Перевал (СИ) - Виктор Климов

угорь из раскалённой сковороды, но получилось это у меня крайне неловко, и я грохнулся на пол, клацнув зубами и чуть не расшибив себе подбородок, так как руки меня ещё плохо слушались.

Анна лишь слегка вздрогнула и продолжала спокойно на меня смотреть. Нет, в её взгляде не было никакой угрозы, никакой опасности или агрессии. Наоборот, она излучала уверенность и спокойствие.

— А я ещё думала, что за всполохи в памяти о событиях, которых вроде как никогда и не было, — задумчиво произнесла она, потом встала, наконец, с кровати, сходила в ванную и вернулась оттуда уже в белом махровом халате. — Сходи в душ, Алекс. С тебя течёт, как с курицы гриль на вертеле.

Она спокойно завернула лежащий на простыне шар обратно в бархатную тряпицу и убрала в шкаф.

— Кто ты такая?! — заорал я, старательно выговаривая слова. — Кто?! Ты?! Такая?!

Признаюсь, подсознательно я хотел, чтобы соседи услышали мой крик, но звукоизоляция здесь была устроена по первому классу, даром, что я не слышал ни одного звука из соседних номеров, хотя точно знал, что там есть жильцы.

Она присела на противоположный от меня край постели, взяла с тумбочки маленькое круглое зеркальце и посмотрела на своё отражение, а потом на меня, и в её взгляде мне почудилась тень сомнения и растерянности.

— Хороший вопрос, Алёша, — она вновь с грустью посмотрела в зеркальце. — Хотела бы я знать на него ответ. Только боюсь, что всё не так просто.

Я лихорадочно шарил рукой по полу в поисках рубашки и джинсов, не сводя с неё глаз. Как бы мне сейчас пригодился пистолет, о как бы мне пригодился пистолет!

— Да похр@н! Ты — не человек! Кто угодно — но не человек! — ко мне постепенно возвращался контроль над собственным телом.

Надо было срочно, срочно доло…

— Что, хочешь доложить полковнику? — она словно прочитала мои мысли, но в её голосе не было ни издёвки, ни иронии, она, как и прежде, была максимально корректна и дружелюбна. — Думаешь, он не знает?

— Думаю, что он точно не знает всего! И в первую очередь об этом чёртовом шаре.

— О шаре — не знает, — согласилась она. — Но давай будем честны друг перед другом. Ты ведь тоже не всё рассказал полковнику. Например, о том, что вошёл в контакт со странниками.

— Это был не контакт! Я просто встретился с ними взглядом! — походу сейчас, будем откровенны, я врал сам себе, пытаясь отрицать очевидное.

При этих словах она оторвалась от зеркальца и повернула свою светлую головку в мою сторону, и я даже в полутьме номера увидел её яркие серые глаза. Мне показалось, что они блеснули в скудных отблесках света, попадающих в окно с улицы. Показалось же?

— Да как не назови, Алекс. Ты скрыл важную информацию, из-за чего, возможно, погибли твои товарищи, и ещё, опять же возможно, погибнут. Решать, конечно, тебе, но неужели ты об этом не думал? Если бы ты проинформировал Смирнова, то, он мог бы принять совсем другие решения, отдать другие приказы.

— Вот только не надо давить мне на совесть! — взорвался я. — Провести оставшуюся жизнь, сколько бы мне ни осталось, взаперти под наблюдением таких, как ты, я уж точно не хочу!

Я лихорадочно натягивал джинсы, которые липли на мокрую ногу и никак не хотели надеваться. О том, чтобы пойти в душ, как предложила Анна, я уже и забыл, а ведь я действительно был мокрым, словно только что вылез из сауны.

— Это кто тебе сказал? — спросила она, пристально глядя на меня.

«Кто-кто, Данила мне сказал!» — хотел я выпалить, но она сказала первой:

— Впрочем, не важно. Сейчас, по крайней мере. И ты поверил? Поверил человеку, которого видел впервые в жизни?

Она вздохнула, поглядев в потолок.

— Вот ты, вроде, бываешь таким смышлёным, а, бывает, ведёшь себя как наивный ребёнок. Правильно сказал один философ: единство и борьба противоположностей. Вся наша жизнь — единство и борьба противоположностей. Плюсы и минусы следуют рука об руку, как ты ни крути.

Последние слова она произнесла, как мне показалось, всё-таки с явной насмешкой. И снова обратила взор своих серых глаз на меня.

— Тебе надо успокоиться, Алекс. Хорошо? Давай ты возьмешь себя в руки и не побежишь по коридору голышом, кое-как нацепив одну брючину, — примиряющим тоном сказала она. — Я, поверь, тебя останавливать не буду, тебе решать, позориться или нет. Но и в окно выпрыгнуть тебе не позволю. Если бег, в чём мать родила, по коридорам будет заметным, но всё-таки забавным событием, которое скоро свидетели сего действа быстро забудут, то твоё тело на тротуаре под окнами отеля привлечёт совсем уж ненужное внимание, в том числе, со стороны органов. А замять такое дело будет стоить больших ресурсов, и не только денежных. Опять придётся давить, угрожать, шантажировать. А мне ведь, искренне, этого не хочется делать.

Она перевернулась на постели и стала медленно, на четвереньках, как кошка, приближаться ко мне, а я пятился назад, пока не упёрся спиной в стену под большим окном, которое не было задёрнуто портьерами.

Признаюсь, мысль выпрыгнуть в окно, меня и в самом деле посетила, я даже прикинул, смогу ли выжить при приземлении. И по всему выходило, что шансов остаться невредимым у меня был абсолютный минимум и, скорее всего, если бы мне и повезло, то своё существование я продолжил бы исключительно в состоянии овоща, да и то очень и очень недолго.

И что делать? Что делать-то?!

Может, и в самом деле прошмыгнуть мимо неё и бежать по коридору без трусов, путаясь в единственной кое-как натянутой брючине? Не похоже, чтобы она говорила неправду, что пропустит меня. Ну так что, использовать предложенный шанс?

Перед глазами предстала картина, как от меня шарахаются припозднившиеся гости и горничные, спешащие на уборку номеров.

Возьми себя в руки! Возьми себя в руки! Представь, что ты в бою! В самом деле, какого чёрта ты паникуешь?! Ведь было же и хуже! И страшнее!

Да чёрта там! Никогда такого ещё такого не было! Одно дело воевать с бандитами, другое