти, к переходу в иное, стояние на рубеж с тайной — дает возможность лицезреть тайну и сообщать о ней.
91
Граф Соллогуб, имеющий много общего с Васнецовым, развился, однако, вполне самостоятельно. Можно даже сказать, что его опыты имели некоторое влияние на развитие Васнецова. Круг творчества графа Соллогуба не особенно широк: довольно большое количество декоративных набросков и несколько иллюстраций к русским сказкам, вот и все. Соллогуб не был настоящим, зрелым художником. То немногое, что он сделал, в особенности такие вещи, в которых требуется вышколенность руки, твердое знание форм, обличают в нем дилетанта, с трудом и часто неудачно справлявшегося со своими задачами. Однако в его лучших созданиях так много выдумки, такая непосредственность, столько новизны и свежести, столько чисто русской сказочности, что о нем нельзя не упомянуть в этом месте. Его «Сказка о золотом петушке», единственное в свое время произведение, получившее значительное распространение (на страницах журнала «Артист»), произвело большое впечатление в русском художественном мире. Тогда (всего лет 10 тому назад) эти акварели казались верхом чудачества, но все же прельщали своим фантастическим, курьезным видом и, несмотря на свою ребяческую технику, переносили в какой-то особенный мир, носившийся у каждого из нас в воображении, когда мы детьми, бывало, слушали «Салтана» и «Золотую рыбку».
92
Долгое время Поленова боялась приниматься за масляную живопись, добиваясь усовершенствоваться сначала в рисунке. Но она так и не добилась этого, очевидно потому, что шла не настоящим путем, а по академическому рецепту расчленяла то, что связано неразрывными узами. Лишь последние ее поездки за границу открыли ей глаза. Увлечение импрессионистами, Бенаром, Дега, помогло ей разгадать наконец, в чем заключается истинно прекрасный живописный, бодрый рисунок.
93
Какое громадное значение в воспитании наших детей могло бы иметь издание детских сказок с рисунками Поленовой. Нечто подобное затевалось еще при жизни и первое время после смерти художницы, но теперь все это, по свойственному нам обыкновению, заглохло. Наоборот, слабый подражатель Поленовой — Билибин удостоился роскошного издания, предпринятого с большими затратами Экспедицией заготовления государственных бумаг.
94
И вовсе не в его немногочисленных картинах, в которых он слишком стеснен техническими трудностями. Есть, впрочем, два-три пейзажных этюда, в которых этот неровный, странный мастер проявил необычайную виртуозность. Внимания заслуживает и его «Орда», довольно блестящая иллюстрация татарского нашествия.
95
Замечательно, что наиболее талантливые и зрелые из москвичей уже отказались от васнецовских старорусских форм после того, что этот новый шаблон сыграл свою выдающуюся и замечательную роль в смысле очищения вкуса от академического шаблона. Поэтому-то следовало бы этих художников: Поленову, Якунчикову, Головина и Коровина причислить к последней группе «общеевропейских» или, вернее, вполне свободных художников.
96
На четвертой выставке «Мира искусства», к сожалению, уже тогда, когда настоящие страницы были сверстаны, появилась поразительная картина Врубеля «Демон», вообще одно из самых замечательных произведений последней четверти века. В этой картине с полной ясностью обнаружились как колоссальное дарование мастера, так и его слабые стороны. Врубель долго мучился над этим произведением, долго боролся при его создании с самим собой, со своей фантазией, со своим вкусом. Красочная декоративная красота этой картины далась ему, чего и следовало ожидать, сразу. С гениальной легкостью Врубель создал свою симфонию траурных лиловых, звучно-синих и мрачно-красных тонов. Вся павлиная красота, вся царственная пышность демонического облачения была найдена, но оставалось найти самого демона. Над исканием его Врубель измучился, постигая умом, но не видя ясно, облик сатаны. Сначала он представился ему каким-то изможденным, гадким и все же соблазнительным змеем; в его глазах, в отвратительно выгнутой шее чувствовалось что-то раздавленное, но ползучее и живучее, живучее «на зло». К сожалению, рисунок первой версии был безобразен, и Врубель не решился его так оставить. Он принялся исправлять, и мало-помалу из кошмарного слизня его Демон превратился в несколько театрального, патетического падшего ангела. Но Врубель и на этом не остановился и все продолжал менять и менять, усиливать и усиливать выражение, пока не впал в шарж, во что-то карикатурное и дикое, в нехорошем смысле этого слова. Тем не менее и до сих пор есть большая таинственно чарующая прелесть в этой картине. Демон очеловечился, Врубель подошел к границе банальности (при этом ошибки, вернее, невероятности рисунка стали заметнее), но не перешел ее, испортил, но не погубил своего создания. По своей фантастичности, по своей зловещей и волшебной гамме красок эта картина — несомненно одно из самых поэтичных, истинно поэтичных произведений в русской живописи.