Багратион. Бог рати он - Юрий Когинов

Глава седьмая

В планы младшего Бонапарта не входило выступать имеете с братом в поход против России. Разве ему наскучило веселое и привольное житье в Касселе?

Слов нет, сей небольшой германский городок — не Париж. Однако и не дикие края России, разбросавшей свои пространства, как утверждали путешественники, аж за пределы Северного полярного круга. Его Вестфальское королевство — центр Европы, куда сходятся все дороги из ближних и дальних стран. Но главное все же в том, что он в сей германской земле — король. И все, чего только не пожелает его королевское величество, — тотчас к его услугам и к его королевскому удовольствию.

Впрочем, лет пять назад Жером Бонапарт ни о чем подобном и мечтать не мог. Родился и рос в бедной семье, рано оставшейся без отца. Наверное, главной статьей пропитания у матери многочисленного семейства Летиции были обязанности прачки, а у босоногих сорванцов — Жерома и сестер Каролины и Полины — промысел в чужих садах. И если бы не забота Наполеона, вышедшего из Бриеннской офицерской школы в чине лейтенанта и отдававшего большую часть своего скудного жалованья матери, семья могла бы пойти по миру.

Босоногое детство, может, не столько закалило, сколько подсказало: надо самим искать жизненный путь. В сем убеждал и пример брата, быстро шагнувшего от лейтенанта к капитану, а с этого, не такого уж великого чина прямо к званию бригадного генерала.

Еще не достигнув совершеннолетия, ловкий и шустрый Жером нанялся в Марселе на судно, идущее в Северную Америку. И там, в Балтиморе, женился на некой девице Элизабет Петерсон, которая вскоре подарила ему сына.

У всех Бонапартов склонность к бесшабашным и смелым, а вернее сказать, к авантюрным поступкам, видимо, была не последнею чертою характера. Только у старших — у Жозефа, Наполеона и у Люсьена — черта сия разумно согласовалась со здравым расчетом и, как особенно у тех же Наполеона и Люсьена да у старшей сестры Элизы, с неимоверным трудолюбием, унаследованным от матери.

Наверное, сии качества когда-нибудь прорезались бы у Жерома, Полины и болезненного, а потому крайне капризного и раздражительного Луи. Но для сего им недостало времени. Бурно восшедшая на небосклон власти звезда их брата Наполеона вскоре сделала ненужными усилия каждого члена многочисленного Бонапартова клана — братья и сестры получили то, о чем и во сне на Корсике, а затем и в Марселе им не могло и привидеться! Короли и королевы, принцессы и принцы — словно из сказочного рога изобилия посыпались на них самые августейшие звания, а вместе со званиями — дворцы, герцогства и королевства. Впрочем, единственный брат — Люсьен — не принял сказочного подарка от единокровного властелина мира. Он стал ученым и писателем, нашедшим свое призвание среди книг и произведений искусства.

Двадцатидвухлетнему Жерому брат-император поставил условие: развод с балтиморскою шлюхой и женитьба на дочери Вюртембергского короля — принцессе Катерине. А в качестве приданого — целое Вестфальское королевство, наспех сколоченное французским императором из лоскутков поверженной Пруссии.

Так началась новая, волшебная пора в жизни бесшабашного и отчаянного парня, у которого, увы, не окреп еще самостоятельный ум, а с другой стороны, не перебродило в пылкой, южного розлива крови безудержное молодечество.

Чинные и чопорные германцы, законопослушные подданные короля, чуть ли не с первых же дней наградили его кличкою Люстиг, что по-немецки означает: веселый. А как иначе можно было определить сущность характера и, главное, занятие их верховного правителя, если в кассельском дворце с вечера и до утра гремела музыка, беспрерывно, один за другим, следовали балы, маскарады, фейерверки!

Король жил на такую широкую ногу, что путешественники, проезжая чрез столицу Вестфалии, диву давались: ничего подобного им не доводилось видеть при самых знатных и богатейших дворах Европы. У королевской персоны, говорили, насчитывалось девяносто две кареты и двести выездных лошадей. Своих генералов он одаривал чистокровными скакунами, любовниц — бриллиантами. Слуг одевал в алое с золотом. В королевских же владениях ходили монеты — «жерОмы», с изображением его королевского величества.

Было известно: Наполеон выделял брату на содержание двора пять миллионов франков ежегодно. Это много, даже слишком. Бюджет прусского короля, например, равнялся трем миллионам, австрийского императора и того меньше — двум с половиною. Но владелец карликового королевства умудрился в первый же год не просто издержать всю сумму, но и наделать долгов на два миллиона.

За всю свою, теперь уже двадцативосьмилетнюю, жизнь король Люстиг осилил всего одну книгу — «Жизнь мадам Дюбарри», хотя библиотекарем у него значился знаменитый ученый и собиратель народных сказок Якоб Гримм.

А к чему ему, веселому королю, были чужие душещипательные истории, запечатленные на страницах романов, ежели его собственная жизнь — сказка, обратившаяся в быль? Почти ежедневно — новые любовницы, новые утехи и наслаждения, не ведавшие границ. Однажды — прошел слух — пьяненького его вынуждена была задержать даже собственная полиция. Как уж там выпутывался из пикантного положения полицмейстер, а факт есть факт — расшалился веселый король и, дабы не натворил чего-либо непоправимого, был вежливо остановлен собственными блюстителями порядка.

Года два назад император вызвал непутевого братца в Париж: освободилось место шведского наследного принца, дающее право стать королем сей настоящей, а не скроенной наспех страны. Нет уж, оскорбился Жером, не станет он жить по соседству с белыми медведями и питаться одною селедкою.

Меж тем брата-императора тоже непросто было сбить с мысли, коли она запала в его голову. Только государственные заботы могут сделать из беспечного человека настоящего короля, твердо решил он. А для сего все же следует подыскать и страну размером поболее, и народ с отвагою в груди.

Как людей, способных к постоянной и целеустремленной деятельности, Наполеон ни в грош не ставил поляков. Зато когда поляк на коне да с саблею в руке — мало найдется ему равных. Почему бы не поставить во главе сей нации достойного вождя? А чтобы народ с гонором и апломбом в едином порыве избрал себе достойного короля, самый верный способ — дать им в предстоящей войне доблестного военачальника.

От брата Жером уже был наслышан о Польше и Варшаве, где его, Наполеона, в свое время встречали как героя. А главное, знал, что брат нашел там очаровательную красавицу Марию Валевскую, что стала его второю, невенчанною, женой.

Неизбывная жажда приключений, в первую очередь, безусловно, сердечных, наверное, и оказалась решающей. Жером, согласившись вступить на польский трон, решился и на военный поход в далекую Россию.

Наполеон отвел своему братцу роль главнокомандующего правым крылом «Великой армии». Сам он возглавил левое крыло, центр подчинил пасынку, вице-королю Италии Евгению Богарне. Сие выглядело символически: во главе нашествия — император и два короля.

Итак, под началом у двадцативосьмилетнего Жерома, до этого не возглавлявшего ни роты, ни батальона, оказалась нешуточная армия — три пехотных и кавалерийский корпус общим числом более семидесяти пяти тысяч человек со ста шестьюдесятью шестью орудиями.

Естественно, что пока войска подходили еще к русской границе, претендент на польский престол местом своего пребывания избрал Варшаву. И главную собственную квартиру — при кавалерийском корпусе князя Юзефа Понятовского, племянника последнего польского короля и по занимаемой им теперь должности — военного министра герцогства Варшавского.

Отсвет Наполеоновой славы, должно быть, сразу помешал полякам разглядеть истинную сущность полководца Жерома, коим наградила их судьба. Но вскоре они, рвавшиеся в битву с русскими, узнали ему цену. Достаточно упомянуть здесь, что в первый же день он потребовал под свои апартаменты самый роскошный варшавский дворец и отдал распоряжение городским властям доставлять ему такое количество молока и вина, чтобы он мог ежедневно принимать молочные и виноградные ванны. А чтобы содержимое ванн даром не пропадало, Вестфальский король распорядился вино и молоко, в коих купался, продавать купцам. Те же сбывали сей товар жителям.

Дивизии и полки центра и левого крыла уже почти целую неделю топтали русскую землю, когда Жером наконец изволил покинуть Варшаву. Выезжал он во главе корпуса Понятовского, а следом за храбрыми польскими уланами и гусарами тянулся его обоз. Сей обоз представлял из себя целый дворец на колесах. А как иначе можно было назвать семь огромных вагонов — длиннющих фур, набитых всевозможной утварью и запряженных восьмериками сытых, с короткими гривами и слоновьими ногами битюгов?

Если бы потребовалось составить подробный список того, что бралось в дорогу от самого Касселя и что удалось прихватить в Варшаве, все непросто было бы перечислить. Назовем, пожалуй, главнейшее: униформы на все случаи жизни — французские и вестфальские всех родов войск, охотничьи костюмы и штатские сюртуки, спальные рубашки и халаты. Шесть десятков пар всевозможной обуви. Две сотни сорочек, более трехсот носовых платков… И это — в каждом из семи вагонов, на тот случай, если часть обоза отстанет или, того хуже, потеряется.