Сборник “Нефантасты в фантастике”. Рассказы и повести советских писателей. Том 19 - Владимир Тендряков

В этом удивительном, необычном — по сравнению с другими леоновскими книгами — произведении внимательный читатель откроет неудивительное родство его с тем, что написано Леоновым, помимо «Бегства Мак-Кинли»; и наоборот, с помощью этого кинопамфлета читатель лучше поймет художественную оригинальность знаменитых леоновских романов.

И у Шефнера, и у Тендрякова мы также обнаруживаем родство фантастических произведений с их «обычными», нефантастическими. При этом суть дела не в том, что, скажем, в гранинских романах «Искатели» и «Иду на грозу» некоторые чисто научные мотивы стоят на рубеже технически возможного и технически невозможного (на сегодня). Наличие таких мотивов, например, в «Скутаревском» Леонова не делает этот роман принадлежащим «научной фантастике». Точно так же обстоит дело и с гранинскими романами и с «обычной» прозой Берестова, неплохо передающей атмосферу научных поисков и знакомящей с гипотезами археологической науки (например, очерковая повесть «Нож: в золотых ножнах»). Суть дела, когда мы говорим об органичности для названных писателей их «фантастических опытов» в другом.

Всякий, кто знает творчество Тендрякова, кто когда-либо почувствовал, что одной из задушевнейших мыслей этого писателя является мысль об ответственности человека перед завтрашним днем, перед близкими и далекими потомками, не очень удивится, что в «Путешествии длиной в век» Владимир Тендряков-фантаст, именно он, вновь напряженно размышляет об этой ответственности. Его опыт фантастического жанра, несущий на себе и следы того, что это первый опыт, выдержан вполне в духе тендряковской проблематики вообще. Простого напоминания о романе «За бегущим днем», о такой повести, как «Суд», например, будет, я думаю, вполне достаточно для пояснения моей мысли.

У В.Шефнера — поэта-лирика — связь «обычного» творчества с его «фантастической» прозой, с его «Девушкой у обрыва», прослеживается не столь впрямую. Но она, безусловно, существует. «Нотка грусти» и «размышления» (по аттестации «фантастического» полуобывателя Ковригина — «излишние») действительно присущи стилю Шефнера-поэта. А самое главное, и в стихах Шефнера и в фантастической прозе Шефнера звучит мечта о гармонически прекрасном, духовно многостороннем человеке. И мысль об этой многосторонности (и «нотки грусти» от того, что в настоящем, да, оказывается, и в будущем, не все люди, увы, будут таковы, а глядишь, и Ковригины еще поборются за себя) — вот что составляет внутренний их нерв и особое обаяние.

Итак, и «Бегство мистера Мак-Кинли», и «Девушка у обрыва», и «Путешествие длиною в век» — произведения, не случайные для их авторов. И весьма серьезные по идейно-нравственному содержанию, так что ни о киком хобби, ни о какой «шутке», как о причинах их создания, не может быть и речи.

Среди произведений, вошедших в сборник, несколько особняком стоит рассказ Всеволода Иванова «Сизиф, сын Эола». Это произведение не о будущем, а о прошлом, далеком прошлом, и в столкновении Полиандра с легендарным Сизифом можно ощутить усмешку автора, так свободно, так нарочито использующего свое — неотъемлемое для творца — право на фантазию, на неожиданность. Но, понятное дело, не в этой усмешке суть новеллы. Перед нами притча очень серьезная и современная по смыслу, притча, разрушающая обаяние мужественности человека, ставшего профессиональным милитаристом. Даже Сизифов труд, тяжелый прежде всего своей бесцельностью, оказывается, более человечен, чем радость солдата, мечтающего, что и в будущем ему представится возможность «грабить, убивать, насиловать и собирать сокровища».

Не будучи, собственно, научно-фантастическим произведением, эта новелла-фантазия Вс. Иванова строится на принципе допущения невероятного — на принципе, свойственном научно-фантастической литературе и роднящем ее с легендой, романтической сказкой, гротескной сатирой и тому подобными «условными формами». «Что было бы, что произошло бы, если допустить возможным то-то и то-то… невозможное» — такая исходная ситуация не раз и не два доказывала свою благотворность для художественного творчества. Вне этой ситуации, без этого предположения литература фантастики вообще невозможна как таковая.

Конечно, Валентин Берестов шутит в новеллке «Алло, Парнас?» — только и эта шутка «добрым молодцам урок», как говорится. «Люди должны быть счастливы», — заявляет Прометей; «Они не созрели для этого, — отвечает шеф Юпитер и добавляет: — Они придут к этому сами!»

Остается нерешенным вопрос об основной и общей причине обращения писателей-нефантастов к фантастическому жанру. Чтобы ответить на него, конечно, мало указания на органичность такого обращения, хотя, с другой стороны, без этой органичности интересующий нас вопрос нельзя даже и поставить.

Обратим внимание на одну важную особенность представленных в сборнике произведший.

В них есть, чувствуется читателем, еще нечто — нечто такое, что заставляет предположить в авторах, даже если мы не знаем, кто их написал, не фантастов, а художников, анализирующих современность.

Что же это за «нечто»? Мастерство?

Да, по своему художественному уровню они, как правило, выше привычного уровня текущей фантастики, Хотя бы уже тем выше, что оригинальны, индивидуально неповторимы по стилю. Хотя бы уже тем, далее, что, возложив на себя каноны определенной формы (например, как у Шефнера, формы «жизнеописания», беллетризированных мемуарных записок недалекого человека о человеке выдающемся), писатели с блеском раскрывают ее возможности, нигде не «проговариваясь) против нее, не сбиваясь с избранного жанрово-стилистического направления.

Но вот еще какое дело. Если обычная научная фантастика стремится убедить нас в научной, пусть и гипотетичной, обоснованности своих необычных героев, ситуаций и сюжетов, если в ней очень сильно и все более сильно дает себя знать направление, которое хочет представить нам мир будущего и убедить нас в технической и социальной возможности этой своей — употребим старое слово — утопии, то здесь писатели-реалисты как бы заранее освобождают себя от необходимости в такого рода убедительности.

Конечно, они с блеском и свободой пишут о будущей обстановке жизни, причем они обладают тем художественным тактом, который свойствен только крупнейшим фантастам-профессионалам; они не ахают, не восторгаются, вообще не останавливаются специально перед неожиданными, на нынешний взгляд, деталями быта, техники, общественного устройства будущего: для их героев какой-нибудь робот или прибор для воссоздания структуры человеческого мозга — привычная реальность, и то, как они устроены, об этом нечего писать, это нечего обосновывать, все равно люди XX века сего не поймут. Парадоксально, но факт: именно поэтому «Бегство мистера Мак-Кинли», «Девушка у обрыва», «Путешествие длиною в век» производят впечатление большей достоверности, чем многие и многие «типичные» фантазии о будущем фантастов-профессионалов.