Бальзам Авиценны - Василий Веденеев

Утомленные зноем, они не разговаривали, лишь изредка Лючия оборачивалась к Фёдору Андреевичу и благодарно улыбалась. Он тоже улыбался в ответ и слегка пожимал ее руку, подбадривая и призывая еще немного потерпеть. Эти скупые улыбки и жесты заменяли им самые красноречивые слова. На перевале девушка оживилась, показала на далекие шпили городка и радостно воскликнула:

– Реджо!

Однако пока они спускались в долину и добирались до городка, а потом и до имения дяди Лючии, прошло еше несколько долгих часов.

Капитан увидел большой старинный дом, стоявший на пологом холме посреди парка. Чем-то постройка напоминала родовые поместья богатых русских помещиков, и Кутергин подумал: видно, не зря в Россию приезжали многие итальянские зодчие. Решетчатые ворота были закрыты, но, завидев приближающегося всадника, из будки вышел привратник – хмурый здоровенный детина. Едва он взглянул на девушку, как тут же растянул рот до ушей и настежь распахнул ворота. Оставив их открытыми, он завопил и побежал к дому, да так быстро, что обогнал усталую лошадь, отмахавшую не один десяток верст с двумя седоками на спине.

На крик привратника из дома выскочили несколько человек. Часть из них кинулись навстречу приезжим, а другие поспешили вернуться в дом. Когда окруженный восторженно приветствовавшими Лючию мужчинами и женщинами капитан подъехал к крыльцу, их уже встречали высокий мужчина с львиной гривой седых волос и коренастый священник в черной шляпе.

– Лючия! – Седовласый бросился к девушке и бережно снял ее с седла.

– Дядя. – Она обвила его шею руками и принялась целовать, всхлипывая и по-детски шмыгая носом. Но тут же опомнилась и, обернувшись, показала на Федора Андреевича. – Это Теодор, мой спаситель.

– Мы вам очень признательны, синьор! – Дядя сам помог капитану слезть с лошади и, обняв одной рукой Лючию, а другой – русского, повел их в дом. – Вы можете называть меня синьор Лоренио. Или – к черту синьоров! Отныне я для вас просто Лоренцо!

– Я сделал только то, что должен был сделать любой нормальный человек, – смущенно улыбнулся Кутергин.

– О, синьор иностранец! – Лоренцо слегка наклонил голову и пытливо посмотрел ему в глаза.

– Да, – подтвердил капитан. – Я недавно в Италии.

– И уже успели сделать доброе дело, за которое Господь вознаградит вас, – вставил священник.

– Потом, отец Франциск, потом! – прервал его Лоренцо, остановившись в вестибюле с мозаичным полом. – Наш дорогой гость нуждается в горячей воде и чистом платье, а ненаглядная Лючия в отдыхе.

– Теодор недостаточно хорошо владеет итальянским, – предупредила девушка. – Лучше говорите с ним на французском.

Священник бросил быстрый взгляд на хозяина дома и тот ответил ему чуть заметным кивком, но Федор Андреевич ничего не заметил: он с интересом разглядывал мраморные статуи в нишах, колонны, расписной плафон потолка. Действительно, дядя Лючии – очень состоятельный человек.

Лоренцо хлопнул в ладоши и поручил Кутергина заботам слуг. Лючия подарила своему спасителю очаровательную улыбку, и капитана повели длинными коридорами в левое крыло здания. В большой ванной комнате с мраморным бассейном уже ждал дворецкий, почтительно снявший мерку с одежды и обуви гостя. Федор Андреевич с невыразимым удовольствием погрузился в теплую воду, смывая пыль, пот и грязь дальних дорог, вместе с кровью, засохшей на царапинах. Слуги хлопотали вокруг него, словно он был особой королевской крови.

Когда Кутергин вышел из бассейна, на него накинули тонкую, приятно пахнувшую лавандой простыню, а на мраморной скамье уже была приготовлена одежда. Одеваясь, капитан обнаружил, что нет его кинжала, взятого как трофей у бандита. Сигары, завернутые в платок пять спичек и золотые монеты оказались на месте, но зато исчезли и часы с красивым перламутровым брелоком.

«Уплыли рыбки, – усмехнулся Федор Андреевич. – Выходит, и в богатых итальянских домах прислуга ворует точно так же, как в любых других? Ладно, не стоит говорить об этом хозяевам».

– Синьор ждет вас. – У дверей ванной комнаты его встретили два рослых, как прусские гвардейцы, ливрейных лакея. И, словно под конвоем, проводили в столовую.

На улице уже сгущались сумерки, но столовая была ярко освещена. Во главе стола в кресле с высокой резной спинкой сидел мрачный синьор Лоренцо. Справа от него устроился отец Франциск, нервно перебиравший четки крепкими, узловатыми пальцами. Слева сидела бледная Лючия, встревоженно глядя на вошедшего капитана расширенными, полными слез глазами.

На другом конце длинного стола, как раз напротив хозяина, стояло еще одно кресло – его слегка отодвинули, будто специально приготовили для гостя. Федор Андреевич направился к нему, но Лоренцо вдруг резко приказал:

– Остановитесь! – Он направил на русского пистолет с взведенным курком. Черная дырочка ствола медленно поднялась и застыла на уровне груди капитана, как раз против сердца. Оружие сидело в руке синьора твердо, ствол не подрагивал, а указательный палец плотно лежал на спусковом крючке.

Кутергин остановился и недоуменно оглянулся: может быть, обращаются не к нему? Вдруг за его спиной появился еще кто-то? Но нет, остановиться приказали именно ему: ливрейные лакеи, сопровождавшие гостя, тоже выхватили пистолеты и направили их на Федора Андреевича.

– Умоляю вас, синьор, – глухо пробормотал отец Франциск. – Не оскверняйте кров своих предков убийством.

– Молчите, падре! – приказал хозяин.

Капитан вопросительно посмотрел на Лючию, но девушка только жалко улыбнулась и опустила глаза, в которых плескался страх.

– Что все это значит? – спросил Кутергин.

– Это значит, господин иностранец, что вам придется наконец сказать нам всю правду, – тяжело роняя слова, произнес синьор Лоренцо. Свободной рукой он достал из кармана часы и показал капитану брелок с двумя перламутровыми рыбами. – Кто вы?!

Глава 11

Сорокасемилетний Отто Бисмарк низко склонился над крупномасштабной картой Европы. Серый столбик ломкого пепла не удержался на кончике его сигары и упал прямо на кружочек, обозначавший Копенгаген, накрыв пролив Каттегат, соединяющий Балтийское и Северное моря. Бисмарк бросил окурок сигары в пепельницу и засмеялся – положительно, даже его сигарный пепел падает именно туда, где он витает мыслями. А он как раз думал, что русский флот со времен императора Петра Первого считает Балтику чуть ли не придворной лужей Зимнего дворца. Нет слов, русские корабли сильны, у них отважные капитаны, умелые матросы и опытные адмиралы, но…

Но если Отто запечатает Каттегат, придавив его железной немецкой задницей, то русские так и останутся плавать в своей придворной луже! Чтобы выйти в Норвежское море или Атлантику, а то и еще дальше, волей-неволей нужно пройти через Каттегат! Многопушечные корабли не перетащишь волоком, как некогда на пути «из варяг в греки». Вот тогда пусть царь Александр и пускает кораблики в луже!