Призрак Проститутки - Норман Мейлер

— Ну, это был бы более верный путь, — признался я.

— Да, — сказал он, — но я предпочитаю быть обязанным тебе, а не мистеру Даллесу.

— Я понимаю, — сказал я.

— Заодно добудь мне приглашение и на ужин, — добавил он.

Как только он ушел, я позвонил секретарше Проститутки Маргарет Паг.

— Не знаю, хотим ли мы приглашать мистера Ханта, — сказала она. — Уж очень он всюду лезет.

— А вы не могли бы это сделать в качестве одолжения мне?

— Я понимаю. — Она вздохнула. Этот звук о многом говорил. Ей было шестьдесят лет, и она была профессиональной скрягой. Однако всякий раз в разговоре с ней я старался сказать ей что-нибудь приятное, и она вела этому счет.

— Я в настроении выслушать хорошую шутку, — сказала она. — Расскажите что-нибудь.

Утром Кросби рассказал мне анекдот в двух фразах, но я не был уверен, что он ей понравится.

— Почему баптисты не занимаются любовью стоя? — спросил я ее.

— Почему же?

— Потому что со стороны могут подумать, что они танцуют.

— Ох какой же вы испорченный! — воскликнула она. — О Господи, Господи, Господи! — Но произнесла она это веселым тоном. — Я постараюсь выполнить вашу просьбу. Дам возможность Ховарду Ханту пообщаться с нашими сливками. Когда Хью станет просматривать список гостей — хотя он всегда делает вид, будто этим не занимается, — я скажу, что это моя инициатива: надо дать вам возможность получше начать в Южной Америке. Так что, Гарри, не признавайтесь, что это исходило от вас. Ни при каких обстоятельствах. Хью считает, что со мной не сладишь. Я это серьезно, — сказала она, словно догадываясь, что я улыбаюсь (а я и улыбался), — так что держитесь такой линии.

— Клянусь.

— Хью не терпит, когда его друзья действуют через меня.

— Я же поклялся.

— О, вы и понятия не имеете, — сказала она, — сколько я с вас за это возьму.

4

— На прошлой неделе, — начал Проститутка, — мы провели экскурсию по шпионажу. В этой области основу составляют факты. А сегодня я намерен вступить в более сложный мир контрразведки, основанный на лжи. Или, может быть, следует сказать: на вдохновении? Актерами в этом театре выступают авантюристы, аристократы и психопаты. Но они составляют лишь половину команды. Менее видимая часть контрразведки — это система поддержки, готовая уделять бесконечное внимание деталям. Соответственно подлецы и ученые тесно сотрудничают друг с другом. При этом возникают сложности, которые нельзя недооценивать. Так, честный человек чувствует себя в безопасности, пока он не врет (так как ему редко приходилось иметь дело с неправдой), а врун чувствует себя в безопасности, пока по глупости не поведет себя честно. Стопроцентного вруна поймать нельзя. К примеру, он может сказать, что во вторник вечером сидел с молодой дамой в опере в ложе номер четырнадцать, а когда вы скажете ему, что этого быть не может, так как ложа номер четырнадцать принадлежит одному вашему знакомому, который во вторник вечером, как всегда, сидел там один, ваш врун посмотрит вам в глаза и заявит, что никогда не говорил, будто сидел в ложе номер четырнадцать, — он сидел в ложе номер сорок, и произнесет это столь безоговорочно, что вы ему поверите. Так что вруну ничуть не труднее жить, чем честному человеку.

Меня поразило веселье, охватившее набобов. Они рассмеялись так, будто юмор был частью их личного достояния.

— Контрразведка, конечно, не роскошествует и не допускает бескрайней фантазии. Наоборот, мы почти всегда говорим правду, но прикрываем ее зонтом великой лжи. Мы делаем вид, будто агент, передающий секреты нашей Фирмы противнику, находится у них на службе, тогда как на самом деле он служит нам. Это беспрепятственный контршпионаж. Мы сталкиваемся с ним, однако, больше в теории, чем на практике. И мы, и КГБ так хорошо навострились в своей работе, что нам стало трудно удачно друг другу врать. Если какой-то поляк говорит нам о своем желании стать перебежчиком и перебраться в Америку — таких примеров многие из нас знают предостаточно, — мы говорим ему, что надо заработать крылышки для перелета через океан: пусть годика два поработает в своем министерстве в Варшаве в качестве нашего агента. Предположим, он соглашается. В тот момент, когда он это произносит, мы обязаны ему не поверить. Не маячил ли он уже перед нами? Мы его проверяем. Мы просим его добыть информацию, которая явно вне пределов его досягаемости. Если он не подстава, он должен прийти к нам и признаться, что такую информацию добыть не может. Или же он вдруг добывает информацию. Мы знаем, что она точная, так как уже получили данные из других источников. Тогда мы подвергаем нашего перебежчика дальнейшей проверке. Он снова должен пройти тест и показать, что умеет добиваться успеха, тем самым он проваливается в наших глазах. Мы от него отказываемся? Нет. До тех пор пока КГБ, как нам кажется, считает, что водит нас за нос, мы имеем в нашем распоряжении инструмент. Мы можем направить русских по ложному пути, прося у агента добыть документы, которые подтверждали бы ошибочные выводы русских о наших нуждах. Это, конечно, дело деликатное. Тут нельзя пережимать, иначе русские поймут, что мы играем с ними в кошки-мышки при помощи их агента.

Я услышал вздох? Сложности такой работы ничто в сравнении с реальной ситуацией, в которой ты оказываешься. Существует множество разных игр, и контрразведку ограничивает в них только наличие человеческих ресурсов. Целая орда разведчиков проверяет ценность того или иного секрета, который мы передаем другой стороне, жертвуя им ради того, чтобы продвинуть противную сторону по ложному пути. Столько опытных людей должно быть задействовано в рассмотрении правдоподобности этой рассчитанной лжи, что операции контрразведывательного характера проводятся, лишь когда речь идет о самых высоких ставках. От такой деятельности несет не вонючей серой, а запахом горящих от перегрева наших сетей.

К моей великой досаде, назначенный шеф резидентуры в Уругвае счел именно этот момент самым подходящим, чтобы раскрыть рот.

— Могу я сказать? — произнес он.

— Пожалуйста, — ответил Проститутка.

— Меня зовут Ховард Хант, я только что вернулся после работы в Токио в качестве офицера по тайным операциям в Северной Азии, следующее назначение — шеф резидентуры в Монтевидео, и если вы позволите прервать вас…

— Чувствуйте себя в полном праве говорить что хотите, — сказал Проститутка, — здесь выступают даже малолетки.

— Отлично, — сказал Хант. — Думаю, я выражу точку зрения некоторых из нас, если скажу — со всем должным уважением, — что там, где я работал, никогда такого не бывало, во всяком случае, в той сфере, где я действовал.

— Мистер Хант, — сказал Проститутка, — я уверен, что там, где вы работали, так оно и было, но поверьте, многое из того, что я говорил, происходит там, где работаю я.

К моему удивлению, Ханта это не остановило.

— Сэр, — сказал он, — то, что вы говорите, — страшно. Я уверен, что вы с большой тонкостью каждый день используете ложь. И кто знает, возможно, некоторым из сидящих здесь молодых людей удастся со временем достичь вашего уровня. Я с уважением к этому отношусь. Но, говоря откровенно, помощи для себя я в этом не вижу.

Шепоток согласия с ним явился для меня неожиданностью. Гости, многие из которых были приглашены мистером Даллесом, разделились в большей мере, чем я ожидал. А Хант, поддержанный этим проявлением солидарности, добавил:

— Я работаю со многими иностранцами. Одним я могу доверять, другим — нет, какие-то операции развиваются успешно, какие-то идут наперекосяк. Мы учимся не упускать создавшуюся ситуацию. И приспосабливаться к ней нет времени.

По аудитории снова пробежал шепоток согласия.

— Вы говорите о грязных трюках, — заметил Проститутка.

— Это и так можно назвать.

— Не обижайтесь, — сказал Проститутка. — Иной раз необходимо поострить. В конце концов, многое из того, чему я здесь учу, будет там перевернуто с ног на голову, потому что бум, взрыв происходит или не происходит. Все в руках Божьих. — Проститутка посмотрел на Ханта и кивнул. — Спроецировать вам то, о чем я говорю?

— Пожалуйста, — сказал Хант.

— Да, — послышалось несколько голосов.

— В таком случае, может быть, стоит потратить время и рассмотреть операции на уровне исполнителей. Возьмем для примера бедного араба-заговорщика, который утром у себя дома чистит оружие в надежде прикончить днем арабского лидера. Этот убийца работает с другим заговорщиком, таким же бедняком, который занят сейчас тем же с целью выкрасть машину, необходимую для выполнения задуманного. Второй парень, как большинство воров, импульсивен. Выискивая подходящую развалюху, он проходит мимо киоска, торгующего гамбургерами и принадлежащего арабско-американской компании. За прилавком стоит мрачноватая, но красивая девчонка. И Господь наградил ее парочкой дивных дынь под блузкой. Парень думает, что, безусловно, обеднеет, если самолично не обследует эти дыньки. И он отправляется поиграть с девчонкой. Когда же он добирается до машины и возвращается наконец на базу, уже поздно. Наши убийцы не попадают на нужный перекресток в тот час, когда мимо должен проезжать арабский лидер. Они и не догадываются, как им повезло. У арабского лидера есть своя разведка, и его люди проникли в группу, к которой принадлежат террористы. Если бы убийцы в нужное время оказались на месте, они попали бы в засаду и их пристрелили бы так, что они даже и не увидели бы лидера. Для него был выбран другой маршрут. Однако так случилось, что машина этого арабского вождя остановилась на красный свет как раз там, где оказались наши два заговорщика, в панике метавшиеся по городу на своей украденной развалюхе. Убийца, увидя рядом свою цель, выскакивает из машины, стреляет и — voila![47] — убийство совершено. Кто, кроме Господа, способен распутать логические нити такого совпадения? Однако я подозреваю, что из этого можно сделать вывод. Грязные операции, слишком тщательно спланированные, как правило, идут наперекосяк. Потому что все мы несовершенны и в наилучшем варианте являемся тайными агентами хаоса.