Эдинбург. История города - Майкл Фрай

Следующей крупной финансовой инновацией в XIX веке стало основание в 1844 году Эдинбургской фондовой биржи. Это нововведение совпало по времени с крупной экономической инновацией, внедрением железных дорог. В 1836 году была проложена колея до Лейта и Ньюхейвена, а далее паромом в Файф. В 1842 году появился железнодорожный путь до Хеймаркета, ныне старейшего действующего вокзала в мире. Это стало своего рода сигналом к началу в Шотландии «железнодорожной мании». В последующие несколько лет Великобритания в целом стала свидетельницей лихорадочных инвестиций в революционное средство передвижения и грандиозных темпов строительства сети железных дорог (по большей части эти ветки действуют по сей день). Из Лондона в Шотландию проложили два маршрута, «Норт Бритиш» по востоку через Берик и «Каледониан» по западу в направлении Глазго и с развилкой в Карстерсе на Эдинбург. Главный городской вокзал, Уэверли, был построен в 1866 году. Схождение железнодорожных путей с севера и юга привело к строительству и открытию в 1890 году моста через Форт и появлению самого большого вокзала в Великобритании после вокзала Ватерлоо в Лондоне. Параллельно в финансовом секторе тоже произошла революция: при такой активной деятельности рынок акций железнодорожных компаний выглядел весьма привлекательным, и это еще мягко сказано. Именно для работы с ним и возникла шотландская биржа. В 1844 году в Эдинбурге брокерской деятельностью занимались четыре индивида, три товарищества и четыре компании; а к 1846 году — пятнадцать частных брокеров, четырнадцать товариществ и шесть компаний. То есть биржа фактически сразу заработала на полную мощь.

Самая крупная фондовая биржа находится, разумеется, в Лондоне. Эдинбургская биржа и другие биржи Шотландии с давних пор с нею связаны (первоначально телеграфом). Шотландские биржи торговали некоторыми бумагами лондонской, и эти «перекрытия» постепенно увеличивались в объемах, как и число бирж бумаг, и потому различия мало-помалу исчезали. Однако шотландские биржи продолжали действовать, поскольку многие акционерные компании базировались в Шотландии и имели в ней интересы. Даже для таких компаний, как железнодорожные «Каледониан» и «Норт Бритиш», бумагами которых торговали по всей Британии, главным рынком являлась Шотландия. К концу века фондовый сектор достиг зрелости, все настолько отладилось, что операции с акциями сделались широко доступными через брокеров и агентов по всей стране. Конечно, сектор не был по-настоящему независимым, как и любой другой во времена скороспелого викторианского глобализма. Но в Шотландии акции и паи стали важной, особой формой собственности, обслуживаемой «домашними» посредниками.[438]

Иными словами, происходило накопление капитала. В зрелую викторианскую эпоху налогообложение еще оставалось косвенным, так что высокооплачиваемые специалисты могли сохранять то, что заработали или унаследовали. Среди нижних социальных слоев наблюдалось стремление к бережливости, пусть и в связи с отсутствием иных способов «запастись деньжатами» на случай болезни, старости или вдовства. В Эдинбурге сберегательный банк — скорее, он обслуживал депозиты, а не текущие счета — действовал с 1813 года, другой появился в 1836 году; оба были основаны с целью «убедить работный люд не тратить все деньги на выпивку». Стоявший за этой идеей бизнесмен, Джон Хэй Форбс, полагал, что сбережение благотворно скажется на моральном облике нации: «Основанием нравственности является обуздание страстей; при сем трата денег на удовлетворение эгоистических прихотей есть причина и следствие большинства пороков бедноты». Предложенная им схема была недвусмысленно ориентирована на привлечение малых сумм — едва счет достигал 10 фунтов, деньги переводили в коммерческий банк.[439]

В ту пору существовали и более выгодные способы сохранять и приумножать деньги — прежде всего, в Эдинбурге были доступны иные виды инвестиций. Агрегирование малых сбережений представляло собой важный источник средств для реконструкции и застройки города, и к этому источнику охотно обращались землевладельцы, разработчики и строители. Например, застройщик мог собрать средства на задуманное строительство через акции или облигации на пятнадцать и более лет, с доходностью, скажем, на один процент опережающей текущую доходность государственных ценных бумаг. В мире минимальных доходов на капитал, в мире, где не ведали об инфляции, это было привлекательное вложение — особенно на местном рынке, где легче добиться доверия заинтересованных лиц. Опять же, феодализм предлагал способ получать небольшой, но регулярный доход, поскольку преимущественное право собственности могло быть по закону отделено от права обладания. Следовательно, феодальные пошлины, выплачиваемые вассалами сюзерену, были в состоянии обеспечить скромный ежегодный доход.

Похоже, в Эдинбурге проживали легионы владельцев скудных сбережений, заинтересованные не в громких финансовых успехах, а в скромном, но постоянном доходе «по мелочам». Эта задача требовала пристального внимания к деталям, и к ее решению обычно привлекали адвокатов. В Эдинбурге эти поверенные обладали огромным опытом инвестиций во что угодно, от акций и паев до управления крупными поместьями, и проявляли немалое терпение, соглашаясь вести дела с самыми разными клиентами, далеко не всегда богатыми. Они научились искусно забрасывать «финансовый невод» и ловили капитал везде, где предоставлялась возможность. Все это способствовало открытию Эдинбурга для остального мира. За морем можно было заработать больше, чем дома, например, в бурно развивающихся Америке и Австралазии. В узком кругу шотландских юристов многие поддерживали связи с родственниками и друзьями по школе или колледжу, которые отправились добывать состояния в экзотические края. Шотландцам было приятнее и легче иметь дело друг с другом, а не с кем-то посторонним.[440]

Вот «кирпичики» инвестиционного фонда как инструмента коллективного распоряжения капиталом. Такой фонд управлял рисками, принимая средства многих инвесторов и вкладывая их в разнообразные предприятия. Со временем фонды сделались важной частью финансового сектора Эдинбурга и остаются таковой и поныне.[441]

Человек, разработавший эту идею, Уильям Мензис, очевидно позаимствовал ее из Бельгии. Но Эдинбург, в отличие от Брюсселя, оказался отличным «хабом» международной сети. Сам Мензис был сыном университетского профессора. Сперва он управлял компанией церковных юристов, хотя к тому времени даже шотландская церковь стала утрачивать вкус к тяжбам. Посему у него нашлось время заинтересоваться иными проектами, а несколько поездок в Соединенные Штаты открыли ему огромный потенциал страны, которая вплоть до Первой мировой войны оставалась чистым импортером капитала. В 1873 году он учредил «Шотландско-американский инвестиционный фонд», вскоре получивший известность как «Святые» и финансировавший освоение Дикого Запада, от строительства железных дорог до возведения ранчо. Мензис писал: «Грандиозное плодородие почвы и безграничные ресурсы рождают предприимчивость и спекуляции в масштабах, невиданных для нашей родины… Склонность к спекуляциям в Америке такова, что нашей стране подобного размаха не достичь никогда».[442]

Ключевая фигура следующего поколения, Джеймс Айвори, тоже происходил из юристов — его отец Уильям в качестве шерифа Инвернесса судил недовольных мелких арендаторов, а дед Джеймса был членом сессионного суда Шотландии. Юный Айвори предпочитал бухгалтерию и в 1895 году вступил в товарищество с Томасом Саймом. Компания «Айвори и Сайм» показала, как инвестиционные фонды могут процветать на нишевых рынках, которые отпугивали обычных инвесторов. Австралия пережила в 1890 году финансовый крах из-за падения мировых цен на сырье. Компания Айвори ничуть не устрашилась этого обстоятельства, смело ринулась в мутные кризисные воды, скупая активы банков и страховых компаний, которые явно должны были оправиться, как и произошло. Прибыли с этой операции вложили в очередной недооцененный рынок.[443]

В следующем поколении Карлайл Гиффорд совместно с Огастесом Бейлли, землевладельцем из Пограничья, организовал в 1908 году фирму «Бейлли и Гиффорд». В новом веке инвестиционные фонды столкнулись с условиями, которые радикально отличались от спокойного и неуклонного становления капитализма в викторианскую эпоху. Первая мировая война обернулась исчезновением иностранных инвестиций, но подъем рынков в 1920-х годах снова их привлек. За Депрессией наступил глубокий кризис, и от него толком не успели прийти в себя, когда разразилась Вторая мировая война. Гиффорд стал специалистом по экономике Соединенных Штатов и, что важнее, подружился с Джоном Мейнардом Кейнсом: они оба обожали рискованные спекуляции. По настойчивому совету Кейнса правительство поручило Гиффорду распоряжаться всеми американскими ценными бумагами, которые по состоянию на 1940 год находились во владении граждан Великобритании. В его обязанности входило погашать обязательства и тем самым обеспечивать финансирование огромной материальной помощи, отправляемой через Атлантический океан. Ситуация была довольно щекотливая, так как эти активы составляли два процента от бумаг, котируемых на нью-йоркской бирже, и их погашение могло привести к падению рынка, а то и к экономической катастрофе. В итоге от действий Гиффорда страдали собратья-шотландцы: одним «Святым» пришлось лишиться около 7 миллионов долларов дохода и капитала. Но умение Гиффорда торговаться, по крайней мере, означало, что ему удалось добиться хороших цен.