Читающий по телам - Антонио Гарридо

Фэн сделал шаг назад, как будто с ним заговорил призрак.

— Ваше величество! Обвиняемый уже во всем признался! — выкрикнул Фэн.

— Молчать! — прорычал Нин-цзун. И умолк сам, обдумывая и взвешивая решение. — Может быть, он и вправду подписал этот документ. А может, и нет. Но любой обвиняемый имеет право на слово для последней защиты. — Император снова сел и с суровым ликом предоставил слово Цы.

Толкователь трупов склонился в поклоне:

— Досточтимый государь… — Юноша страшно закашлялся.

Бо уже хотел броситься на помощь, но его остановил стражник. Отдышавшись, Толкователь трупов продолжил:

— Перед лицом всех присутствующих я должен сознаться в своей вине. В вине, которая пожирает меня изнутри. — По залу вновь разнесся шепоток. — Тщеславие… да, именно тщеславие ослепило меня, так что я превратился в невежду и глупца, не способного отличить истину от лжи. Моя глупость заставила меня связать свое сердце и все свои мечты с человеком, который, как никто другой, воплощает в себе ложь и лицемерие; с крокодилом, который сделал предательство сутью всей своей жизни, неся при этом смерть всем, кто его окружает. Когда-то я почитал этого человека своим отцом, но теперь я знаю, что он — преступник.

С этими ловами Цы посмотрел на Фэна.

— Попридержи язык! — пригрозил ему судебный пристав. — Все, что ты говоришь против императорского слуги, ты говоришь против императора!

— Я знаю. — Цы снова закашлялся. — И последствия мне тоже известны, — дерзко добавил он.

— Ваше величество! Да неужели вы собираетесь его слушать? — возопил Фэн. — Он будет лгать и клеветать, лишь бы спасти свою шкуру.

Император нахмурился:

— Фэн прав. Либо ты подтверждаешь свои обвинения фактами, либо я немедленно распоряжусь тебя казнить.

— Заверяю ваше величество, что более всего на свете я желаю доказывать и приводить факты. — Лицо Толкователя трупов исполнилось неистовой решимости. — Поэтому я докажу, что именно я, а не Серая Хитрость обнаружил, что смерть Кана не была самоубийством; что именно я рассказал об этом Фэну; что судья в нарушение своего обещания передал эти факты не вашему величеству, а Серой Хитрости.

— Я жду, — поторопил Нин-цзун.

— Тогда позвольте мне задать вопрос вашему величеству. — (Император, помедлив, кивнул.) — Предполагаю, что Серая Хитрость открыл вам подробности, которые подтолкнули его к столь неожиданному выводу.

— Это верно. Он открыл подробности.

— Детали, которые нигде более не обсуждались?

— Мое терпение уже на пределе!

— Тогда ответьте, ваше величество, откуда я тоже знаю эти подробности? Откуда бы мне знать, что Кана вынудили написать ложное признание, что его одурманили наркотиками, раздели и еще живого повесили два человека, сдвинувшие с места тяжелый сундук?

— Ну, это уж совсем глупо, — вмешался Фэн. — Он все это знает, потому что сам и готовил убийство.

— А я докажу, что нет! — Цы впился глазами в лицо Фэна, и стало видно, что судья напуган. — Досточтимый государь… — Толкователь трупов вновь обернулся к Нин-цзуну. — Сообщил ли вам Серая Хитрость интересную деталь о веревке? Упомянул ли он, что одурманенный Кан не шевелился, когда его вешали? Уточнил ли он, что след от веревки на пыльной потолочной балке был тонок, без всяких признаков раскачивания?

— Да. Так и было. Но я не вижу связи…

— Позвольте еще один, последний вопрос. Веревка все еще привязана к балке?

Нин-цзун переадресовал этот вопрос Серой Хитрости; седой ответил, что так и есть.

— В таком случае вы можете удостовериться, что Серая Хитрость лжет. На балке не осталось никакого следа. Он оказался стерт, когда я проверял, как движется веревка. Серая Хитрость определенно не мог видеть следа сам. Он знал о нем только из рассказа Фэна, а Фэну об этой детали сообщил я.

Нин-цзун кинул грозный взгляд в сторону обвинителей. Серая Хитрость опустил голову, но Фэн тотчас нашелся с ответом.

— Хороший ход, хотя и предсказуемый, — улыбнулся Фэн. — Даже самый недалекий человек сообразит, что при снятии трупа след на пыли неминуемо сотрется, клянусь бородой Конфуция, ваше величество!

Император пригладил коротенькие усики и снова принялся читать признание Цы. Процесс подходил к концу. Нин-цзун сделал писцу знак приготовиться и поднялся для оглашения приговора, но Цы его опередил.

— Умоляю, дайте мне последнюю возможность! Если мне не удастся вас убедить, то, обещаю, я сам проткну свое сердце.

Император колебался. Несколько мгновений на его лице читалась неуверенность. Но вот он сдвинул брови и взглядом поискал ответа у Бо. Седой чиновник кивнул.

— Последнюю — разрешаю. — Нин-цзун снова сел.

Цы отер рукавом пот со лба. Вот он, его последний шанс. Толкователь трупов обернулся к Бо, и седой передал юноше сумку, с которой не расставался все это время.

— Ваше величество. — Цы предъявил сумку императору. — Здесь, внутри, — доказательство, которое не только подтвердит мою невиновность, но и откроет завесу страшной махинации. Вся эта затея — следствие нездорового и безжалостного честолюбия; следствие того, что человеку, жаждущему крови, открылся новый жуткий способ проливать эту кровь. В моей сумке — оружие, самое смертоносное из всех, когда-либо придуманных людьми. Это пушка, но столь легкая, что не нуждается ни в каком лафете. Столь небольшая, что ее можно прятать и переносить под одеждой. И столь опасная, что из нее можно раз за разом убивать издалека, не рискуя промахнуться.

— Что еще за глупости? Теперь в ход пошла магия? — возмутился Фэн.

Вместо ответа Цы засунул руку в сумку и вытащил оттуда скипетр, сделанный из бронзы. При виде этого устройства Нин-цзун удивился, а Фэн побледнел.

— В руинах бронзовой мастерской я обнаружил глиняные обломки странной литейной формы. Стоило мне ее восстановить, ее выкрали из моей комнаты. К счастью, я из предосторожности успел сделать в этой форме отливку из гипса и спрятал ее в Академии Мина, — объяснил Цы. — Как только Фэн узнал о гипсовой модели, он предложил хранить ее у себя, и я по наивности согласился. Но все же я заподозрил обман прежде, чем передал Фэну разрешение забрать модель, и переменил записку: во втором варианте я уточнил, что прошу хранителя выдать судье гипсовую модель… но не ее бронзовый аналог, который заказал изготовить тоже. — Толкователь трупов взглянул сначала на судью, потом на императора. — Фэн уничтожил хрупкую отливку, которую почитал главной уликой, но не знал, что в академии хранился не только образец из гипса. Я заказал слуге Мина — за немалую, кстати, сумму, — отлить бронзовую модель, настоящую, точную копию первоначального оружия. — Цы осторожно поднял пушечку над головой. — И этот вариант, как видите, идеально совпадает с орудием убийства.

Император смотрел на ручную пушку без всякого интереса.

— Ну и как же это странное изделие связано с убийствами? — спросил он наконец.

— Это «изделие», как именует его ваше величество, и есть причина всех смертей. — С разрешения пристава Толкователь трупов передал пушечку Нин-цзуну, тот недоверчиво ее осмотрел. — С единственной целью собственного обогащения Фэн придумал и сконструировал этот подлый инструмент, страшное оружие, секрет которого он намеревался продать цзиньцам. Чтобы финансировать его производство, Фэн начал манипулировать доходами от торговли солью, — продолжал Цы. — Евнух Нежный Дельфин был добросовестным слугой вашего величества, проверявшим документацию соляной монополии. Когда он заметил, что Фэн ведет нечестную игру, судья сначала постарался его подкупить, а когда это не удалось, убрал с дороги.

— Клевета! — крикнул Фэн.

— Тишина в зале! — оборвал его пристав. — Продолжай, — обратился он к Цы.

— Нежный Дельфин не только обнаружил те же расхождения, что прежде него увидел мой батюшка. Евнух также выяснил, что не доставленный по назначению товар шел на приобретение «снежной» соли — дорогостоящего и сложного в изготовлении продукта, который в первую очередь используется для получения боевого пороха. К тому же Нежный Дельфин узнал о громадных выплатах трем людям, которые впоследствии и оказались умерщвлены: таинственному алхимику, мастеру бронзовых дел и литейщику из его мастерской. Выяснив это обстоятельство, честный евнух закрыл все счета, тем самым связав руки Фэну. — Юноша предъявил отчет, который передал ему Бо. — И все-таки Нежный Дельфин оказался не первой жертвой судьи Фэна: эта жуткая честь выпала на долю алхимика — даосского монаха по имени Ю, чьи пальцы, изъеденные солью, ногти, перепачканные углем, и небольшая татуировка «инь-ян» позволили мне установить род его занятий: изготовление пороха. Когда Фэн не смог больше выплачивать ему обещанные деньги, старый алхимик вышел из повиновения. Они спорили, Ю чем-то пригрозил Фэну, и тот выстрелил в него из нового оружия.