Зарево - Юрий Либединский

По городу уже несколько дней были расклеены яркие афиши о том, что в кинотеатре «Аполло» демонстрируется кинокартина «Чума в Тюркенде», и Мартынов, проезжая по улицам, с удовлетворением видел крупными буквами набранное название картины. И в ближайшее воскресенье после приезда Джунковского Петр Иванович со всей семьей и с именитым гостем отправился в кинотеатр «Аполло». Хозяин театра, заранее оповещенный, очистил для знатных посетителей три ложи, находившиеся в самой глубине зала.

Картина уже шла шестой день, но зрительный зал был полон. Это приятно взволновало Мартынова.

Сквозь прыгающую сетку искр Мартынов вдруг в блаженном волнении различил на экране белые сады и кудрявые виноградники Тюркенда. Широкая Апшеронская равнина со своими убогими травами поплыла вокруг. Множество раз простой и обыденной видел ее въявь Мартынов, а сейчас, на экране, эта равнина показала свою другую, многозначительную и торжественную, изнанку. И он забыл обо всем: о забастовке и приезде Джунковского, о волнениях, тревогах и огорчениях последних тяжелых месяцев… А когда, занимая почти весь экран, подпрыгивая вместе с рамкой, на экране вырисовалась фигура всадника с указующей рукой и он узнал в нем себя, в его горле вдруг что-то даже пискнуло от блаженства: да, это был он, всемогущий повелитель города Баку! Вот по мановению его руки казаки рассыпались вокруг Тюркенда, оцепили зачумленное селение, вот он, неустрашимый бакинский градоначальник, въезжает в селение и безбоязненно приближается к куче трупов, засыпанных известью. И на все направляется его указующий перст, и всем командует он, и все перед ним мало и ничтожно.

— Ах, молодцы! Ну, молодцы! — бормотал он, довольный создателями кинокартины и жадно, влюбленно следя за самим собой на экране, с наслаждением сливаясь вместе с этим своим движущимся отражением.

«Это я! Я, я, я!» — повторял он мысленно и вспоминал каждый момент, воспроизведенный на экране.

Вот он беседует с доктором Нестеровичем. Доктор в своем халате мал, неказист, господин градоначальник рядом с ним особенно величествен. Алеша снимал его снизу, и потому градоначальник в своей точно чугунной шинели навис, как глыба, над зрительным залом.

— Здорово! — шептал Мартынов и не замечал, как смех перекатывается по темному залу, и не замечал, что на экране лицо его, прикрытое слепо блещущими стеклами, выражает крайнюю степень одурения от власти…

Вот он носится на коне по зачумленной деревне, которая застыла в зное и ужасе. Повсюду возле домов и заборов стоят испуганные люди, семьями и в одиночку. Куры, мирно возившиеся в пыли и навозе посредине улицы, в ужасе разбегаются, взлетают, и сквозь их стаю со стремительностью, совершенно сверхъестественной, проносится Мартынов… Старуха с девочкой бежит прочь и прячется за забором — скачет Мартынов. Девочка падает, старуха нагибается над нею, и Мартынов пролетает над ними на своем скакуне…

«Что это? — в недоумении снова думает Мартынов. — Ведь этого не было».

А в зрительном зале смех сменился уже возмущенным говором, и из темноты зала раздался возглас:

— Долой бакинского помпадура!

Крики, свистки… И вот на весь театр прогремел начальственно рокочущий голос Джунковского:

— Немедленно свет в зал! Прекратить сеанс! — В голосе Джунковского слышны носовые звуки, что у него всегда являлось признаком волнения.

Свет включили, во всех дверях появились жандармы, публика стала со смехом и свистом расходиться.

— Петр Иванович, ведь это же насмешка, издевательство и над вами, и над всем порядком, — говорил Джунковский, взяв под руку Мартынова.

— Этого даже и не было совсем, — искренне негодовал Мартынов. — Проскакал по деревне, ну и, может, правда, напугал кого, ведь обстоятельства чрезвычайные. А они тут как-то так сфотографировали, что я будто через старуху перескочил… Но ведь это место можно вырезать из картины.

— Но неужели вы не усваиваете, Петр Иванович, что эти мерзавцы — как их там, я даже не обратил внимания, когда просматривал списки приезжих по гостиницам, — кинематографщики… сделали карикатуру на вас, выставили вас на посмеяние… Да нет, не только на вас, это злонамеренные мерзавцы, у одного как будто фамилия еврейская.

— Да, мне тоже сначала показалось, такой черномазый, но нет, дворянин, Ханыков.

— Дворянин? Хм… Распорядитесь картину немедля же снять с экрана, у обоих голубчиков устроить обыск, проверить документы и доставить их ко мне! И вообще нужно приглядеться к тем, кто проживает в бакинских гостиницах.

Со времени приезда Джунковского в Баку сфера действий градоначальника все сужалась.

Многое в деятельности Джунковского было Мартынову непонятно и вызывало неудовольствие.

К чему, например, Джунковский провел интервью с корреспондентами местных газет? Зачем было ему сообщать в этой беседе, что он поставил своей задачей ознакомиться на месте с условиями производства работ на промыслах и заводах, а также глубже вникнуть в причины непрекращающихся волнений рабочих и что он в течение первых трех дней по приезде на место своего назначения будет знакомиться с печатными материалами, относящимися к бакинской нефтяной промышленности?

Это интервью напечатано, и похоже, что посланец царя — страшно сказать! — публично отчитывается перед городом Баку.

Но из попытки Джунковского собрать, помимо забастовочного комитета, уполномоченных бастующих рабочих для непосредственных переговоров ничего не вышло: на собрание никто не пришел.

С неприязнью следя за действиями Джунковского, он вынужден был отдать ему справедливость: будучи на словах либеральнее, тот действовал куда решительнее Мартынова. Почему до приезда Джунковского он сам не отдал приказа подвергнуть наблюдению все эти общества портных и наборщиков? Почему бы не подвергнуть проверке через жандармское отделение всех приезжающих и, в частности, останавливающихся в гостиницах? А тут ему в руки снова попал рыбак Гуреев, который один раз уже нарушил карантин, установленный вокруг Тюркенда. Теперь он сбежал из городского изолятора, куда был заключен после первого нарушения карантина. Вторичное нарушение дало возможность градоначальнику, воспользовавшись тем, что в городе действовало военное положение, отдать Гуреева, как неисправимого беглеца-рецидивиста, под военный суд.

Глава седьмая

Константин успел до снятия с экрана просмотреть кинокартину «Чума в Тюркенде». Она настолько заинтересовала его, что после сеанса он подошел к афише посмотреть, кто поставил этот кинопамфлет. Фамилия Бородкина сразу бросилась в глаза, и Константин вспомнил, что Ольга называла именно эту фамилию, когда просила при встрече с Бородкиным узнать, как он живет, и написать ей о нем.

Чтобы завязать знакомство, Константин решил предстать перед Бородкиным в качестве «поклонника таланта». Установить, что постановщики картины живут в той же гостинице, где и он, ничего не стоило. И вот «горный инженер Константин Андреевич Петровский» поднялся на верхний этаж, где под самой крышей находились дешевые номера.

К тому времени Миша и Алеша, получив от владельцев кинематографа «Аполло» двести рублей, употребили их на экипировку — и стояли сейчас перед Константином в костюмах довольно приличных, Молодым людям, прилично одетым, пожалуй, и не подобало проживать в душно-вонючем номере с дырявыми обоями, жестяным умывальником, узкой и жесткой койкой.

Когда выяснилось, с какой целью посетил Алешу и Мишу горный инженер Петровский, его радушно усадили на единственный стул и предложили угощаться виноградом, который навален был на маленьком колченогом столике. Виноград был свеж и в меру сладок. Обсахаривая пальцы, Константин ел сочные ягоды и рассказывал о своем впечатлении от картины.

Выражение «фотографирование действительности» стало синонимом безличного и бесстрастного изображения жизни, — говорил он, — в ваших же руках бездушный аппарат стал обличать, бичевать, высмеивать, Оглушительной пощечине, которую вы нанесли этому помпадуру Мартынову, аплодирует не только весь рабочий Баку, но и все, что есть в Баку живого, передового.

При этих словах молодые люди переглянулись, и Бородкин сказал с усмешкой:

— Вот нас и вызывают к градоначальнику. Утром был жандармский чин и взял подписку об обязательной явке не позднее шести часов вечера.

— И вы решили явиться? — спросил Константин, вглядываясь в обеспокоенное лицо Алеши.

— Вопрос умного человека! — воскликнул Миша. — Ну, правда, почему это мы обязаны к нему явиться? Мы с тобой достаточно любовались внешним видом Баиловской крепости, и изучать ее изнутри нам нет никакого смысла.

— Так что же ты предлагаешь? — уныло спросил Алеша.: