Святой Грааль - Юрий Никитин

— Ну, тогда убирайся в свой дурацкий рай, ничтожество!.. А я останусь на земле. Клянусь, выкраду Крижину, о которой ты мечтал даже перед штурмом башни Давида, буду всегда смеяться над тобой, когда ее...

— Не тешь себя, — прервал Томас гордо. — Она не захочет вытирать о тебя даже ноги.

Горвель поднял меч над головой, набрал в грудь воздуха, блестя лезвием, запечатлевая в памяти сладостный миг и тот последний удар, который разобьет голову врага как гнилой орех, а мозги расплещет на десятки шагов...

Глава 8

Калика поспешно ринулся с раскинутыми руками, ухватил разбойников, сколько мог захватить, ударил друг о друга. Лишь Коршун и Стельма ускользнули, звериное чутье в последний миг заставило Коршуна отпрыгнуть, а Стельма все еще держался в сторонке. Послышались вопли, хрип придавленного телами Петра и Павла Горвеля. Калика поднялся с их тел, в тот же миг Коршун прыгнул сзади и всадил кинжал ему в спину, а Стельма покатился в кусты, там вскочил, ухватил обеими руками лук.

Могучий кулак хрястнул в лицо Коршуна, в ночи послышался хруст, словно в гнездо с яйцами упал тяжелый камень. Коршун без звука исчез, а калика ухватил Томаса за скованные руки, с усилием бросил на плечо. Из рук падающего Коршуна выскользнул кинжал, Томас непроизвольно подхватил на лету, в следующий миг он больно ударился животом о твердое, перед глазами замелькала, быстро ускользая, серая земля. Он понял, что лежит на плече раненого калики, а тот бежит в ночь. Рядом свистнуло, глухо и страшно чмокнуло, даже дважды, но он ничего не соображал, болтаясь на плече бегущего калики, как мешок с песком, звякая скованными руками и ногами.

Сзади раздался крик, полный ярости. Калика с треском вломился в темные кусты орешника, резко свернул, сбежал вниз по распадку, снова свернул. Ветви больно царапали лицо Томаса, сзади орали, визжали, слышался треск ветвей. Вскоре донесся и дробный стук копыт. Голос Горвеля слышался слева, а справа ответил Стельма — этот настигал на коне, чуял дорогу или лучше видел в темноте, ориентировался среди деревьев и зарослей кустарника.

Калика остановился, Томас сквозь тяжелые хрипы услышал крики преследователей: пронзительные, визжащие. Горвель орал, явно сняв железный шлем, обещал любые деньги и сокровища, только бы настигли и сразу убили беглецов, Стельма верещал в страхе, что надо было сразу, не выламываться по-благородному, ведь те уже сломали спины троим, а теперь еще и Коршун с разбитым черепом...

Томас сказал хрипло:

— Сэр калика, оставь меня.

Калика снова побежал, перепрыгивая через валежины, оскальзываясь на гладких камнях, покрытых ночной влагой, карабкался через завалы скал. Томас с его плеча услышал крик Стельмы, что вот-вот догонят, ибо рыцарь скован по рукам и ногам несокрушимым железом, а дурень слуга бежит, поливая землю кровью, ибо кроме раны в спине от кинжала Коршуна, там еще и две стрелы.

Томас в ужасе повернул голову, прямо перед его глазами в лунном свете сердито топорщились от ветерка светлые перья на стрелах — две стрелы в спине калики! Томас застонал от бессилия, ибо дыхание калики вырывалось с тяжелым клекотом, — гигант, велет, но даже гигант уже упал бы!

— Оставь, — прошептал Томас зло, — погибнем оба! Залечишь раны... вернешься и убьешь их!

Дыхание вырывалось из груди калики, как рев лесного пожара. Томаса подбрасывало при каждом судорожном вздохе, он проклинал свой вес, страстно желал стать маленьким и легким, как монахи-воины южного монастыря.

Калика вломился в новые заросли, перебежал залитое луной открытое пространство, свернул, снова пронесся, как лось, по широкой поляне, топча белые шляпки грибов. Внезапно оказались в кромешной тьме: густые ветви деревьев отгородили от звездного неба и блистающего диска луны.

Калика зашатался, упал на колени. Томас сполз с плеча, рухнул на камни. Топот удалился, рядом страшно хрипел калика. Узкий луч света падал на мертвое запрокинутое лицо, губы были синими. Ладонями он упирался в каменную стену, почти в середине спины под лопатками торчали две толстые стрелы. Калика хрипел все тише, голова его толчками опускалась.

В двух шагах журчала невидимая вода. Томас встал на колени, дополз, зачерпнул в скованные ладони — толстые браслеты и цепь не дали сложить их ковшиком, — понес Олегу, половину проливая на короткой и трудной дороге. Калика уже соскользнул с камня, упал вниз лицом. Томас уронил последние капли на шею калики, сцепил зубы в немом отчаянии — друг умирает на его глазах!

Он с усилием переломил стрелы, оставив концы торчать из спины, перевернул калику на бок. Тот хрипел, глаза закатились, лицо перекосила судорога, затем страшно напряглась и вздыбилась грудь, на толстой шее страшно вздулись жилы, вот-вот порвутся. Тело дернулось, начало расслабляться.

Плача, не стыдясь слез, Томас попрыгал на скованных ногах к ручью, принес, выворачивая ладони, пригоршню воды. Капли упали в раскрытый рот калики, бескровные губы задергались, челюсти медленно сомкнулись, жутко скрипнули зубы. Затем с огромным усилием кадык дернулся, словно калика откусил кусок твердого воздуха и проглотил.

Роняя слезы, Томас еще раз принес воды, влил в раскрытый рот. Вода едва не шипела, падая в раскаленное горло, взвилось облачко пара. Калика сглотнул, туго натянутые жилы, что едва не рвались, начали медленно опадать, опускаться под мертвой кожей. Искаженное судорогой лицо оставалось страшным. Губы шевельнулись, Томас услышал хрип:

— Где... они?

— Жив, — прошептал Томас, слыша пение небесных ангелов. — Потерпи, не умирай... Я видел, не все умирают от стрелы! Даже от двух...

Он смолчал про рану от кинжала. Кровь из этой раны все еще течет струйкой, а из-под стрел падает редкими тяжелыми каплями. Калика прохрипел чуть тише:

— Еще жив... Авось не помрем.

— Авось, авось, — согласился Томас торопливо. — Я сейчас поползу отсюда, а ты затаись. Если меня найдут, не подавай голоса. Возможно, даже языческие боги сумеют сохранить тебе жизнь. Заклинаю, если получится у тебя, отвези в мою Англию Святой Грааль. Только не в старую Англию, что осталась на континенте, а в новую, на островах!

— Страна Белых Волков...

— Британия, — поправил Томас. — Ты станешь там почетным... Возможно, пожалуют благородное звание. Пусть не рыцарское...

Вдалеке послышались крики. На этот раз прочесывали рощу, судя по голосам, растянувшись в длинную цепь. Томас со злостью потряс скованными руками, подергал железо на ногах. Широкие браслеты впились в голое тело, из ссадин уже сочилась кровь.

— Попались, — прошипел он с отчаянием. — На этот раз не мечутся, как обозленные псы, что потеряли след зайца!