Сатанинские стихи - Ахмед Рушди

Что такое гора? Препятствие; трансценденция; прежде всего, эффектность.

— Куда ты собрался? — обратился к нему Нервин. — Мне стоит проводить тебя до лифта. С тобой все в порядке?

Все замечательно. Мне нужно идти, до скорого.

— Хорошо, но только если ты уверен в этом.

Уверен. Уходи скорее, не поймав удрученного взгляда Мишалы.

…На улицу. Уходи немедленно, из этого неправильного места, из этой преисподней.

Боже: никакого спасения. Вот эта витрина, этот магазин музыкальных инструментов, гобоев-саксафонов-труб, как там он называется? — Попутные Ветра, и вот в окне — дешевая листовка. Сообщение о неизбежном возвращении — правильно — Архангела Джибрила. Его возвращении и спасении земли. Уходи. Уходи скорее.

…Окликни это такси. (Его одежда вызывает уважение в водителе.) Забираясь в салон, ты обращаешь внимание на радиопередачу. Какой-то ученый, бывший заложником во время того захвата и потерявший пол-языка. Американец. Они восстановили его, говорит он, за счет плоти, отрезанной от моей задницы,[1771] прошу прощения за мой французский. Не представляю себе полный рот собственного ягодичного мяса, но у бедного мошенника совершенно не было выбора. Занятный ублюдок. Утверждающий кое-какие занятные идеи.

Амслен Магеддон по радио обсуждал пробелы в каменной летописи[1772] своим новым, ягодичным языком. Дьявол пытался заставить меня замолчать, но Господь всеблагий и американские хирургические техники рассудили лучше. Эти пробелы являлись краеугольным камнем креационистов: если естественный отбор был правдой, где все эти случайные мутации, не прошедшие отбора? Где все эти дети-монстры, деформированные пасынки эволюции? Окаменелости безмолвствовали. Там не было никаких трехногих лошадей. Нет смысла спорить с такими гусаками, заметил таксист. Я сам не придерживаюсь Бога. Нет смысла, согласилась одна маленькая часть сознания Чамчи. Нет смысла предполагать, что в «каменной летописи» не может оказаться некоего вида, избежавшего кабинетной регистрации. А эволюционная теория проделала долгий путь со времен Дарвина. Теперь обсуждается, что основные изменения видов происходят не в спотыкающейся манере проб и ошибок, предполагавшейся изначально, а большими, радикальными скачками.[1773] История жизни была не неуклюжим прогрессом — эдаким английским прогрессом среднего класса, — как хотели думать в Викторианскую эпоху, но сильными, полными драматизма кумулятивными трансформациями: согласно старой формулировке, скорее революционными, нежели эволюционными.[1774]

— Наслушались, — сказал водитель.

Амслен Магеддон исчез из эфира, сменившись дискотечными ритмами. Ave atque vale.[1775]

Что Саладин Чамча понял в этот день — так это то, что жизнь его протекала в состоянии телефонного мира,[1776] что изменения в нем были необратимы. Новый, темный мир открылся перед ним (или: внутри него), когда он упал с небес; как бы усердно ни пытался он вернуть свежесть своему прежнему существованию, ныне он столкнулся с фактами, которые не могли быть разрушены. Казалось, он видел перед собой дорогу, расходящуюся налево и направо. Закрыв глаза, откинувшись на кожаной обивке такси, он выбрал левый путь.

2

Не нужно так спешить, отправляя кого-то на тот свет. Дорогая, ты не заметила ничего странного в ангеле, с которой ты дралась? Она сражалась, излучая отнюдь не праведный гнев… это была злоба, жажда крови и мести. Почти себя не контролировала; а это значит — ангел становится падшим. Просто ее нужно подтолкнуть к этому.

Температура продолжала повышаться; и когда тепловая волна достигла своей высочайшей точки и осталась там столь долго, что весь город, его здания, его водные пути, его жители рискованно приблизились к кипению, — тогда господин Билли Баттута и его компаньон Мими Мамульян, недавно вернувшиеся в столицу после периода пребывания в гостях у уголовных властей Нью-Йорка, объявили вечеринку в честь своего «великого освобождения». Связи Билли в деловом центре города обеспечили ему доброжелательность судей во время слушания; его личное обаяние убедило каждую из свидетельствовавших по делу богатых дамочек — с которых (включая мадам Струвелпетер) он взыскал столь щедрые суммы ради выкупа своей души из лап Дьявола — подписать прошение о помиловании, в котором матроны заявили о своей уверенности в том, что господин Баттута честно раскаялся в своих ошибках, и попросили за него — в свете его клятвы сосредоточиться впредь на своей удивительной, блестящей предпринимательской карьере (общественная полезность которой в плане созидания достатка и обеспечения занятости для множества людей, напомнили они, тоже должна рассматриваться судом в качестве смягчающего обстоятельства), — а также последующего обещания подвергнуться полному курсу психиатрического лечения, способствующего преодолению его слабости к преступным стремлениям; после чего достопочтенный судья решил ограничиться более мягким наказанием, нежели тюремный срок: «средство достижения цели, лежащей в основе такого лишения свободы, лучше обеспечивается в данном случае, — как полагали леди, — решением, наиболее христианскими по своей сути». Мими (согласно судебному заключению — не более чем обманутая любовью сподручная Билли), получила свой приговор условно; для Баттуты дело закончилось высылкой и жестоким штрафом, но даже это решение было смягчено согласием судьи исполнить просьбу поверенного Билли, что его клиенту будет позволено покинуть страну добровольно, без впечатанного в паспорт клейма принудительной депортации, которое могло бы нанести серьезный ущерб его многочисленным деловым интересам. Через двадцать четыре часа после суда Билли и Мими вернулись в Лондон, крича об этом на весь Крокфорд[1777] и рассылая причудливые пригласительные билеты, где обещали провести лучшую вечеринку этого странно знойного сезона. Один из этих пригласительных, стараниями господина С. С. Сисодии, нашел свой путь к резиденции Аллилуйи Конус и Джибрила Фаришты; другой, с некоторым опозданием, прибыл в логово Саладина Чамчи, просунутый под дверь заботливым Нервином. (Мими пригласила Памелу по телефону, добавив со своей обычной прямотой: «Не могу понять, как Ваш муж докатился до такого?» — На что Памела ответила с истинно английской неловкостью: да, но… Мими получила в ответ целую повесть минут на тридцать, что было не так уж и плохо, и подытожила победоносно: «Смотрите-ка, Пэм, Ваши речи — как вся Ваша жизнь. Тащите обоих; тащите любого. Это обещает стать настоящим цирком».)

Место, выбранное для вечеринки, оказалось очередным необъяснимым триумфом Сисодии: циклопическая концертная площадка на шеппертонских[1778] киностудиях была приобретена, по всей видимости, забесплатно, и, следовательно, у гостей будет великолепная возможность насладиться огромной реконструкцией диккенсовского[1779] Лондона, расположенной в окрестностях сцены. Музыкальная адаптация того — последнего законченного — романа великого писателя, что назывался Друг![1780] (вместе с книгой и стихами знаменитого гения эстрады, господина Джереми Бентама[1781]), доказала свою мамонтическую хитовость в Вест-Энде и на Бродвее,[1782] несмотря на жуткий характер некоторых ее сцен; ныне, соответственно, Старина,[1783] как он стал известен в деловых кругах, получил почести крупнобюджетного кинопроизводства.

— Пипи… пиарщики полагают, — объяснил Джибрилу по телефону Сисодия, — что эта бля… эта бля… эта блестящая идея,[1784] пригласить эста… эста… э-столько эста… эста… эстрадных звезд, прекрасно попоспособствуют построению их какампании.

Назначенная ночь настала: ночь ужасающей жары.

Шеппертон! — Памела и Нервин уже здесь, перенесенные на крыльях Памелиного Эм-Джи, когда Чамча, презревший их компанию, добрался сюда на одном из торопливых автобусов, пущенных хозяевами вечера для тех гостей, что по какой-либо причине пожелали сидеть в салоне, а не за рулем. — И кое-кто еще — тот, с кем наш Саладин низвергся на землю, — тоже явился; и блуждает в окрестностях. — Чамча выходит на арену; и он поражен. — Лондон здесь преображен — нет, уплотнен, — согласно императивам фильма. — Вот — Фальшония[1785] Венирингов, этих новомодных, разодетых с иголочки новых людей,[1786] лежащая в отвратительной близости с Портмен-сквером,[1787] и темным углом Подснепов.[1788] — И хуже того: посмотри на эти мусорные курганы Приюта Боффина[1789] почти рядом с Холлоуэем,[1790] красующимся в этой сжатой столице над комнатами Очаровательного Фледжби[1791] в Олбени,[1792] самом сердце Вест-Энда! — Но гости не расположены ворчать; возрожденный город — даже перестроенный — по-прежнему захватывает дух; особенно в той части этой огромной студии, по которой извивается река: река с ее туманами и лодкой Старика Хэксема,[1793] отступившая Темза, текущая под двумя мостами, один из чугуна, один из камня.[1794] — На ее булыжные набережные весело падают шаги гостей; и чудятся зловещие нотки жалобной, туманной поступи. Густой, как гороховое пюре, туман сухого льда[1795] окутывает окрестности.