Фурия первого лорда - Джим Батчер

Он чувствовал сквозь почву, чувствовал, как растёт трава под копытами его лошади. Он чувствовал, как клевер и прочие сорняки и цветы пробудились к жизни, не сдерживаемые более заклинателями земли Ривы.

Там было множество разных растений, и он знал их все.

Будучи подпаском, выросшим недалеко от Ривы, он успел изучить практически каждое растение, которое произрастало в этом регионе.

Ему пришлось выучить, какие растения овцы могут есть без опасений, а которых он должен избегать, какие растения могут вызвать отравление у членов стада, а какие могут быть использованы, чтобы помочь животному победить болезнь или излечиться после травмы.

Он знал флору окрестностей Ривы, как мог лишь тот, кто вырос в этих краях.

Он потянулся ко всем растениям, мысленно обращаясь к их семенам, к каждому виду по отдельности.

Он сосредоточил свою волю и тихонько прошептал:

— Расти.

Словно бы сама земля сделала глубокий вдох, и глубоко под ним начала расти трава, бурной зелёной волной жизни.

Ростки удлинялись, становясь быстро растущими стеблями сорняков и цветов.

Они прорывались на поверхность в немом бунте, и почва вокруг стремительно меняла цвет, в течение нескольких секунд покрывшись проклюнувшимися из семян растениями.

Радость и болезненная гордость нахлынули на Тави, отвлекая от чудовищного напряжения, но он подавил эмоции, сосредоточившись на своей задаче.

Такой бурный рост не может происходить без достаточного количества влаги, поэтому корни внезапно пробудившихся растений стали вытягивать воду из почвы, и вода из глубокого источника начала прибывать, поднимаясь сквозь слои земли и камня.

От безотчетного движения руки слабый поток ветра завихрился над землей и вознесся над воротами и соседними башнями.

Тави открыл глаза достаточно надолго, чтобы увидеть крошечные семена, некоторые из которых чуть больше пылинки, дрейфующие по воздуху туда, где тонкая пленка воды начинала покрывать поверхность ворот, башен, обволакивая их.

Он снова закрыл глаза, сосредотачиваясь на этих семенах.

Без мягкой плодородной почвы вокруг них это было гораздо труднее, но он снова потянулся к жизни перед ним и прошептал:

— Расти.

И снова земля вокруг него откликнулась ростом свежей зелени.

Сорняки и небольшие деревья стали подниматься выше травы, и стены величественного города приобрели отчетливый зеленый оттенок.

Едва различимые травинки проросли из крошечных трещин.

Мхи и лишайники расползались по поверхности так быстро, как будто их распыляли дождевые капли непрерывного ливня.

Его дыхание стало тяжелее, но он уже не мог остановиться.

— Расти, — шептал он.

Деревья высотой в человеческий рост поднимались повсюду, от него и до самой стены.

Воздух становился всё тяжелее, наполняясь влажной прохладой.

Безупречное сияние его доспеха подернулось дымкой холодного тумана.

Зелень скрадывала очертания ворот и стен вокруг них. Вьюн оплетал стены со скоростью змеи, обвивающей ствол дерева.

Тави вцепился в седло одной рукой, отказываясь сдаваться, и, скрежеща зубами, шептал:

— Расти!

От ворот и стен Ривы слышался скрип и скрежет раздираемого камня.

Зелень поглощала стены, связывая их с землей, оплетая живыми растущими побегами.

Небольшие деревья выбивались из трещин в стене и самих воротах.

Всё больше вьюна вырастало повсюду, вместе с самыми разными растениями, какие можно было себе представить.

Тави удовлетворённо кивнул. Затем он поднял кулак и прорычал, обращаясь к воде, прибывающей снизу:

— Поднимись!

Раздался шум, словно океанские волны разбивались о скалистый берег, вода хлынула и омыла покрытые буйной зеленью стены, заполнила все мельчайшие трещины в стенах, и в то же мгновение Тави потянулся к огню, к теплу, которое осталось ещё в холодной воде далеко внизу, и рывком отнял это тепло у воды.

Послышалось шипение, и облака плотного тумана и клубящегося пара проглотили ворота и стены. Затем раздался треск и скрип льда.

Тяжело дыша, Тави соскользнул со спины Актеона.

Он забросил поводья на луку седла, хлопнул коня по крупу, и тот поскакал в сторону Легиона, проламываясь по пути сквозь густой подлесок и молодые деревья.

Кобыла Китаи испустила пронзительное ржание и последовала за черным жеребцом.

Тави не мог разрушить древнее заклинательство, стоящее перед ним. Это было бы слишком сложно.

Вместо этого он снова потянулся к воде, и снова призвал огонь, посылая его обратно в лёд, затрещавший бессловесным криком.

Клубы пара со свистом вырвались из трещин в стенах.

— Поднимись! — снова приказал он, и снова вода хлынула из земли.

И снова отнял тепло у воды, которая проникла ещё глубже в трещины, ставшие теперь чуть шире.

А через несколько секунд направил это тепло обратно.

— Поднимись! — приказывал он и начинал цикл снова.

— Поднимись! — снова повелевал он.

И снова.

И снова.

И снова.

Лед и пар шипели и трещали. Камень стонал.

Тугие струи белого пара вырывались из стен, всё плотнее окутывая их слоем всё более густых облаков.

Тави упал на одно колено, ловя ртом воздух, потом медленно поднял глаза к воротам, упрямо стиснув зубы.

Ворота были покрыты слоем льда шести дюймов толщиной.

Металл стонал где-то внутри ворот, долгий стон эхом отражался от пустых зданий и доносился сквозь туман.

— Получилось, — Тави тяжело дышал. Он с трудом поднялся на ноги, оглянулся через плечо и кивнул Китаи:

— Теперь мы сможем войти.

Она улыбнулась ему и сказала:

— Ты хитроумный, мой Алеранец.

Он подмигнул ей. Затем медленно вытащил из ножен меч.

Медленно он вытянул его вдоль тела и сосредоточился.

Металл, казалось, завибрировал, а затем вспыхнул огонь и пробежал по лезвию раскаленным добела нимбом.

Тави погрузился в себя, сосредоточившись, используя огонь на клинке как отправную точку, накапливая жар и готовясь его выплеснуть.

С выкриком он простер меч в сторону ворот, и огонь с внезапным шквалом ветра ринулся к замороженным воротам.

Сгусток белого пламени врезался в ворота с силой настоящего тарана, лёд мгновенно стал паром, и ворота, напряженные сверх всякой меры давлением воды, льда и новой жизни, растущей внутри них, разлетелись вдребезги.

Как и башни у ворот.

И сто футов городской стены по обе стороны башен.

Все они были с грохотом сметены неистовством этого огненного взрыва — визжа, они разлетались на куски, раздираемые собственным жаром и дикими движениями, когда перенапряженные фурии внутри них, наконец, вышли за пределы возможностей физических материи, которые они населяли, и выплеснули свой отчаянный гнев на окружавший их материал.