Том 2. Рассказы 1960-1971 годов - Василий Шукшин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, Груша, повезло тебе. – Она протянула сапожок дочери. – Ну-ка, примерь.
Дочь растерялась.
– Ну! – сказал Сергей. И тоже тряхнул головой. – Десять хорошо кончишь – твои.
Клавдя засмеялась.
…Перед сном грядущим Сергей всегда присаживался на низенькую табуретку у кухонной двери – курил последнюю папироску. Присел и сегодня… Курил, думал. Не думал, а еще раз переживал сегодняшнюю покупку, постигал ее нечаянный, большой, как сейчас казалось, смысл. На душе было хорошо. Жалко, если бы сейчас что-нибудь спугнуло бы это хорошее состояние, ту редкую гостью-минуту.
Клавдя стелила в горнице постель.
– Ну, иди… – позвала она.
Он нарочно не откликнулся, – что дальше скажет?
– Сергунь! – ласково позвала Клава.
Сергей встал, загасил окурок и пошел в горницу. Улыбнулся сам себе, качнул головой… Но не подумал так: «Купил сапожки, она ласковая сделалась». Нет, не в сапожках дело, конечно. Не в сапожках. Дело в том, что…
Ничего. Хорошо.
Обида*
Сашку Ермолаева обидели.
Ну, обидели и обидели – случается. Никто не призывает бессловесно сносить обиды, но сразу из-за этого переоценивать все ценности человеческие, ставить на попа самый смысл жизни – это тоже, знаете… роскошь. Себе дороже, как говорят. Благоразумие – вещь не из рыцарского сундука, зато безопасно. Да-с. Можете не соглашаться, можете снисходительно улыбнуться, можете даже улыбнуться презрительно… Валяйте. Когда намашетесь театральными мечами, когда вас отовсюду с треском выставят, когда вас охватит отчаяние, приходите к нам, благоразумным, чай пить.
Но – к делу.
Что случилось?
В субботу утром Сашка собрал пустые бутылки из-под молока, сказал: «Маша, пойдешь со мной?» – дочери.
– Куда? Гагазинчик? – обрадовалась маленькая девочка.
– В магазинчик. Молочка купим. А то мамка ругается, что мы в магазин не ходим, пойдем сходим.
– В кои-то веки! – сказала озабоченная «мамка». – Посмотрите там еще рыбу – нототению. Если есть, возьмите с полкило.
– Это дорогая-то?
– Ничего, возьми, – я ребятишкам поджарю.
И Сашка с Машей пошли в «гагазинчик».
Взяли молока, взяли масла, пошли смотреть рыбу нототению. Пришли в рыбный отдел, а там, за прилавком – тетя.
Тетя была хмурая – не выспалась, что ли. И почему-то ей, тете, показалось, что это стоит перед ней тот самый парень, который вчера здесь, в магазине, устроил пьяный дебош. Она спросила строго, зло:
– Ну, как – ничего?
– Что «ничего»? – не понял Сашка.
– Помнишь вчерашнее-то?
Сашка удивленно смотрел на тетю…
– Чего глядишь? Глядит! Ничего не было, да? Глядит, как Исусик…
Почему-то Сашка особенно оскорбился за этого «Исусика». Черт возьми совсем, где-то ты, Александр Иванович, уважаемый человек, а тут… Но он даже не успел и подумать-то так – обида толкнулась в грудь, как кулаком дали.
– Слушайте, – сказал Сашка, чувствуя, как у него сводит челюсть от обиды. – Вы, наверно, сами с похмелья?.. Что вчера было?
Теперь обиделась тетя. Она засмеялась презрительно:
– Забыл?
– Что я забыл? Я вчера на работе был!
– Да? И сколько пло́тют за такую работу? На работе он был! Да еще стоит рот разевает: «С похмелья!» Сам не проспался еще.
Сашку затрясло. Может, оттого он так остро почувствовал в то утро обиду, что последнее время наладился жить хорошо, мирно, забыл даже, когда и выпивал… И оттого еще, что держал в руке маленькую родную руку дочери… Это при дочери его так! Но он не знал, что делать. Тут бы пожать плечами, повернуться и уйти к черту. Тетя-то уж больно того – несгибаемая. Может, она и поняла, что обозналась, но не станет же она, в самом деле, извиняться перед кем попало. С какой стати?
– Где у вас директор? – самое сильное, что пришло Сашке на ум.
– На месте, – спокойно сказала тетя.
– Где на месте-то? Где его место?
– Где положено, там и место. Для чего тебе директор-то? «Где директор»! Только и делов директору – с вами разговаривать! – Тетя повысила голос, приглашая к скандалу других продавщиц и покупателей, которые постарше. – Директора ему подайте! Директор на работу пришел, а не с вами объясняться. Нет, видите ли, дайте ему директора!
– Что там, Роза? – спросили тетю другие продавщицы.
– Да вот директора стоит требует!.. Вынь да положь директора! Фон-барон. Пьянчуги.
Сашка пошел сам искать директора.
– Какая тетя… похая, – сказала Маша.
– Она не плохая, она… – Сашка не стал при ребенке говорить, какая тетя. Лицо его горело, точно ему ни за что ни про что – при всех! – надавали пощечин.
В служебном проходе ему загородил было дорогу парень-мясник.
– Чего ты волну-то поднял?
Но ему-то Сашка нашел, что сказать. И, видно, в глазах у Сашки стояло серьезное чувство – парень отшагнул в сторону.
– Я не директор, – сказала другая тетя, в кабинете. – Я – завотделом. А в чем дело?
– Понимаете, – начал Сашка, – стоит… и начинает – ни с того ни с сего… За что?
– Вы спокойнее, спокойнее, – посоветовала завотделом.
– Я вчера весь день был на работе… Я даже в магазине-то не был! А она начинает: я, мол, чего-то такое натворил у вас в магазине. Я и в магазине-то не был!
– Кто говорит?
– В рыбном отделе стоит.
– Ну, и что она?
– Ну, говорит, что я что-то такое вчера натворил в магазине. Я вчера и в магазине-то не был.
– Так что же вы волнуетесь, если не вы натворили? Не вы и не вы – и все.
– Она же хамить начала! Она же обзывается!..
– Как обзывается?
– Исусик, говорит.
Завотделом засмеялась. У Сашки опять свело челюсть. У него затряслись губы.
– Ну, пойдемте, пойдемте… что там такое – выясним, – сказала завотделом.
И завотделом, а за ней Сашка – появились в рыбном отделе.
– Роза, что тут такое? – негромко спросила завотделом.
Роза тоже негромко – так говорят врачи между собой при больном – о больном же, еще на суде так говорят и в милиции – вроде между собой, но нисколько не смущаются, если тот, о ком говорят, слышит, – Роза негромко пояснила:
– Напился вчера, наскандалил, а сегодня я напомнила – сделал вид, что забыл. Да еще возмущенный вид сделал!..
Сашку опять затрясло. Он, как этот… и трясся все утро, и трясся. Нервное желе, елки зеленые. А затрясло его опять потому, что завотделом слушала Розу и слегка – понимающе – кивала головой. И Роза тоже говорила не зло, а как говорят про дела известные, понятные, случающиеся тут чуть не каждый день. И они вдвоем понимали, хоть они не смотрели на Сашку, что Сашке, как всякому на его месте, ничего другого и не остается, кроме как «делать возмущенный вид».
Сашку затрясло, но он собрал все силы и хотел быть спокойным.
– А при чем здесь этот ваш говорок-то? – спросил он.
Завотделом и Роза не посмотрели на него. Разговаривали.
– А что сделал-то?
– Ну, выпил – не хватило. Пришел опять. А время вышло. Он – требовать…
– Звонили?
– Любка пошла звонить, а он, хоть и пьяный, а сообразил – ушел. Обзывал нас тут всяко…
– Слушайте! – вмешался опять в их разговор Сашка. – Да не был я вчера в магазине! Не был! Вы понимаете?
Роза и завотделом посмотрели на него.
– Не был я вчера в магазине, вы можете это понять?! Я же вам русским языком говорю: я вчера в этом магазине не был!
Роза с завотделом смотрели на него, молчали.
– А вы начинаете тут!.. Да еще этот разговорчик – стоят, вроде им все понятно. А я и в магазине-то не был!
А между тем сзади образовалась уже очередь. И стали раздаваться голоса:
– Да хватит там: был, не был!
– Отпускайте!
– Но как же так? – повернулся Сашка к очереди. – Я вчера и в магазине-то не был, а они мне какой-то скандал приписывают! Вы-то что?!
Тут выступил один пожилой, в плаще.
– Хватит, – не был он в магазине! Вас тут каждый вечер – не пробьешься. Соображают стоят. Раз говорят, значит, был.
– Что вы, они вечерами никуда не ходят! – заговорили в очереди.
– Они газеты читают.
– Стоит – возмущается! Это на вас надо возмущаться. На вас надо возмущаться-то.
– Да вы что? – попытался было еще сказать Сашка, но понял, что – бесполезно. Глупо. Эту стенку из людей ему не пройти.
– Работайте, – сказали Розе из очереди. – Работайте спокойно, не обращайте внимания на всяких тут…
Сашка пошел к выходу. Покупатель в плаще послал ему в спину последнее:
– Водка начинает продаваться в десять часов! Рано пришел!
Сашка вышел на улицу, остановился, закурил.
– Какие дяди похие, – сказала Маша.
– Да, дяди… тети… – пробормотал Сашка. – Мгм… – Он думал, что бы сделать? Как поступить? Оставлять все в таком положении он не хотел. Не мог просто. Его опять трясло. Прямо трясун какой-то!