Бусы из плодов шиповника - Владимир Павлович Максимов

руке, которую он отнял от щеки. – Это она меня так! – показывал он правой рукой в сторону Светы, снова приложив ладонь к левой щеке.

– Успокойся, Олег, – негромко, но внятно проговорила Ирина Сергеевна. – Пойди в медпункт (была у нас в школе и такая комнатка, с нарисованным на ее белой двери красным крестом), пусть тебе медсестра смажет царапины йодом. А когда вернешься, можешь пересесть на свободную парту в третьем ряду. Продолжим урок, – спокойно сказала она, подождав, когда Олег, все так же прижимая ладонь к щеке, покинет класс.

А затем, обратившись к Светлане, попросила:

– Света, пожалуйста, не делай больше этого. Ты ведь могла ему глаз повредить. А вам всем, ребята, я хочу сказать – будьте друг к другу хоть чуточку добрее. Ведь несчастье, такое как у Светы, могло произойти с каждым из вас. Света, иди к доске.

Клещевникова, неуклюже переставляя тонкие разной длины ноги в тяжелых черных ботинках, молча побрела к доске. Она, как и Олег была отличницей. И ей ничего не стоило написать по заданию учителя без ошибок самое заковыристое слово или предложение…

– Прости меня, Игорь. Я не хотела, – сказала Света, глядя на быстро подсыхающие на моей гимнастерке темные пятна, все так же стоя у задней парты ряда.

– Отбуцкай ее, че ты стоишь, как пень? – снова ласково посоветовал Олег, стоя за моей спиной.

– Да отвали ты со своими советами, предатель! – обернулся я, неизвестно от чего вдруг взъярившись на него и чувствуя, что к Светлане у меня уже нет никакой злобы.

– Че ты сказал, повтори! – надвинулся на меня Конторин.

– Че слышал, – ответил я уже вяловато, неохотно, и, чувствуя себя так, будто только что, по горячке, спрыгнул с высокой крыши, вернуться на которую теперь уже из состояния свободного полета не удастся никакими силами.

– Выйдем? – недобро улыбаясь, предложил Олег, который был значительно выше, но, наверное, не плотнее меня.

– Пойдем, – согласился я, совсем уж апатично, будто потеряв интерес ко всему на свете.

Мое согласие означало, что мы должны были пройти наискосок в дальний угол школьного двора, до стоящего там беленого деревянного туалета, разделенного на две половины: «М» и «Ж», с обратной стороны которого обычно и происходили мальчишеские драчки. В небольшом пространстве между забором пришкольного участка и тыльной стороной туалета.

– Ребята, прекратите! – начала расталкивать нас в разные стороны подошедшая к доске Света. – Ну, что вы, ей-богу, как боевые петухи.

Руки у нее оказались неожиданно сильными, и она сумела отделить нас друг от друга. И в этот самый миг прозвенел звонок на урок.

– Ну, мы тебя с ребятами после школы встретим, – криво улыбнувшись, пообещал Олег в общем шуме гогочущей и заполняющей класс ребятни, хлынувшей из просторного коридора в дверь и пробегающей мимо нас к своим местам.

Я тоже пошел к своей парте и вдруг почувствовал, что кроме безразличия ко всему и жалости к самому себе мне стало жалко еще и Свету, с ее нелепыми ботинками, в которых не побегаешь во время перемены, как все другие ребята. И она мне представилась в этот миг жалким, потерянным котенком, который никому не нужен, которого никто не ищет и не желает погладить, приласкать, а, наоборот, всяк отчего-то норовит его пнуть побольнее. Может быть, только за то, что он не такого цвета, как все остальные котята. А котенок на очередной пинок только и может что ответить испуганным, а вовсе не грозным, как ему представляется, шипением. Выгнув при этом свою маленькую спинку и распушив хвост. Ибо ничем, кроме совсем не страшных коготков на своих маленьких лапках, защитить себя не может…

Выйдя после уроков из школы, я издали заметил сидящего на скамейке Олега, поджидавшего, несомненно, меня в небольшом четырехугольном, расположенном через дорогу от школы, перед клубом, скверике, через который я обычно возвращался домой. Увидев меня еще на достаточном удалении, он разулыбался и, встав с лавки, подошел к гипсовой беленой вазе, сократив на несколько шагов расстояние, разделяющее нас. Эта нелепая ваза стояла на невысоком бетонном постаменте в центре скверика, с затоптанными вокруг нее клумбами и остатками чахлой акации, когда-то посаженной по периметру скверика.

Не скрою, что я очень неохотно, как бы через силу, шел навстречу Конторину, понимая, что его улыбка, такая, казалось бы, даже добродушная, не сулит мне ничего хорошего.

Так оно и вышло. Не успел я подойти к нему, как сзади, осыпая градом тумаков, на меня набросились откуда-то вдруг появившиеся двое ребят, которые были постарше нас с Олегом. Местная шпана, с которой Олег знался. Краем глаза я успел разглядеть Серегу Градоблянского и Ваську Кулакова, от общения с которыми нас постоянно предостерегали родители. Кажется, эти двое переростков нигде не учились, занимаясь бог знает чем. И, как выяснилось чуть позже, за то, чтобы меня отбуцкать, Олег пообещал им пачку папирос. У него, пожалуй, единственного в классе всегда водились карманные деньги. И он мог спокойно купить себе мороженое или газировку. Взрослые говорили, что это оттого, что отец Олега работал начальником базы, снабжающей продовольствием воинские части, располагавшиеся в нашем поселке. О том же, что его отец «ворюга», они говорили только негромким шепотом между собой, и то только тогда, когда надеялись, что дети их не слышат.

Не успел я опомнится от ударов: в спину, ухо, голову, челюсть, как эти двое, на вид довольно чахлых ребят, свалили меня неожиданной подножкой и, как-то не очень азартно и не очень больно попинывая, всего изваляли в пыли. И так же лениво, что-то пожевывая или дожевывая, в надвинутых на глаза кепчонках, не спеша отошли в сторонку.

– Ну что, доволен? – осведомился Олег, продолжая улыбаться и глядя, как я, сидя на земле, пытаюсь одной рукой стряхнуть пыль со своей формы, а другой утереть кровь из разбитой губы, размазывая вместе с нею по лицу и грязь.

Я не стал отвечать, хотя мне так хотелось сказать ему что-нибудь обидное, ну, хотя бы повторить: «Предатель!». Однако новых тумаков я получать не хотел.

– Для первого раза, надеюсь, достаточно? – снова спросил меня Олег уже без улыбки, глядя сверху вниз.

Я снова промолчал. А они втроем вразвалочку направились к недалекому отсюда киоску (видимо, за папиросами), даже не оглянувшись на меня. Поднявшись с земли, я стал собирать, выпавшие из портфеля и разбросанные по земле тетрадки, книги, карандаши и перьевую ручку, со специальной медной проволочкой закрученной спиралью и прикрепленной к перу снизу, для того, чтобы оно подольше писало, и не надо было так часто его обмакивать