Ковчег спасения - Аластер Рейнольдс

«Свет Зодиака» достиг половины скорости света. Релятивистские эффекты уже невозможно было игнорировать. На Йеллоустоне проходило сто минут, а на «Свете Зодиака» лишь шестьдесят восемь. Чем ближе к скорости света, тем сильнее растянется время. Пятнадцать лет йеллоустонского времени сожмутся в четыре года корабельного. А если увеличить ускорение, то субъективное время можно сжать и сильнее.

Однако половина скорости света – это не так уж и много, в особенности если имеешь дело с врагом, движущимся почти с тем же ускорением, что и ты. Выпущенные Скади торпеды проносились мимо «Света Зодиака» на скоростях максимум в несколько тысяч километров в секунду. Большими такие скорости можно счесть лишь по меркам локальных внутрисистемных войн. И хотя было непросто засекать снаряды, пока они не приближались на критическое расстояние, опасность попадания оставалась минимальной. Лобовое столкновение с такой торпедой способно превратить в руину целый субсветовик. Но Скади не имела возможности запустить настолько плотный рой, чтобы «Свет Зодиака» не смог заблаговременно увернуться. Даже если она разберет бо́льшую часть «Паслена» и пустит на торпеды, поразить цель вряд ли сумеет. Клавэйн обнаружит такую угрозу вовремя и уклонится без труда.

Однако Клавэйн и его советчики ужаснейшим образом просчитались.

Выпущенный «Пасленом» объект двигался значительно быстрее, чем они ожидали. Из-за релятивистских искажений обычная интуиция подводила. В самом деле, житейская мудрость гласит: направь друг на друга два объекта, несущиеся почти со скоростью света каждый, и получишь скорость сближения чуть меньше удвоенной скорости света. Но теория относительности, многократно подтвержденная и проверенная, утверждала: сближаться объекты будут со скоростью меньшей, чем скорость света. И скорость взаимного сближения двух объектов, движущихся в половину скорости света каждый, составит не целую скорость света, а лишь четыре пятых ее. Так уж устроена Вселенная, и человеческий разум никак не может понять на интуитивном уровне ее законы.

Доплеровское эхо от приближающегося объекта указывало на колоссальную скорость сближения – восемьдесят процентов скорости света. То есть объект двигался к Йеллоустону, развив половину скорости света, имел круглую форму и размером обладал поразительным, больше тысячи километров в диаметре. В то же время детекторы массы его не замечали.

Если бы траектория «Света Зодиака» упиралась в центр объекта, столкновение оказалось бы неизбежным. Но траектория проходила в двенадцати километрах от края, и аварийный автопилот корабля произвел маневр уклонения.

Это и погубило пятую часть экипажа.

Предупредив лишь за секунды, автопилот дернул корабль в сторону на ускорении пять g. Те, кто находился подле сидений, смогли усесться и пристегнуться. Система амортизирующих ремней смягчила рывок. Те, кто находился подле роботов, смогли воспользоваться их защитой. Кое-где стены корабля были способны деформироваться, смягчая удар для врезавшихся в них тел. Но так повезло далеко не всем. Те, кто тренировался в больших трюмах корабля, погибли все до единого. Многих убили незакрепленные машины, включая Тень и двух его помощников. Большинство гиперсвиней, готовивших снаружи подвески для оружия, рывком смело в космос. Никого из них не удалось потом найти.

Повреждения субсветовика оказались не менее тяжелыми. Его конструкция не рассчитана на подобные рывки. В корпусе появилось множество трещин и надломов, в особенности на лонжеронах двигателей. По оценке Клавэйна, требовался как минимум год ремонта, чтобы просто вернуться к прежнему состоянию. Не меньше пострадала и внутренность корабля. Даже «Буревестник» так дернулся в стапельных захватах, что вся работа Ксавьера мгновенно пошла насмарку.

Но Клавэйн напомнил себе: могло быть и гораздо хуже. Если бы торпеда попала в цель, энергия удара на релятивистской скорости разорвала бы корабль на части в мгновение ока.

«Свет Зодиака» едва не столкнулся с солнечным парусом – наверное, одним из многих сотен, выпущенных Скади. Парус этот был практически мономолекулярным слоем материи, растянутой до предельной тонкости, но с искусственно усиленными молекулярными связями. Наверное, паруса разворачивались в удалении от «Паслена», чтобы их не сжег выброс. Наверняка и структура их была оптимизирована для максимальной прочности.

На развернувшийся парус Скади направляла лучи лазеров, потому и виделся испускаемый «Пасленом» когерентный свет. Давление света тормозило огромные, почти ничего не весящие паруса с ускорением в сотни g, затем столь же быстро разгоняло. Хорошо сфокусированные лазеры продолжали ускорять парус и направлять его к «Свету Зодиака». Скади неплохо вычисляла положение вражеского корабля и могла нацелить парус с изрядной точностью.

Как всегда в бою, в дело вступила теория вероятности. Бог знает сколько парусов пролетело рядом, пока наконец не появился летящий прямо в лоб. Возможно, тактика Скади и не имела больших шансов на успех, но Клавэйн, хорошо знавший эту женщину, не сомневался: она считала шансы достаточно высокими.

А значит, парусов уже летит немало.

Поэтому даже в то время, когда исправлялись наихудшие повреждения, Клавэйн с группой специалистов придумывал контрмеры. Моделирование показало: можно выстрелами разорвать парус, пробить дыру, достаточную для субсветовика, но это требует раннего обнаружения, которого невозможно достичь с имеющейся аппаратурой «Света Зодиака». Также нужно оружие для пробивания дыр, но программа установки артсистем на корпусе сильно пострадала при ударе. В качестве экстренной временной меры придумали послать вперед шаттл, чтобы летел в сотне тысяч километров от звездолета и сметал препятствия. Выбранный шаттл развинтили до голого скелета. Его периодически приходилось заправлять антиматерией с помощью другого шаттла, базировавшегося в трюме корабля. Но полеты туда и обратно плюс заправка обходились дорого. Самому «Свету Зодиака» антиматерия не требовалась, но ее следовало приберечь для операций в системе Дельты Павлина. Клавэйн согласился израсходовать половину запаса на снабжение шаттла, что давало сотню дней на поиски лучшего решения.

В результате удалось найти довольно простой выход. Пусть одного паруса хватает, чтобы разрушить субсветовик, так ведь и на разрушение самого паруса достаточно другого паруса. Бортовые фабрики могли производить солнечные паруса, для этого не требовалось сложных нанотехнологий. И размерами эти изделия не должны были равняться с парусами Скади, и требовались не сотни их, а единицы. Корабельные противометеоритные лазерные установки, хотя и неэффективные как оружие, могли после небольшой доводки разгонять парус. Посланникам Скади требовалось ускорение в сотни g, мономолекулярным щитам Клавэйна хватало и двух.

Новое изделие назвали щитовым парусом. Сделали его за девяносто пять дней – остался резерв на случай уничтожения первого. В любом случае из-за воздействия космической пыли время жизни паруса было велико. И чем ближе скорость звездолета к световой, тем короче это время. Но паруса можно было менять на всем пути до Ресургема, потратив на это не более процента корабельной массы.

Когда щит встал на место, Клавэйн вздохнул с облегчением, отдавая себе отчет в том, что они со Скади на ходу меняют правила звездных войн. Прошлый раунд выиграла Скади, сократив на двадцать процентов экипаж Клавэйна, но он придумал оборонительную тактику, аннулировавшую шансы противника на успех. Впрочем, это ненадолго: она наверняка следит за непрерывным потоком чужих фотонов. Вполне вероятно, что анализ даже столь скудных данных приведет ее к правильному выводу, даже если она еще не отправила назад, навстречу погоне, дронов с высокоточными датчиками. Скоро она изобретет что-нибудь еще, непредсказуемое и грозное.

Так что следует быть начеку и надеяться на испытанную верность удачи.

Скади и ее эксперты по вакууму, Моленка и Жаструзяк, сидели в зоне подавления инерции, в самой сердцевине «Паслена». Доспехи Скади неплохо справлялись с изменениями физиологии, но все же ненормальность ощущалась. Было не по себе. Мысли и настроения до жути стремительно сменяли друг друга, словно ускоренные киношные облака. Скади в одно мгновение перемещалась из радости в ужас и тотчас возвращалась обратно, словно то и другое было всего лишь полюсами одного душевного состояния. Она ощущала всплески эмоций, каких раньше и не знала за собой. И дело не только в том, что перемены в инерции влияли на химикалии, производимые скафандром для обеспечения жизни хозяйки, но и в том, что поле влияло на передачу сигналов в мозгу, на его сложную физиологию.

Моленка встревожилась:

– Вы и в самом деле хотите три g?