Школа добродетели - Айрис Мердок

— Привет, Эдвард! — сказала матушка Мэй. — Мы проверяем наш каталог картин. Ты как раз вовремя, поможешь нам. С тобой все в порядке? Мы рады тебя видеть. Правда, Беттина? А мы-то все думали, когда же ты вернешься.

Чем ближе подходил к ним Эдвард, тем сильнее перехватывало у него горло, словно в кошмарном сне, когда хочешь крикнуть, но не можешь. Он сел на стул неподалеку от них.

— Что случилось, Эдвард? — воскликнула Беттина.

Повторение его имени звучало угрожающе. Женщины стояли, с любопытством глядя на него.

Эдвард автоматически расстегнул пуговицы рубашки и провел рукой по горлу и груди. Большую часть пути от реки он проделал бегом, вспотел и задыхался, ему не хватало воздуха. Он глубоко вздохнул несколько раз, сотрясаемый эмоциями.

— Эдвард, что случилось? — спросила матушка Мэй, но в голосе ее слышалось скорее любопытство, чем тревога.

— Джесс, — ответил Эдвард.

— Что?

— Он мертв. Утонул.

— Что ты имеешь в виду? — проговорила Беттина.

«Неужели они знают? — подумал Эдвард. — Неужели они знали все это время?»

— Я нашел его тело в устье реки в тростнике. Он мертв.

Матушка Мэй и Беттина обменялись взглядами.

— Давайте-ка выйдем отсюда, — сказала Беттина.

Это звучало, как приглашение на чашку кофе.

Женщины направились к двери. Эдвард, хватая ртом воздух и с идиотским видом таща за собой стул, последовал за ними. Стул он оставил у дверей. Беттина отошла в сторону, пропуская его в Затрапезную, после чего тихо закрыла дверь и заперла ее, а ключ положила на прежнее место на каминной полке. Эдвард плюхнулся в кресло, потом снова вскочил; обе женщины сели, а он встал у камина.

— Ну, так что это все значит? — строго спросила матушка Мэй. — Успокойся.

Сегодня они с Беттиной причесались на один манер, даже шпильки закололи одинаково: длинные тяжелые волосы собраны в пышный пучок на затылке, открывая шею. На них были дневные платья и длинные синие фартуки. На Эдварда смотрели одинаково молодые лица.

— Он мертв, — сказал Эдвард. — Я видел его тело в устье реки. Если вы пойдете со мной, я вам покажу. На сей раз это не сон.

«Конечно, и в прошлый раз это был не сон, — подумал он. — Или все же сон? Ну, пусть они уже поверят мне!»

— Ты, кажется, не в себе, Эдвард, — произнесла матушка Мэй. — Пожалуйста, говори потише. Ты сегодня ел? Ты завтракал? Беттина даст тебе что-нибудь.

Но Беттина не шелохнулась.

«На кой черт я сказал лесовику? — думал Эдвард. — Если Джесса там не окажется, я сойду с ума. Вдруг лесовик не хочет, чтобы Джесса нашли? Может быть, он опасается, как бы его не обвинили».

— Если вы пойдете со мной, я покажу, — повторил Эдвард. — Но лучше, наверное, позвонить в полицию, вызвать «скорую»… Хотя отсюда позвонить невозможно.

«Боже мой, какой прок от «скорой»? — подумал он. — Разве можно сомневаться, что он мертв? Или это было в прошлый раз?»

И сказал:

— Это точно, это точно, он мертв! Зачем мучить меня притворством?

— Мы не притворяемся, — ответила Беттина.

— Где Илона? Она мне поверит.

— Не спеши, Эдвард, — сказала матушка Мэй. — Ничего не понять, что ты говоришь.

— Где же он, по-вашему, если он не мертв, если не в реке?

— Какой странный вопрос. Мы не знаем, где он, и ты, думаю, тоже этого не знаешь…

— Я видел его только что собственными глазами. Я дотронулся до него, смотрите, смотрите!

Эдвард вытянул левую руку с рубиновым перстнем.

Женщины поднялись и подошли к нему, не сводя глаз с перстня.

— Это перстень Джесса? — спросила Беттина у матушки Мэй.

Матушка Мэй отвернулась.

— Может быть, это не твоя вина, — сказала она, — но ты принес смерть в наш дом. Ты убил своего друга, ты приехал сюда с окровавленными руками, ты принес с собой смерть. Джесс видел ее, она сидела рядом с тобой за столом.

— А-а-а!..

Эдвард со стоном выбежал из комнаты.

Он пересек Атриум, его каблуки застучали по плиткам пола. Скользнул к двери, ударился об нее, распахнул и выскочил на открытый воздух. В аллее было темно, но солнце освещало желтые поля за падубами. Эдвард промчался в аллею. Он хотел найти кого-нибудь, чтобы сообщить обо всем. Кого угодно, кто наделен властью и поверит ему. Любого человека, способного хоть что-то сделать. Потом Эдвард решил, что сначала должен проверить, не исчезло ли тело. Он повернулся и побежал туда, откуда только что пришел, но теперь все вокруг выглядело иначе, и он не был уверен, в какую сторону бежать. Слезы потекли из его глаз, и он в голос завыл: «Джесс, Джесс, Джесс!» Может быть, нужно просто подняться в башню и проверить — вдруг отец, как обычно, сидит на кровати и улыбается? Может быть, именно поэтому женщины не поверили ему?

Потом Эдвард увидел, как со стороны речного устья по траве приближается чья-то фигура, а за ней целая группа людей. Они что-то несли. Они несли — он увидел это, когда они приблизились, — тело на носилках. Лицо мертвеца было прикрыто пиджаком Эдварда. На пороге Атриума показались матушка Мэй с Беттиной и тоже увидели похоронную процессию. Лесовики несли Джесса домой. Когда они подошли ближе, матушка Мэй принялась выть. Эдвард видел, как она боролась с Беттиной, которая пыталась увести ее назад в дом.

— От тебя одни неприятности, болячки и раздоры. Вот к чему привели твои добрые намерения. Зачем ты вернулся?

— Извини, па, — сказал Стюарт. — Ты, наверное, видел вечерние газеты?

— Ты имеешь в виду смерть Джесса Бэлтрама? Ну и что?

— Я волнуюсь за Эда. Его здесь нет?

— Я не знаю, где он. Что ты сделал с Мидж? Ты что, вызвал ее, чтобы предъявить обвинения?

— Я ее не вызывал. Она сама пришла.

— Я тебе не верю. Ты ее околдовал. И обвинил.

— Я говорил что-то о лжи… Не помню, что я говорил.

— Ты не помнишь, что говорил! Ты походя уничтожаешь чужие жизни и не помнишь как! Своим сентиментальным вмешательством ты нанес непоправимый вред Мередиту.

— Это кто говорит?

— Мидж. Он целыми днями плачет. Ребенок в его возрасте не оправится от такого.

— Никакого вреда я ему не причинил. Может, его расстраивают другие вещи.

— А теперь его сумасшедший мстительный папочка отправил его в интернат, чтобы он плакал в другом месте. Тебе доставляет удовольствие знать, что дети плачут по твоей милости?

— Не сердись на меня, па. Что собирается делать Мидж?

— Так вот ты зачем пришел, хочешь все выяснить? Ты на нее глаз положил.

— Да нет, что ты. Я не собираюсь с ней встречаться…

— Твои происки сделали ее абсолютно несчастной, а теперь ты заявляешь, что не собираешься с ней встречаться! Ты к ней вожделеешь.

— Нет…

— Ты пришел сюда говорить о ней…

— Нет… это ты ее вспомнил…

— Ничего подобного, ты меня спросил, что она собирается делать. Я тебе скажу. Она собирается стать затворницей. Будет жить одна в однокомнатной квартире, оставит секс и начнет служить людям.

— У нее не получится, — сказал Стюарт.

— Она хочет попытаться. Будет ждать твоего прихода. Ты ее изменил, ты заставил ее отказаться от нормальной жизни, и она превратилась в дурацкий автомат.

— Это глупости, — ответил Стюарт. — У нее шок, но только оттого, что Томас обо всем узнал. Дело не во мне, а в том, что ваша ложь открылась. Ничего, она придет в себя.

— Ты считаешь, что все придут в себя, но ты ошибаешься. Ты с ней встречаешься?

— Нет, я же сказал. Разве она не говорила?

— Нет. Значит, ты не ее ищешь? Она в доме Томаса. А Томас за городом.

— Когда она придет в себя после шока, она, наверное, уйдет от Томаса и переедет к тебе.

— Ты попытаешься ее остановить?

— Нет.

— Зачем же ты тогда сел в мою машину, если не хотел вбить клин между нами? Ты немало сделал для разрушения наших отношений. Ты показал свое неодобрение!

— Я не одобряю обман, а помимо этого, ни слова не сказал…

— Нет, сказал. Ты думаешь, будто имеешь влияние на Мидж, и теперь никогда не оставишь ее в покое. Ты ревнуешь. Ты всегда ревновал, потому что она любила Эдварда, а не тебя. Ты ревновал, потому что я любил Эдварда, а не тебя. Признай это.

Стюарт задумался.

— Да, немного…

— Ну вот видишь…

— Но это было давно, в детстве, и я никогда не считал, что ты не любишь меня, ведь ты меня любил. И теперь любишь.

— Это мольба?

— Нет.

— Тебе бы нужно поучиться психологии. Свойство человеческой природы таково, что есть вещи незабываемые. Религия — это ложь, потому что она дает ложную надежду, будто можно начать сначала. Поэтому христианство стало таким популярным…

— Я об этом не знаю, — сказал Стюарт. — Я думаю, что религия имеет дело с добром и злом, с тем, что отделяет одно от другого.

— Эти крайности — вымысел, — заявил Гарри. — Ложные противоположности, порождающие друг друга. Порядочные люди не знают ни об одном ни о другом. Твои добро и зло — злые собаки, которых лучше не трогать. Зло имеет право существовать себе потихоньку, оно не принесет особого вреда, если его не трогать. Куда бы ты ни пошел, ты всюду будешь чужим. Ты сеешь неприятности, ты опасен.