Охотник - Тана Френч

Сказала, что на горе никого в ту ночь не было, только отец выходил.

Шила откусывает от тоста и осмысляет сказанное. Чуть погодя кивает.

— Они тебе поверили? — спрашивает.

— Ага. Вроде да.

— Значит, его арестуют.

— Не знаю. Приведут туда и расспросят, по-любому.

— А сюда с обыском придут?

— Наверно. Ага.

Шила еще раз кивает.

— Найдут то, что ищут, — говорит она. — Ждет их в сарае.

В долгой тишине лопочет еле слышный телик.

Шила показывает подбородком на стул напротив.

— Сядь, — велит она.

Трей отодвигает стул, ножки глухо скребут по линолеуму. Садится. Ум у нее не в силах и шелохнуться.

— Я видела, чтó ты затеяла, — говорит Шила. — Сперва хотела только, чтоб отец убрался, — как того и я сама хотела. Верно?

Трей кивает. Дом кажется неким местом во сне: ряд облезлых кружек на крючках под навесным шкафом словно парит в воздухе, от сколотой эмали плиты исходит невозможное сияние. Того, что может ворваться малышня или явится и постучит в дверь Нилон, Трей не боится. Все останется неподвижным, пока они с матерью тут не закончат.

— Без толку, — продолжает Шила. — Я это сразу поняла. Никуда он не собирался, пока Рашборо на него наседает. Думать мог только о том, где добыть те деньги.

Трей говорит:

— Это я знаю.

— Я знаю, что ты знаешь. В ту ночь, когда они с Келом подрались, я с него смывала кровь, а он держался так, будто меня нету. Вообще меня не видел. Но я была. Я слышала, чтó он удумал. Он тебя в оборот взял.

— Он меня не брал. Я хотела ему помочь.

Шила смотрит на Трей.

— Нет пощады от этого места, — говорит она. — Заступи за черту — и они тебя живьем съедят. Тебе конец, хоть так, хоть эдак.

— Мне насрать, — говорит Трей. В уме у нее опять завозилось. Трей шибает со всей силы: мать для нее загадка. Внутри этого безмолвия может быть запрятано что угодно.

Шила коротко мотает головой.

— Одного ребенка я этому месту уступила, — произносит она. — Еще одного не отдам.

Брендан, сияющий, как сама жизнь, молниеносно рассекает воздух между ними.

Трей говорит:

— Поэтому я хотела помочь отцу. Чтоб им отплатить. Не он меня в оборот взял. Это я его.

— Знаю, — говорит Шила. — Ты такая же паршивая, как и он, — оба думаете, что я ничего не понимаю. Я все это знала с ходу же. И не допустила б.

— Надо было тебе не лезть, — говорит Трей. Замечает, что руки у нее трясутся. Еще миг требуется ей на то, чтоб осознать, что трясутся они от гнева.

Шила смотрит на нее.

— Ты отместки им хотела, — произносит она.

— И смогла. Все устроила. Добралась до них.

— Тихо, — говорит Шила. — Дети придут.

Трей едва слышит ее.

— Они прямо туда и катились. Ничего от тебя не надо было, только не лезть. Зачем ты вообще влезла? — Ярость вскидывает Трей на ноги, но, впав в нее, она не понимает, что там дальше делать. Когда была ребенком, она в таких случаях швырялась чем-нибудь, что-нибудь била. Вот это ей сейчас охота вернуть. — Ты все испортила.

Глаза у Шилы в солнечных лучах синие, как пламя. Она против света не смаргивает.

— Ты моя месть, — говорит она. — Угробить тебя я не дам.

От этих слов Трей прекращает дышать. Облупленная бежеватая краска на стенах мучительно лучезарна, а у испятнанного линолеума появляется зыбкая рискованная прозрачность, словно он того и гляди вскипит. Трей не чувствует пол под ногами.

— Сядь, — произносит Шила. — Я с тобой разговариваю.

Миг спустя Трей садится. Кладет руки на стол, они чувствуются по-другому, гудят странными новыми оттенками силы.

— Кел тоже знал, чтó ты затеяла, — говорит Шила. — Поэтому отлупил твоего отца: хотел не меньше моего, чтоб тот убрался. Да только не убирался он. В конечном счете Келу пришлось бы его убить. Или убить Рашборо, одно из двух.

Шила рассматривает свой кусок тоста и берется за нож, чтобы добавить повидла. Солнце ударяет в банку, озаряет насыщенный пурпур самоцвета.

— Он бы так и сделал, — продолжает она. — По твоему отцу я это видела — по тому, как он боялся: Кел еще в ту ночь чуть было не. В следующий раз или через один — точно.

Трей знает — так оно и есть. Все вокруг нее меняется, слоится так, что едва удержишь. Выскобленные прожилки столешницы кажутся чересчур резкими, ненастоящими.

— Кел — это твоя возможность, — говорит Шила. — Получить больше, чем вот это все. Не могла я допустить, чтобы он угодил в тюрьму. Без меня ты, если придется, справишься. — Голос у нее невозмутимый, будто она сообщает то, что обе они хорошо понимают. — Ну я и решила, что лучше сама все сделаю.

Трей говорит:

— Почему Рашборо? Почему не отца?

— Я за отца твоего замуж пошла. Обеты ему давала. А Рашборо мне никто.

— Надо тебе было отца моего убрать. Это он сюда Рашборо притащил.

Шила дергает головой, отметая сказанное.

— То грех был бы, — произносит она. — Я б и это сделала, если б надо было, но тут незачем. Рашборо годился. Может, устроила бы по-другому, знай я, что ты с этой херней вылезешь, насчет мужиков на горке. Не знаю.

Жуя, коротко осмысляет это и пожимает плечами.

— Поначалу меня одно останавливало, — продолжает она, — малышня. Тебя-то Кел забрал бы, окажись я в тюрьме, но всех вас — не, ему б не дали. Чтоб их в приют отдали, я б не допустила — и сестре твоей ломать жизнь, какую она в Дублине себе сделала, и сюда ее тащить, чтоб за ними смотреть. Тупик.

Трей думает о прошедших неделях: мать крошит картошку, гладит отцу рубахи, моет Аланне голову и все это время неотступно все это готовит. В доме все было нисколько не так, как Трей себе представляла.

— И тут, — говорит Шила, — пришла сюда Лена Дунн и сказала, что примет нас. Всех нас. Она последняя, от кого я б такого ожидала, но Лена всегда была верна слову своему. Если б меня за это загребли, она приняла бы малышей, пока я б за ними не вернулась.

Трей видит Кела рядом с собой за кухонным столом, когда она напропалую врала следователю. Мысль о Келе до того сильна, что на секунду Трей слышит его запах — стружки и воск. Говорит:

— И меня. Кел меня б не взял.

Шила говорит — без всякой резкости, но неколебимо:

— Он бы сделал то, что необходимо. Как и я. — Улыбается Трей через стол — лишь проблеском — и одобрительно кивает. — Но теперь все одно незачем. Не после того, что ты сказала Гарде. Они заберут твоего отца, если он сюда вернется. А если нет, двинут за ним.

Трей говорит:

— Они разберутся, что это ты. А не он.

— Как?

— Кел мне рассказывал. У них есть люди, которые ищут улики. Сопоставляют всякое.

Шила подбирает каплю повидла на тарелке, облизывает палец.

— Значит, заберут меня, — говорит она. — Я все равно так и думала.

Ум