Прокурор - Анатолий Безуглов

— Это точно, — усмехнулся кто-то.

— И не под подушкой, — продолжал Авдеев. — У них наверняка имеются тщательно замаскированные тайники и закуты… Товарищ Русланов предложил не совсем обычный план, чтобы добраться до этих схоронок. План любопытный. Но, думаю, об этом он лучше расскажет сам, — повернулся Владимир Харитонович к полковнику. — Однако, прежде чем будет изложен план операции, я хотел бы еще обратить ваше внимание на то, что, если хоть одно слово, хоть малейшее сведение выйдет из этих стен, операция может провалиться…

Авдеев долгим внимательным взглядом обвел всех присутствующих. Когда его взор остановился на Мурадяне, тот отвел глаза и стал смотреть в окно.

Совещание длилось около трех часов.

Операция была назначена на завтра.

Боржанский сидел на веранде дачи. На столике перед ним стояла бутылка коньяка, лежали на блюде бутерброды с черной и красной икрой. Закатное солнце золотило хрустальную рюмку.

Главный художник сувенирной фабрики позволял себе вечером такое времяпрепровождение.

Сначала аутотренинг — полное расслабление, сидя на стуле. С безвольно опущенными руками и головой. Потом — несколько глотков ароматного напитка. Аутотренингу он выучился по научному журналу, коньяк же был его собственным вкладом в систему.

Но последнее время не помогало ни то, ни другое. Желанное успокоение не приходило.

Вот и теперь…

Главный художник чувствовал, что теряет контроль за событиями и людьми. Все стало зыбко, непрочно. И очень тревожно.

Единственное достижение — Мурадян.

Этот армянин Боржанскому не понравился. Юлил, всеми силами старался что-то выгадать, обхитрить. Впрочем, к подобным людишкам Боржанский привык. Подпольный мир, в котором он вращался уже столько лет, кишит одними проходимцами, продажной сволочью. (Удивительно, но Боржанский и мысли не допускал, что сам из этого же племени.)

Как-то на глаза ему попалось чье-то изречение, что человеком управляют две страсти — страх или личная заинтересованность. Боржанский с удовлетворением отметил, что всегда умело эксплуатировал это в людях. Если нельзя было запугать, он покупал. И наоборот. Иногда прибегал одновременно к двум средствам.

Мурадяна он купил. Когда придет черный день, тот не подведет. Они связаны одной веревочкой. Теперь заместитель начальника ОБХСС города ни в коем случае не допустит, чтобы его, Боржанского, арестовали. Отныне им будет руководить страх. За свою шкуру.

«Расслабиться!.. Ни о чем не думать!» — мысленно приказывал себе Боржанский, снова и снова пытаясь дать полный отдых мышцам и голове.

Не получалось.

— Тьфу ты! — разозлился Боржанский. — Нервы стали ни к черту!

Он вышел во двор. Пес, преданно глядя ему в слаза, махал хвостом.

Боржанский взял секатор, стал обрезать лишние побеги с кустов роз.

Издалека донесся шум приближающихся автомобилей. И то, что машины неслись на большой скорости, насторожило Боржанского. Он вообще в последнее время боялся громких звуков, резких движений.

Знакомая «Волга», взвизгнув тормозами, остановилась у ворот дачи. Тут же за ней как вкопанные стали «Жигули» Анегина, за рулем которых сидел черноволосый человек. Боржанский узнал в нем Мурадяна. Помимо него в машине сидела девица, которую привез из Ростова Берестов.

А во двор уже вбегали Анегин и Виктор. У Анегина в руках был чемоданчик-«дипломат».

— Собирайся, Герман! — выпалил Анегин. — Скорее!

«Вот оно», — подумал Боржанский.

У него вдруг отнялись ноги.

Бешено лаял пес, рвавшийся к приехавшим. А главный художник не мог сделать и шага.

— Ты слышишь?! — перекрывая лай, крикнул Евгений Иванович. — Мурадян сказал, что через полчаса менты будут здесь!

В себя Боржанский пришел, когда раздался истеричный крик жены. Он не видел, когда Эрна появилась на крыльце. Что она кричала, разобрать было невозможно: мешала собака.

Боржанский с трудом преодолел оцепенение, сорвал с собаки ошейник с цепью, схватил за шерсть на загривке и, оттащив в глубину сада, дал хорошего пинка. Пес, жалобно скуля, убежал. Герман Васильевич бросился на веранду. Берестов и Анегин — за ним.

Боржанский схватил трубку телефона. Она молчала. Он несколько раз лихорадочно нажал на рычаг.

— Отключили! — швырнул он трубку.

— Скорей! — зло прошипел Евгений Иванович. — У надомников обыск! На фабрике вовсю шурует милиция! Зарембу арестовали!

Говоря это, Анегин оставался внешне спокойным, сосредоточенным, что сильно подействовало на Германа Васильевича. Он впервые стал безропотно повиноваться Анегину.

— Что стоишь? — рявкнул на жену Боржанский. — Собирайся!

— Только самое ценное, — предупредил Евгений Иванович.

Боржанский сбежал во двор, схватил лопату и начал остервенело выкорчевывать кусты роз. Тугие бутоны шмякались о землю.

— Куда мы? — тяжело дыша, хрипло спросил он у Анегина, молча наблюдавшего за его усилиями.

— Мурадян вывезет, — коротко ответил Евгений Иванович. — Гарантирует, что место надежное.

Боржанский выворачивал куст за кустом. Наконец он нашел то, что искал. Из земли показалась тряпица. Герман Васильевич дрожащими пальцами выковырял из нее жестяную банку и сунул за пазуху. Пот катил с него градом. Подскочив к собачьей будке, он стал валить ее на бок.

— Чего стоишь? — крикнул он Берестову, нетерпеливо переминавшемуся с ноги на ногу. — Помоги!

Вдвоем они справились с конурой, оттащив ее в сторону. Отплевываясь шерстью, Боржанский опять схватился за лопату. Вскоре из земли была извлечена бутылка из-под кефира. Боржанский обтер ее рукавом. Внутри блеснули желтые кругляши — золотые монеты.

Бутылку Боржанский сунул в карман брюк.

Когда они втроем вбежали в дом, Эрна лихорадочно запихивала вещи в большой чемодан. Второй, набитый так, что не закрывалась крышка, лежал посреди комнаты.

— Герман, норка не лезет! — плачущим голосом сказала она.

Боржанский засунул в чемодан серебристую шубу и кивнул Виктору: мол, помоги. Они вдвоем налегли на крышку, и наконец замок защелкнулся.

— На кой черт тебе шуба? — сверкнул глазами Анегин. — Только камушки! — властно приказал он. — Может, ты еще и ее возьмешь? — кивнул он с усмешкой на жену главного художника.

Боржанский растерянно глянул на Эрну, потом махнул рукой и бросился к трельяжу. Он стал выдергивать ящики, вытряхивать из сафьяновых и ледериновых коробочек драгоценности и рассовывать их по карманам.

Последнее, что прихватил с собой главный художник, — четыре подсвечника. Вернее, свинтил с них самую верхнюю часть, куда вставлялись свечи, и, завернув в салфетку с буфета, сунул за пазуху.

Никто не заметил, как в комнате появился Иннокентий. Он молча наблюдал за лихорадочной возней мужа сестры.

— Вот до чего доводят страсти к вещам, — произнес он печально. Говорил я вам…

— Пшел прочь! — завопил на него Боржанский. — Теперь можешь философствовать сколько угодно! Посмотрим, кто тебя кормить будет…

Пока Герман Васильевич возился с драгоценностями, Эрна успела незаметно отволочь чемоданы к машинам. Когда Анегин, Боржанский и Берестов подбежали к «Волге», она пыталась пристроить свое добро в багажник.

— Отставить! — осадил ее Евгений Иванович.

— Это почему? — возмутилась Эрна.

— Ты останешься! — жестко произнес Анегин.

— Вы к шлюхам едете! Я знаю, знаю! — залилась слезами жена Боржанского, указывая на девицу, сидящую в «Жигулях».

— Дура! — рявкнул на нее Анегин. — Нашла время сцены закатывать! — Он ткнул ногой в чемоданы. — Лучше отнеси это поскорее к соседям!

— Зачем? — опешила Эрна.

— Чтобы не подохнуть с голоду! — ответил Евгений Иванович. Он пихнул на заднее сиденье «Волги» Боржанского, который был на грани истерики, сел рядом с ним и напоследок погрозил Эрне кулаком: — Смотри! Ментам ни слова! Ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знаешь!.. — И захлопнул дверцу.

«Жигули» тут же рванулись с места. Виктор погнал «Волгу» вслед.

Шум машин постепенно утих, затерялся вдали. Эрна подхватила чемоданы и потащила через дорогу, к соседям, на которых можно было положиться.

Иннокентий обошел вокруг дома, постоял над развороченной клумбой, где лежали обсыпанные землей, грязные, смятые пунцовые розы.

Его внимание привлекло громкое чавканье, доносившееся с веранды. Он поднялся на крыльцо.

Пес, опершись передними лапами на журнальный столик, торопливо хватал с подноса бутерброд за бутербродом. Морда у него была в икре.

Увидев Диогена-второго, он от страха поджал хвост и еще быстрее защелкал челюстями.

— Не бойся, — грустно улыбнулся Иннокентий. — Лопай… Теперь нам с тобой придется перейти на подножный корм…

«Волга» Берестова мчалась по городу.