РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ - Доминик Ливин

Помимо русского языка, высокой культуры и военных традиций, существовали и другие ключевые элементы советской идентичности, не связанные с царским прошлым. До известной степени это просто был повседневный опыт советского образа жизни, когда к 1970-м годам большинство русских обитало в перенаселенных городских коммунальных квартирах, а вовсе не в крестьянских хижинах. Советский образ жизни означал - современный и городской, он также означал жизнь при «реальном социализме». Работа в советском учреждении или на фабрике имела свой темп, социальные схемы и модели выживания, совершенно иные, чем у дореволюционного крестьянина или в современном капиталистическом обществе. Детство и юность, проходившие в советских школах и молодежных партийных пионерских и комсомольских организациях, оставляли неизгладимый отпечаток в равной степени на русских и на нерусских, необратимо отдаляя их от дореволюционной русской жизни. То же самое воздействие оказывали на разные поколения советских людей опыт сталинского террора и ускоренных образовательных курсов в 1930-х годах, испытанные лишения, принесенные жертвы и патриотический подъем 1940-х годов, разоблачение Хрущевым культа личности Сталина в 1950-х годах и последствия этого осуждения в 1960-х. Короче говоря, понятие советской идентичности, безусловно, существовало, хотя его содержание и интенсивность очень по-разному проявлялись в различных социальных и возрастных группах, не говоря уже о национальностях.

Знаменитая идеологическая триада царского режима - православие, самодержавие, народность - может быть охарактеризована в менее абстрактных терминах как союз церкви, монарха и лояльного крестьянства. В принципе можно было рассчитывать, что социалистический режим отнесется к крестьянству лучше, чем к церкви и Романовым, Для большинства российских радикалов народ - другими словами, крестьянство и его общинные институты - был в культурном отношении квинтэссенцией всего русского, а также главным объектом политической лояльности и преданности. Однако ни Маркс, ни основные европейские марксисты не уделяли большого внимания крестьянству, которое Энгельс в памятном высказывании назвал высшей формой животного на ферме. В 1920-х годах, во времена нэпа, режим тем не менее пришел с крестьянством к некоему modus vivendi. Но такому положению вещей положила конец сталинская коллективизация, разрушившая до основания весь уклад российской сельской жизни. Опиравшаяся на религию культура крестьянства была вырвана с корнем, его наиболее предприимчивые элементы -депортированы, трудовые стимулы и традиционные домашние промыслы, расцветавшие при царизме и поддерживавшие навыки и традиции деревенской жизни, - уничтожены раз и навсегда. Кроме того, на плечи крестьянства легли непропорционально тяжелым грузом невзгоды и лишения Второй мировой войны, а модернизация послевоенного общества в сочетании с невыносимыми условиями жизни в советских колхозах создала предпосылки, заставлявшие инициативную и амбициозную сельскую молодежь стремиться любыми путями перебираться в города, В результате сельская Россия 1980-х годов была прекрасным примером того, как советский режим уничтожил все сколько-нибудь ценное в традиционной крестьянской культуре, не предложив взамен практически ничего, В большинстве современных обществ сельская местность и крестьянство воплощают мифы и образы, являющиеся важным элементом национальной идентичности. Но для советского режима крестьянство воплощало патриархальность и отсталость и было глубоко чуждым советской идентичности, которая, помимо всего прочего, базировалась на идеях технического прогресса и покорения природы.

Начиная с 1930-х годов советский режим принял на вооружение многие военно-патриотические традиции царской России. Главной причиной этого была, безусловно, растущая внешняя угроза. Неудивительно, что призывы к традиционному русскому военному патриотизму и национальной гордости достигли своей высшей точки в 1941 году, когда Гитлер стоял у ворот Москвы. Но даже в послевоенную эпоху связь с этим аспектом царского прошлого никогда не прерывалась, хотя в советском российском пантеоне военные успехи царского режима занимали явно вторичную позицию по сравнению с прославлением советского военного патриотизма во Второй мировой войне. Тем не менее таким правителям прошлого, как Александр Невский и Петр I, прощалась их принадлежность к царской фамилии, а славным русским военачальникам более поздних времен - дворянское происхождение. Сражаясь с врагами России, они служили интересам русского народа, а следовательно (что особо подчеркивалось начиная со сталинских времен), интересам всех советских народов. Последние, подобно русским рабочим и крестьянам, страдали под царским гнетом, но благодаря успехам русского оружия им удалось избежать еще более тяжкой участи - жизни в Османской империи или в Германском рейхе. Их судьба оказалась связана с самым прогрессивным народом на планете, основавшим впоследствии первое в мире социалистическое общество.

Другой частью дореволюционного наследия, существенно повлиявшей на русскую идентичность в советское время, была культура. До 1917 года образованные русские люди гордились литературными и музыкальными достижениями своей страны. Чувство причастности к творениям великих русских писателей и музыкантов помогало им ощущать себя русскими. Полуграмотное крестьянство по определению не могло разделять эту идентичность. Массовое образование и грамотность, достигнутые в 1930-х годах, изменили ситуацию. После нерешительного заигрывания с «прогрессивными», «пролетарскими» и модернистскими искусством и культурой сталинская культурная контрреволюция в 1930-х годах восстановила на пьедестале классическую литературу и музыку. Классики заняли центральное место в системе русскоязычного образования и дали всем русским общий и очень здоровый источник идентичности и национальной гордости. Традиционно в советское время советская и русская идентичности не были сильно разграничены.

При этом сам термин «советская идентичность» остается, в сущности, довольно туманным, С одной стороны, он может значить лишь немногим большее, чем соответствие определенным характеристикам и отношению к жизни, порожденным советскими реалиями. С другой стороны, он может характеризовать чувство позитивного отождествления с Советским Союзом и лояльность советскому режиму. Русских крестьян в 1920-х годах и быстро растущее сельское население Средней Азии в 1980-х годах нельзя было назвать советскими людьми в обоих смыслах. Младшее поколение московского среднего класса в 1980-х годах, напротив, совершенно однозначно могло казаться советским европейскому глазу, хотя оно само совершенно не испытывало лояльности к советскому режиму, его ценностям и институтам. Тогда как представители поколения, ставшего свидетелем мощной сталинской индустриализации в 1930-х годах, могут вполне чистосердечно отождествлять себя с советским режимом, особенно если им удалось использовать возможности, которые в то время предоставлялись амбициозным молодым людям рабочего или крестьянского происхождения. Тем более что это поколение участвовало в самом главном и неопровержимом триумфе режима -победе во Второй мировой войне. Однако, говоря об идентичности, следует избегать чрезмерных обобщений, поскольку они неизбежно оставляют в тени все многообразие индивидуальных случаев: среди советских людей найдется немало таких, чье чувство советской идентичности было крайне противоречивым и чья лояльность советским ценностям сильно менялась с течением лет,

Но как бы то ни было, полноценное чувство советской идентичности должно было опираться на ряд разделяемых всеми верований, представлений и понятий. Каждое современное общество использовало свою образовательную систему, чтобы прививать такие представления, и во многом это достигалось при помощи того, как преподавалась история родной страны. До 1939 года это, безусловно, было справедливо для всей Европы. В советских школах история преподавалась с невероятно большим количеством сознательных пробелов и сильно отличалась от истории, преподаваемой до 1917 года. Советская версия была слащавой, популистской и во многом русофильской: русский народ представлялся непогрешимым, не совершал никаких ошибок и постоянно являлся жертвой угнетения. Вина за все его беды и трудности безоговорочно возлагалась на царей и дворянство. Русские крестьяне-колонисты несли в чужие земли только культуру и прогресс. Все, что бьшо лучшего в русском образованном обществе, сформировало часть радикальной и впоследствии социалистической традиции, законными наследниками которой стали большевики. Русская история, таким образом, была исключительно прогрессивна даже до того, как русские массы и интеллигенция объединились для создания первого в мире социалистического общества, став авангардом и недосягаемым образцом для всего человечества. Это была история уникального успеха, выгодами которого могли пользоваться все советские граждане и восхищаться вес иностранцы.