Иди и не греши. Сборник (СИ) - Винниченко Игорь Александрович

Владыка посмотрел на него с интересом.

— Нашли уже, что ли? — спросил он.

— Еще не нашли, — сказал Дима, — но скоро найдем.

— Решение ваше я одобряю, — кивнул владыка. — Но суету эту одобрить не могу.

— Истинно так, владыко, — кивнул Дима. — Мы и сами все это прекрасно понимаем и сокрушаемся. До того дошло, что и секретаря вашего в соблазн ввели.

Владыка отхлебнул чаю и спросил неохотно:

— Чем же это вы его в соблазн ввели?

— Так, монетами этими, — сказал Дима невинно. — Я, конечно, и его понять могу, в епархии расходов много, а прибыток никакой. А монеты те на рынке уже за десяток миллионов долларов перевалили. Как никак, целое состояние.

Владыка вновь нахмурился.

— Не пойму я что-то, а при чем здесь Фотий?

— Как? — растерянно заморгал Дима. — Вы не в курсе, владыченька? Простите дурака, я, кажется, влез не в свои дела…

— Нет уж, договаривай, — буркнул владыка, понимая, что оговорка Димы не случайна.

— Простите, владыченька, — пробормотал Дима. — Я уже и не знаю теперь, а может, и нет тут правды.

— Ты говори, мы сами разберемся, что тут правда, а что нет, — потребовал владыка.

— А если наговор? — спросил Дима. — А я, выходит, попугаем все повторяю!..

Владыка покачал головой.

— Теперь я понимаю, как ты в архив проникаешь, — сказал он с усмешкой. — Ну ладно, довольно болтать глупости. Что ты там такого слышал про Фотия и монеты?

— Может, мы его дождемся? — спросил Дима. — А то выходит, что я за его спиной чужие сплетни распространяю.

— Говори немедленно, — рявкнул владыка, срываясь на фальцет. — А не то я тебя из епархии пинком погоню!..

Сердитый окрик трясущегося старика был бы смешон, если бы не стояло за этим подлинной трагедии власти. Отец Дионисий качал головой, а отец Лука опустил голову и перебирал четки. Дима вздохнул.

— Говорю за послушание, владыченька. Известно мне стало, что наш отец Флавиан посулил отцу Фотию эту самую коллекцию в полное распоряжение, с тем, чтобы получить место наместника в нашей благословенной обители. Говорю это со слов самого отца архимандрита, имея в виду, что иногда и он говорит правду. Нынче, похоже, именно такой случай, потому что коллекция опять пропала, и гешефт сорвался.

Долгое время владыка понуро молчал, склонив голову, и никто не посмел прервать это его молчание. Потом послушался шум, дверь распахнулась, и вошел сам отец Фотий.

— Владыка, — сказал он строго. — Почему вы не в келье? Через час мы проводим собор старцев, и хотелось бы, чтобы вы были в достойной форме. Пойдемте, у меня есть кое-какие новые соображения. Ребята!..

По его сигналу вошли келейники и направились к владыке.

— Погодите-ка, — сказал тот. — Я сам решу, когда мне вставать.

Те остановились, недоуменно оглядываясь на Фотия. Тот шагнул вперед.

— Что такое, владыка? — спросил он тревожно. — Что вам тут наговорили?

Владыка поднял голову и посмотрел ему в глаза.

— Так что там отец Флавиан?

— Болен, — отвечал Фотий. — А что?

— Так значит, это он наш благодетель, да? — спросил владыка с горечью. — С него ты хотел миллиарды взять?

Фотий выпрямился.

— Выйдите, ребята, — сказал он.

Келейники повиновались и вышли. Похоже, им это было привычно.

— Вы укоряете меня за то, что я хотел использовать найденные монеты во благо церковного строительства? — спросил он с пафосом.

— Я укоряю тебя, что ты мне сразу все не рассказал, — отвечал владыка. — Я бы никогда на это не согласился.

— Я многого вам не рассказываю, владыка, — сказал Фотий надменно. — Я освобождаю вас от множества грязных дел. Я вполне могу представить, что могут вам наговорить обо мне наши враги. Но я хочу задать вопрос, много ли я лично на этом заработал?

— По-моему, — неожиданно вмешался Дима, — речь не идет о вашем личном заработке, отче. Я не знаю, как долго стоят храмы, построенные на криминальные деньги, но о расцвете духовности в этих храмах говорить не приходится.

Фотий глянул на него гневно.

— Кто позволил вам вмешиваться в разговор духовных лиц? — спросил он сквозь зубы. — Почему вы вообще здесь присутствуете? Отец наместник, почему вы позволяете мирянам вмешиваться в жизнь монастыря?

Он обращал свой вопрос к Дионисию, и тот пожал плечами.

— Потому что он такой же раб Божий, что и я, только от меня, как и от вас, отец архимандрит, требуется больше смирения. Вероятно, я идеалист, но я всерьез давал обеты и клятвы и стараюсь им следовать.

— Замолчите все, — проскрипел владыка.

Все замолкли, даже Фотий, который удивился этим словам архиепископа больше других. Лицо владыки вдруг сморщилось, и он тихо заплакал.

— Как же так? — всхлипывал он при полном молчании собравшихся. — Мы же духовные лица, мы же пастыри!.. Столько всего наша церковь вынесла, столько претерпела, неужто для того, чтобы мы теперь ее в грязь втаптывали?.. Что же вы творите, иноки славные?..

Эти неожиданные слезы разом изменили весь смысл спора. Дима первый почувствовал это и упал на колени.

— Простите, владыченька, это с меня все началось. Наверное, мне действительно не следует жить в монастыре. Благословите, и я уйду.

Отец Лука тоже вдруг упал на колени и дрожащим голосом произнес:

— И меня прости, владыка святый… Погряз в суете, аки пес…

— И я виноват, — поднялся из-за стола Дионисий. — О многом полезном пекусь и говорю, а единое на потребу оставил. Снимайте меня, владыко, я заслужил это.

И он тоже опустился на колени. Фотий, оставшийся один среди коленопреклоненных отцов, тяжко вздохнул и тоже бухнулся земным поклоном.

— Опять меня бес попутал, — пробормотал он дрожащим голосом. — Не могу я, владыка, людьми руководить. Я их ненавидеть начинаю. Благословите меня в затвор, только там мне спасение…

Владыка Геронтий осмотрел их изумленно, потом взгляд его потеплел. Он обернулся, увидел иконы за спиной и, кряхтя, тоже опустился на колени, опираясь на письменный стол.

— Помолимся, — сказал он. — Все мы грешники изрядные… Давай, Димитрий, начинай покаянный канон. Возгласи, отче… — сказал он Дионисию, который стоял на коленях рядом.

Тот, не поднимаясь, взял со стола молитвослов, подал Диме, после чего произнес с крестным знамением:

— Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков!

— Аминь, — произнес Дима и начал читать молитвы.

Так неожиданно это ситуация разрядилась. После канона отцы устроили настоящий чин прощения, кланялись друг другу и целовались, и все напряжение перешло во всеобщее умиление. Келейники увели владыку Геронтия отдохнуть перед предстоящим собором старцев, а отец Фотий, совершенно растроганный сценой всеобщего примирения, поспешил к отцу Флавиану, которого перед тем грозился лишить сана и гнать прочь из епархии. Теперь он передумал и поспешил принести извинения. Дима с Дионисием остались вдвоем.

— Так я не понял, — сказал Дима. — Что теперь будет с твоим наместничеством, отец? Тебя оставляют?

— Ох, не начинай все сначала, — замахал на него руками отец Дионисий. — Как старцы решат, так и будет, нечего нам загадывать. И что бы ни решили, с радостью приму к исполнению. Правильно?

Дима рассмеялся.

— Правильно, отец, правильно. Но каков старик, а? Воистину, тело немощно, дух бодр. А я, если честно, его уже в маразматики записал.

— Сами мы маразматики, — буркнул Дионисий.

В светлом благодушном настроении Дима вышел во двор, в очередной раз явственно ощутив благодать небесного покровительства. Больше всего поразила его перемена, состоявшаяся с Фотием, от которого он до сих пор слова доброго не слышал. Можно было представить, какие сомнения роились в душе этого человека под гнетом внешней надменности и презрительности. Конечно, это был всего лишь разовый эффект, и трудно было надеяться, что с этого дня все они резко изменятся. Дима первый готов был усомниться в собственной готовности к тотальному самопожертвованию, но даже в единичном проявлении этот всплеск взаимного раскаяния грел душу и позволял некоторое время воздерживаться от погружения в нездоровые страсти.