Современный швейцарский детектив - Фридрих Глаузер

Один из картежников поблизости, громко прикрикивая, трижды шлепнул о стол карту за картой, торжествуя победу.

Боже мой, я мог бы просидеть здесь весь вечер, постепенно пьянея среди этой хмельной и дремотной духоты. Где же Буки? Неделю тому назад он делился со мною радужными мечтаниями о собственной практике и ни слова не обмолвился о том, что собирается куда-то уехать на выходные. Вот уж было бы глупо, если они именно сегодня вздумали поехать в Базель навестить родителей. Поднявшись со стула, я почувствовал, что основательно нагрузился. Я постарался взять себя в руки, чтобы дойти до телефона, не особенно шатаясь.

Ирена взяла трубку после второго гудка. Сперва она никак не могла понять, что я в Цюрихе, всего в каких-то трехстах метрах от их дома.

— А разве ты не видела записку в почтовом ящике?

— Какую записку?

Когда она волновалась, ее шведский акцент звучал отчетливей, и казалось, что ты слышишь реплики из бергмановского фильма.

— Рени, — с тех пор как я сидел свидетелем на церковной скамье во время ее венчания в Стуркиркане, в Стокгольме, я называл ее «Рени», — я вам оставил записку.

— А мы в почтовый ящик даже не заглянули. Значит, ты сейчас тут?

В эту субботу они оба работали, Ирена — в ортопедической клинике, а Буки — в отделении скорой помощи. Хорошо еще, что они вернулись с работы довольно рано, потому что не пошли ужинать в ресторан, а затем в кино, иначе мне пришлось бы сидеть в «Короне» до одури. Теперь же Ирена настойчиво приглашала меня к домашнему ужину, который она как раз готовила, однако Буки, отличавшийся здоровым аппетитом, не слишком расстроился из-за того, что я уже поел, теперь ему не надо будет делиться со мной свиным филе.

Я стоял на кухне, мешал Ирене мыть салат и не знал, с чего начать свой рассказ. Неожиданно я почувствовал неловкость из-за того, что так паникую. Буки не очень-то интересовался чужими проблемами, даже если речь шла о его лучшем друге школьных лет. Пока мы втроем толклись в тесной кухоньке, где разместились посудомойка и стиральная машина, увеличившие квартплату еще на сто пятьдесят франков, пока пили шерри в качестве аперитива, Буки с сияющими глазами повествовал мне о частной практике, которую ему собирается уступить один врач. Тому было лет пятьдесят, Буки навестил его два дня назад. О профессиональных проблемах разговор шел недолго, тот предприимчивый служитель медицины с гораздо большей охотой повел речь о финансовых аспектах своей работы. А они были таковы, что невольно задаешься вопросом, почему такие люди не отходят от дел уже в сорок лет. Ведь заработок их составляет полмиллиона в год, правда, без вычета налогов. Звучит это весьма соблазнительно, поэтому мне был вполне понятен жадный блеск в глазах моего друга, которого он не мог скрыть, хотя и убеждал меня в том, что ему отвратителен этот конвейерно-поточный метод медицинского обслуживания, когда за день пропускается в среднем шестьдесят пациентов. И все же для врача-ассистента с его четырьмя тысячами в месяц соблазн слишком велик, так что скоро и Буки причислится к тем, кто выписывает «сумакрин» от обычного насморка.

Наверно, и Ирена была не прочь сменить нынешнее жилище на виллу в прекрасном районе Цюрихберг или в Уитиконе, более выгодном с точки зрения налогообложения, однако она заметила Буки, что меня вряд ли интересуют его прожекты, да и заполучить предлагаемую частную практику удастся не раньше, чем через полгода.

— Армин, пусть лучше Мартин расскажет, зачем он сегодня приехал.

Мне нравилась Ирена. Она была порывистой, искренней, не слишком эмансипированной, правда, слегка тяготела к снобизму. Особенно это замечалось в одежде и в обстановке квартиры, тут ей подавай самое изысканное.

Тем не менее квартирка у них была обставлена вполне уютно (если отвлечься от стандартной кухни с ее пластмассовой мебелью, но тут уж никуда не денешься), и я чувствовал себя здесь как дома. Рени не была очень уж типичной шведкой, своими чуть раскосыми кошачьими глазами и широкими скулами она напоминала скорее женщин из восточноевропейских стран. Она была тоненькой и хрупкой; никогда не скажешь, что по профессии она физиотерапевт и должна уметь основательно промассировать пациента.

— Ну, Мартин, не ломайся, — понукала она меня, — что произошло?

Я уклонялся от ответов, но она не отставала.

— Это нечестно! — (Ее любимое выражение.) — Сначала интригуешь, а потом начинаешь томить и тянуть с рассказом. Может, что-нибудь с Идой?

Тем временем Армин вышел в маленькую столовую, которая в среднестатистической швейцарской семье служила бы детской, вышел, чтобы накрыть там на стол. Я попросил Рени подождать до ужина, тогда я все смогу рассказать пообстоятельней, тем более что я хотел проконсультироваться с Армином и по чисто медицинским вопросам, ибо считал его действительно хорошим врачом. Когда она полила поджаристое свиное филе коньяком и добавила в сковородку сливок, я пожалел, что съел в ресторане жирный шницель.

Рени была немного разочарована, что я не рассыпался в комплиментах насчет их нового обеденного стола, стеклянного чудища на тоненьких хромированных ножках. Более того, я сразу же высказал опасение, что с него придется слишком часто вытирать пыль, а Армин поддержал меня:

— На эти деньги мы могли бы нанять приходящую домработницу, причем годика на два.

— В этом не было бы необходимости, если бы ты не сыпал пепел где попало, — парировала Ирена.

Буки два года назад перешел с сигарет на трубку. Его крепкие, тяжелые смеси из табака «Данхилл» раздражали меня меньше, чем сладковатый табак Вернера. Армин послушно вышел из комнаты, чтобы выбить трубку. Подкаблучником он отнюдь не стал, но тем не менее Ирена прибрала его к рукам. Она была в этом союзе порассудительней и поразумней, поэтому если Армин время от времени и пытался протестовать, то особого успеха его бунты не имели. Каждый раз, когда я виделся с Буки, мне казалось, что его лысина и живот стали еще больше. Впрочем, при его росте, а он был выше меня на целую голову, полнота скрадывалась; пациентов же располагала к себе его солидность. Положив себе на тарелку изрядный кусок поджаристого мяса, он впервые за этот вечер присмотрелся ко мне.

— Уж не простудился ли ты?

Я сунул платок обратно в карман брюк и начал рассказывать. Буки продолжал есть, однако слушал меня с напряженным интересом. Ирена иногда перебивала меня возмущенными репликами вроде «Ах, что ты говоришь!». Я поведал им все, начиная со съемок в кабинете Бальмера до едва не произошедшего столкновения на автостраде. Буки порою морщил свой высокий лоб, щурил глаза за старомодной роговой оправой очков или с сомнением покачивал головой.

Ирена же хотела подробностей, то и дело задавала вопросы. После первых же моих фраз она почти не притрагивалась к своему филе.

Когда я закончил, примерно с минуту царило глубокое молчание.

Не спросив разрешения, я вновь наполнил свой бокал — с друзьями я мог позволить себе забыть о правилах хорошего тона.

— С ума сойти, — нарушила молчание Ирена.

Мы с Буки вопросительно переглянулись, но она больше ничего не сказала. Тогда Армин отодвинул свой стул в стиле баухауз и достал трубку. Неторопливо набивая ее, он испытующе посматривал на меня.

— Знаешь, мне трудно что-либо сказать.

Я лишь молча глядел на него.

— Мне… — Он смущенно примял табак. — Только пойми меня правильно… — Армин замялся с таким несчастным видом, будто ему предстояло сообщить, что у меня рак. — Мне кажется все это таким странным…

— Ты мне не веришь?

Лицо у него пошло красными пятнами.

— Верю, конечно. Только я спрашиваю себя, не делаешь ли ты из тех фактов, о которых ты рассказал, неверных выводов.

Не успел я возразить, как Ирена взяла меня под защиту.

— Армин, ты же ничего не понял.

— Не глупей тебя, — отрезал он и прикусил трубку.

За последнее время я уже заметил, что их семейные размолвки становились все острее. Года два-три назад мы еще могли вполне откровенно поговорить в том числе и об их отношениях, а иногда даже делали это, проводя в беседах ночь напролет; теперь же по их взаимным колкостям или злым репликам мне оставалось лишь догадываться, как обстоят у них дела. Хотя с семьей у них пока все было вроде бы нормально, но иногда мне казалось, что Ирене постепенное превращение Армина в циничного обывателя, эдакого Гиппократа-гипокрита, претило и что мой друг теперь подумывает, не завести ли интрижку на стороне.

— Знаешь, Мартин, — Буки всем телом повернулся ко мне, как бы исключая Ирену из общего разговора. — Я просто не могу представить, чтобы концерн «Вольф» вел себя вроде шайки итальянских мафиози. Дело не в нравственных принципах, угрызений совести они не испытывают, а в чисто практических моментах. Такой гигантский концерн слишком инертен, чтобы реагировать так быстро и целенаправленно. Не говоря уж о другом: после Венизьё они не пойдут на скандал и не рискнут выпускать в Базеле, швейцарской химической столице, что-то такое, что может серьезно повредить окружающей среде. Я знаю этих людей, я участвовал в Берне в разработке одного научно-медицинского проекта. Они слишком солидны и чопорны, чтобы пойти на уголовщину.